Эпоха военной демократии. «военная демократия» восточных славян

Период разложения первобытнообщинного строя характе­рен существенными изменениями и в формах общественной организации. Имущественное неравенство порождало и обще­ственное неравенство. Из общей массы членов рода выделяет­ся обособленная группа вождей, военачальников, жрецов.

Появление войн как постоянного промысла способствова­ло развитию военной техники и военной организации. В этих условиях большое значение приобретает военный предводитель. Поначалу это был обычный старейшина, но в дальнейшем, как правило, появлялся особый военный вождь племени или союза племен, оттеснявший на задний план других старейшин.
Возникла специфическая организация власти, которую Маркс
и Энгельс вслед за Морганом назвали военной демократией.
Это была пока демократия, потому что еще сохранялись все
первобытные демократические учреждения: народное собрание,
совет старейшин, племенной вождь. Но, с другой стороны, это
была уже иная, военная демократия, потому что народное собрание было собранием лишь вооруженных воинов, а военный
предводитель, окруженный и поддерживаемый своей дружи­
ной, приобретал все больше влияния и власти за счет других
старейшин. Система военной демократии еще предполагала ра­венство всех воинов: каждый участник грабительского похода имел право на свою долю добычи. Но, с другой стороны, она уже не знала фактического равенства: не только военный предводитель, но и его приближенные и дружинники забирали себе большую и лучшую часть награбленного. Эти лица, используя общественное положение, обращали в свою собственность лучшие участки земли, приобретали большее количество скота, брали себе большую часть военной добычи. Свою власть они использовали для защиты личных интересов, для удержания в повиновении рабов и неимущих соплеменников. Вошедшее в обычай замещение родовых должностей из определенных се­мей превращается в почти неоспоримое право этих семей на их занятие. Власть вождей и военачальников становится наслед­ственной и усиливается вследствие постоянных войн. Вокруг вождя группируются его приближенные, образующие военную дружину, которая с течением времени выделяется в качестве особой привилегированной общественной группы. Это зародыш постоянного войска.

Старая родовая демократия все более уступает место новой форме общественной власти - военной демократии, по имени которой эпоха распада родового строя получила условное на­звание эпохи военной демократии. Это была демократия, по­скольку, несмотря на имущественное и общественное расслое­ние, племенная верхушка была вынуждена считаться с мнени­ем рядовых членов племени. Наряду с дружиной определен­ную роль в управлении обществом играют все взрослые бое­способные мужчины племени, образующие народное собрание. Сохраняются и другие родовые учреждения: вожди, совет ста­рейшин. Но характер этих учреждений существенно изменяет­ся. Вожди и старейшины, представляющие богатые патриар­хальные семьи и опирающиеся на вооруженную дружину, фак­тически решали все дела. Народное собрание, как правило, лишь выслушивало их решения. Так органы общественной власти все более отрываются от народа и превращаются в органы гос­подства и угнетения, в органы насилия по отношению как к своему народу, так и к другим племенам. «Военачальник, со­вет, народное собрание,- писал Энгельс,- образуют органы родового общества, развивающегося в военную демократию. Военную потому, что война и организация для войны стано­вятся теперь регулярными функциями народной жизни».

В свою очередь органы родового строя по мере разложения первобытнообщинного строя, социальной дифференциации первобытного общества в результате дальнейшего разделения труда трансформируются либо в органы «военной демократии», либо в органы политического властвования, характерные уже для раннеклассового общества. По традиции, идущей от Л. Г. Моргана, генезис институтов военной демократии связывается с тем этапом в эволюции родового общества, на котором ко­мандование войском стало важнейшей формой управления, а общинная организация переросла границы рода, фратрии и ста­новится племенной. В ряде случаев (как, например, у ироке­зов) эта организация разрослась до масштабов конфедерации племен. Единого определения военной демократии у Моргана нет, он выделяет те или иные ее черты в их конкретно-истори­ческих проявлениях у разных народов. Правда, попытку обоб­щить эти черты он сделал: «Это была особая организация, не имеющая параллели в современном обществе, и она не может быть описана в терминах, принятых для монархических учреж­дений. Военная демократия с сенатом, народным собранием и назначенным и избранным полководцем - таково приблизи­тельное, хотя и не совсем точное, определение этой столь свое­образной формы правления, принадлежащей исключительно древнему обществу и покоившейся на чисто демократических учреждениях».

Военная демократия обычно связывается с периодом, ког­да мирному состоянию патриархальных общин приходил ко­нец, а ведение войн приобретало все большее значение. Для пополнения числа рабов, труд которых начинает использовать­ся уже в эпоху патриархата (домашнее или семейное рабство), требовались военные набеги. Военная добыча играла особую роль в экономике общины, являясь дополнительным (а подчас и основным) источником существования.

Военная организация племени накладывала отпечаток на учреждения родовой демократии: «Грабительские войны уси­ливают власть верховного военачальника, равно как и подчи­ненных ему военачальников; установленное обычаем избрание их приемников из одних и тех же семейств мало-помалу, в осо­бенности со времени утверждения отцовского права, перехо­дит в наследственную власть, которую сначала терпят, затем требуют и, наконец, узурпируют...» Разделение военных и гражданских функций управления наступило не сразу, оно про­изошло, вероятно, уже в период создания конфедераций племен, организуемых в целях обороны или для военных набегов и захвата добычи и рабов.

Однако видеть в войнах единственную причину перестрой­ки организации общественной власти в общинах было бы не­верно. Следует назвать в ряду таких причин усложнение струк­туры производства, вызванное совершенствованием произво­дительных сил. Это позволяло совершенство­вать как орудия плужного земледелия, так и оружие и военное снаряжение. Углубление имущественного неравенства, диффе­ренциация хозяйственной деятельности и имущественных от­ношений, эксплуатация труда пленников вели к стратифика­ции общества, а вместе с ней к столкновению групповых и лич­ных интересов. Появлялась необходимость в придании внут­ренней организации общины большей гибкости, не ослабляя при этом дисциплины «осадного положения». Возрастала и роль внешних контактов племени, вынужденного заключать воен­ные союзы с другими племенами, т.е. появлялась функция «внешних отношений».

Решение внутренних споров и претензий переносилось в совет старейшин родов. Вождь становился верховным арбит­ром племени, хотя роль собрания в решении общих дел от­нюдь не падала, а даже возрастала. Но речь шла уже об уровне племени или конфедерации племен, т.е. прежде всего об уров­не военной организации. Более того, народное собрание, как и совет старейшин, превращалось в постоянный орган управле­ния со своей процедурой. Это собрание «панку» по родовому признаку у хеттов; собрание боеспособных воинов в Древнем Шумере, собрания рядовых свободных граждан «гожень», о которых известно из китайских древних источников; народ­ные собрания «сабха» или «самити», упоминаемые индийски­ми хрониками, народные собрания древних германцев эпохи раннефеодального (варварского) государства, скандинавские тинги, древнерусские вече были, очевидно, преемниками дав­них традиций родовой и военной демократии. Такая преемствен­ность особенно отчетливо прослеживается на классическом примере Древней Греции.

От сходки сородичей времен родовой демократии народное ахейское собрание отличалось не только более сложной проце­дурой своего проведения, но и расширением круга своих пол­номочий. Оно решало вопросы войны и примирения с соседя­ми, раздела добычи, переселения, изгнания или казни преда­телей, проведения общественных работ, наконец, оно обсуж­дало кандидатуру и выбирало вождя. Можно сказать, что если раньше общинники от мала до велика толпились вокруг засе­дающего совета старейшин, выражая криками согласие или несогласие с его решениями, то теперь собрание превратилось в работающий орган, на который допускались только взрослые воины-мужчины и на котором каждый воин имел право выска­заться.

В начальный период военной демократии наблюдалось широкое участие рядовых общинников во всех сферах жизни общины. Народное собрание, совет и вождь-военачальник были постоянными органами управления. «Это была наиболее раз-, витая организация управления, какая вообще могла сложиться при родовом строе; для высшей ступени варварства она была образцовой»,- писал Ф. Энгельс.

Демократические черты «поздней» военной демократии на первый взгляд во многом еще напоминали общественный по­рядок родовой демократии. Вместе с тем, несмотря на повы­шение роли собрания, оно уже являлось не собранием всего взрослого населения общины, а собранием только воинов. В мирное время это было собрание свободных общинников-соб­ственников, причем из круга его участников были исключены женщины, пришельцы и рабы. Иными словами, собрание эпо­хи военной демократии, его решения, уже не совпадали с ин­тересами всего взрослого населения, принадлежащего к дан­ному роду, племени. Присвоение большей и лучшей части военной добычи, дани или прибавочного продукта общины родоплеменной верхушкой не могло не вести к постепенному отстранению рядовых общинников от повседневного управле­ния общинными делами, к усилению позиций племенной ари­стократии в управлении, проявлявшей тем большую агрессив­ность и стремление к упрочению своего положения, чем боль­ше, война становилась естественным состоянием обществен­ной жизни.

Если в эпоху родовой демократии ограничения на учас­тие в органах публичной власти носили чаще всего половоз­растной характер, то у племен индейцев Северной Америки в эпоху военной демократии ограничения на участие в уп­равлении уже были связаны с иными критериями: «Демок­ратические основы политического управления этих племен постепенно сужались, и власть все больше сосредоточива­лась в племенном совете, в заседаниях которого принимали участие четыре класса должностных лиц: 1) мирные вожди; 2) военачальники; 3) жрецы -хранители племенных святынь; 4) заслуженные воины, заменившие собой участие вооружен­ного народа».

Как ни велика была еще роль народного собрания в жиз­ни племени, основную роль играли племенная знать и вождь. Прежде их сила заключалась в моральном авторитете, те­перь - в богатстве, родовитости, влиянии на рядовых общин­ников, а вождя - ив военных заслугах перед племенем. Воз­вышению военачальника-вождя способствовала формировав­шаяся вокруг него группа воинов, живших в основном воен­ным промыслом (дружинников). Усиление роли племенной аристократии как самостоятельной социальной силы в управ­лении жизнью племени происходило и по мере того, как пле­менная организация получала преобладание над родовой и разрушалось кровнородственное единство коллектива. Влия­ние племенной знати увеличивалось и в результате сочетания управления отдельным родом с управлением всей общиной как социально цельной единицей.

Свои экономические и социальные привилегии племен­ная аристократия и вождь стремились передать по наследству. В целом происходила борьба демократических и олигархичес­ких начал в управлении. Одним из инструментов этой борьбы была постепенная сакрализация власти вождя, в которой пле­менная знать видела важный фактор укрепления и своих по­зиций, поскольку они охранялись авторитетом этой власти.

Следует отметить, что ученые XIX-начала XX в. в боль­шинстве своем переоценивали «патерналистские» элементы в общинной жизни. В действительности принцип старшинства в роду и родословная служили лишь дополнительным обо­снованием претензий племенной верхушки на укрепление сво­их экономических и социальных позиций в период, когда ее попытки узурпировать власть наталкивались на сопротивле­ние рядовых общинников. В этих же целях использовались жреческие функции. О разнообразии средств, используемых родовой знатью для упрочения своей власти, свидетельству­ют исследования этнографов: это и внесение за молодых об­щинников выкупа за жен, и так называемые престижные пиры, и проведение расчистки общинных земель за свой счет и т.д. Но за всем этим скрывалось присвоение совокупного приба­вочного продукта общины и использование труда общинни­ков в самых различных формах: подношения с урожая или удачной охоты; право первого доступа к военной добыче; «доб­ровольная» работа общинников на землях старейшин. К чис­лу упомянутых средств относились и союзы знати (мужские союзы).

В то же время интересы племенной аристократии подчас вступали в конфликт и с интересами вождя и дружины. Л.Г. Морган говорил о конфликте гражданской власти в лице совета с военной в лице высшего военного вождя. Соперниче­ство этих двух сил способствовало в течение довольно длитель­ного времени сохранению суверенитета народного собрания, по­скольку последние могли апеллировать к нему, к примеру, что­бы использовать его право смещать вождей. В повествовании Геродота о скифах показана относительно значительная роль народного собрания, несмотря на далеко зашедшее социальное расслоение и образование наследственной родовой и военной аристократии. В данном случае народное собрание можно, на наш взгляд, рассматривать как важный инструмент «равнове­сия властей» - родоплеменной и военной. В тех же общностях, в которых родоплеменная и военная власть были собраны, образно говоря, в единый кулак и персонифицировались од­ним вождем-предводителем, иерархизация организации влас­ти и ее обособление от остального населения зашли уже дале­ко (здесь, видимо, уже имело место «правительство без госу­дарства»).

Иерархическое начало, отчетливо выраженное в поздней военной демократии, стало со временем основой политической организации формирующегося классового общества и государ­ственности. Следует, однако, уточнить, что военная иерархия местами не получила развития, к примеру, в полинезийских обществах, где власть оставалась в руках родоплеменной зна­ти, или же в обществах тропической Африки, где сакрализация и иерархпзация власти шли по пути выдвижения религиозных руководителей общины или «гражданского» вождя. Особые формы приобрело отчуждение управленческой власти в вос­точных обществах, характеризовавшихся большими особенно­стями классообразования. (Выявление этих особенностей, став­ших объектом научной дискуссии, - предмет отдельного ис­следования.) Напротив, у кочевых племен и народов, находив­шихся в состоянии войны на протяжении веков, военная демократия часто сохранялась как устойчивая форма организа­ции общественной власти 1 .

Исследование процесса иерархизации управления к отчуж­дения функций властвования на поздней стадии военной де­мократии часто рассматривается современной наукой через при­зму феномена «вождизма» как предтечи отношений классового господства и подчинения и формирования органов политичес­кого властвования и государственности.

Период «вождизма» как переходный период от военной де­мократии к государственности со всеми ее признаками выде­ляется специалистами по истории древности, востоковедами, этнографами у различных народов: у индейцев майя и индей­цев Северной Америки, у народностей Сибири, Африки, у обитателей островов Океании, у народов Дальнего Востока

Большинство исследователей, опираясь на данные историчес­кой науки, этнографии и археологии, на анализ содержания мифов и древнейших памятников письменности, считают, что формированию государства предшествовали предгосударственные властные структуры. Некоторые авторы (прежде всего Л. С. Васильев) ввели в научный оборот новое (и пока еще вы­зывающее споры) понятие протогосударства - чифдом (от англ, chief- вождь), которое охватывает период формирования го­сударства.

В период перехода от первобьггно-общинных отношений к об­ществу классовому обособление отдельных племен идет на убыль, племена сливаются в народ, во главе которого стоит военачальник, разделяющий власть с народным собранием и советом старейшин. Это не значит, что исчезла самая память о племенном строе. Это значит только, что племенной строй уже перестал быть ведущим.

Народ в это время организован по-военному, потому что военная организация необходима для военных предприятий, в даниы! период являющихся основной функцией народа. Война как постоянный промысел усиливает власть верховного воена­чальника и превращает, наконец, ее из выборной в наследст­венную. Так, родовые органы народной воли превращаются в органы государственные. Закладываются основы наследственной монархии и наследственного дворянства.

Вполне естественно, что в этот период у всех народов войско и варйд - понятия тождественные.

«Каждый свободный пользуется безграничным правом воору­жения , отсюда каждый свободный муж называется «Were или «Were», его земельный участок - «Were», совокупность его прав - «Gewere», - Пишет Мейиерт о германцах в своем труде «История военного дела и военного строя в Европе»» 1 .

То же и у славян: у хорват vojska значит die Leute, homines, celjad, ljudi, ljudstwo, narod, puk, svijet, svijetina, domaci, fa- mltia, glota," obitelj, zupa. В Ёоке vojska значит celjad" (ijtidJ; Jenie, dieca) w. p. ovoj kuci ima mnoga vojska (в данной семье много членов) .

У сербов vojska до настоящего времени означает то же, что Zupa, т. е. домочадцы, большая семья. Сербская женщина по настоящий день называет своего мужа vojno. Поэтому, - заме­чает Иречек, - voje + voda значит «начальник рода», «глава семьи» .

У западных славян wojsko значит «множество», «число», етё grosse Menge, grosse Zahl. Wojski значит «его», «свой» . Полк, чешек, pluk, ст.-славянек. «плък», русск. «полк», сербск. «пук» до настоящего дия у южиых славян значит «народ вообще», «простой народ», как римск. valgus, немецк. Volk. В древности оио было известно в этом же значении и чехам. Военная служба в это время не была ни привилегией для одних, ни бременем длй Других, но"обязанностью всех. Военная сила складывалась из вооруженных людей; на войну шел всякий, кто был способен. Об этом свидетельствуют три названия: vojska, celjad, puk. На­звания эти первоначально значили «людской состав дома или рода», а потом и «вооруженный народ».

Об этом времени относительно сЛавян и антов имеются у нас более ясные свидетельства византийских писателей н историка готов Иордана, изображающего антов и славян как раз в пе­риод «военной демократии», когда славяне и анты, как вооружен­ный народ, огромными массами хлынули через Дунай в пределы Византии. Это было в VI веке, но Иордаи сообщает приблизи­тельно такие же сведения об антах и для IV века н. э., когда анты вели борьбу с готамн. Прокопий говорит, что «эти народы, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в демократии и поэтому у ннх счастливые и несчастливые дела решаются сообща». (Т<5 if*P таВ1:а ExXaPifiol те ж1 "Ачда обх Spxovtai itpo! «v8pot йчос, ski." iv 8тцмх(им1« in mtXatoS fiioxefam, mi 8ia xoSto owxois tffiv itpafiiarav aei та xe $o(mjiopa xal xa ssoxoxa в« xotvdv ayexat.)

Тот же Прокопий сообщает и о конкретном случае такого об­щего собрания по вопросу о Хнлвудии: «Когда этот слух, распро­страняясь в народе, стал достоянием всех, по этому поводу соби­рались почти все анты, считая это дело общим...»

В 577 г., по свидетельству Менандра, 100 000 славян пере- 1 правилось через Дунай. Тот же Менандр сообщает интересный факт, свидетельствующий о сознании славянами своей воен-" Ной силы. Аварам на требование дани вождь славян Добрит

Ьтвечал, что нет силы, способной заставить славян кому бы то ни было покориться.

О военном строе и военных качествах антов много и спе­циально говорит Маврикий. В своем труде «Тактика и страте­гия» Маврикий дает сведения о тех народах, которые так или иначе опасны для Византии («которые тягостны для Империи»), «для того, чтобы желающие воевать с ними могли лучше приго­товиться». Он рассматривает отдельно персов, «скифов, т. е. аваров», турок и «подобные им народы», «рыжеволосые народы», т. е. «франков, лангобардов», славян, антов и другие народы. Очень важно рассматривать эти характеристики народов парал­лельно, чтобы яснее стал удельный вес в глазах Маврикия каж­дого из этих народов. На фоне этих характеристик изображение военного строя и военных качеств славян не только не проигры­вает, ио имеет ряд преимуществ.

«Племена славян и антов, - пишет Маврикий, - сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе; их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчине­нию; они храбры, преимущественно в своей земле, и выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище... находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени... (дальше идет хорошо известная характеристика быта славян и антов. - Б. А)...»

Итак, из приведенных свидетельств совершенно ясно, что у славян и аитов вооружены все мужчины, что вооружение их при­митивно, что они представляют собой пешее войско. Впрочем, у нас есть известия и о знакомстве славян с морем.

Правда, есть у Маврикия одно место, как будто способ­ное несколько опорочить военную характеристику славян и антов: «Это также возможно, - пишет он, - когда неприятель и многочислен, но у него нет ни порядка, ни предводителей, как, например, у славян и аитов н других одноплеменных с ними».

Но, во-первых, тут славяне н анты приведены лишь в виде примера, стало быть это не исключение, и, во-вторых, у нас имеется много фактов, опровергающих это положение. О предво­дителях славян и антов, между прочим, достаточно говорит сам Маврикий, а относительно «порядка» мы можем согласиться с Маврикием только условно: конечно, это не тот порядок, какой был заведен издавна в римских войсках и который оставался еще долго в Византии, но это был свой собственный порядок, соот­ветствовавший уровню общественного состояния славян и антов. Иначе они ие могли бы победоносно занять значительную часть Восточной Римской империи.

Чтобы понять этот «порядок», мы должны изучить организа­цию народа-войска, исходя из того общего бесспорного положе­ния, что толпа превращается в войско благодаря организации. И тут перед нами встает вопрос, давно уже интригующий иссле­дователей, - о десятичной системе (тысячи, сотни, десятки), которая была хорошо известна Киевской Руси, но происхожде­ние которой до сих пор еще окончательно не определено. По этому предмету существует значительное количество мнений, но нет ии одного специального исследования.

Относительно десятичной системы организации войска в ли­тературе было бысказано несколько мнений.

Н. И. Хлебников выводит сотенную организацию из глубо­кой древности и связывает ее с родовым строем. Но у него понятие о роде совершенно неясное: «Разделение на сотии возникло из того, что род разрастается в целое племя, так что прежний поря­док устройства уже неудовлетворителен» .

М. Ф. Владимирский-Будаиов считает, что «более древняя, чем княжеская», система управления Руси была построена по «численному делению общества»: как целое государство состав­ляло тысячу, а старшие города и провинции делились иа сотни и десятки, так н центральным правителем был тысяцкий, а под­чиненные ему - сотские и десятские. Происхождение должности тысяцкого - доисторическое; можно принять гипотезу о том, что тысяцкие заменили прежних племенных князей. Тысяцкий есть «предводитель народного ополчения» .

По мнению Н. П. Павлова-Сильванского, «наши сотский и тысяцкий, точно так же как германские centenarius и millenarius (иначе tluphadus), по своему происхождению связаны с древним военным делением племен иа сотии и тысячи» .

М. С. Грушевский, подчеркивая факт уже готового наличия десятичной военной организации в X веке и указывая на анало­гичные явления у других народов, считает эту организацию более древней, чем позднейшая дружинная. По его мнению, десятичная организация во времена Владимира Святославича переживает уже время своего упадка .

Такого же мнения придерживался и М. А. Дьяконов. «Сот­ни, - по его мнению, -это сохранившийся пережиток исконного военного деления, когда земли составляли тысячу, разделив­шуюся на сотни и десятки. Деление на сотни известно всем евро­пейским народам» .

С. В. Юшков считает, что тысяцкие и сотские, вероятно, су­ществовали с момента возникновения Древнерусского государ­ства; что тысяцкие, сотские и десятские - военного происхо­ждения; у всех народов в определенный период их общественного развития применялась десятичная система при делении войска. «У восточного славянства при переходе к племенному строю," и тем более в период разложения племенных отношений, войско делилось так же, как и у других народов, на тысячи, сотни и десятки, во главе которых находились тысяцкие, сотские и де­сятские. При завоевании племен киевские князья должны были ставить в племенных или в других крупных центрах свои гар­низоны; в племенных и особо важных центрах - более круп­ный гарнизон - тысячу, которая распадалась на сотни (тысяц­кий был начальником гарнизона, а сотники - командирами отдельных частей); в городах меньшего значения - меньший гарнизон, которым командовал согский» . Тут неясно, как С. В. Юшков распоряжается темн тысячами и сотнями, которые находились у отдельных племен до перехода их под власть киев­ских князей. Во всяком случае у С. В. Юшкова два слоя тысяч, сотен и десятков: у отдельных племен и у киевских князей. По­следние, расставляя свои гарнизоны по племенам и городам, оче­видно, упраздняли месгныетысячиисотни.С. В. Юшков тут ясно­сти не вносит. Из этих более или менее согласных мнений о древ­ности происхождеиня десятичной организации резко выделяется мнение А. Е. Преснякова. Он считает десятичную систему учреж­дением княжеским, а «гипотезу о доисторических народных тысяц­ких и тысячах, необоснованной ии в русском материале, ни в сравнительно-исторических наблюдениях» Кроме того, он отде­ляет вопрос о тысяче от вопроса о сотне. Последнюю он считает учреждением городским и не военным, а судебно-администра- тивным. Свое мнение А. Е. Пресняков основывает на отсутствии документальных данных о древности десятичного деления, приводящего в смущение и некоторых западноевропейских бур­жуазных ученых (Шверин и Ритшель).

С последним утверждением А. Е. Преснякова нельзя не согла­ситься. Действительно, в источниках нет никаких указаний на происхождение этой системы. Наши источники знают ее уже готовой. Но отсюда скорее можно сделать именно тот вывод, к ко­торому и приходит М. С. Грушевский: поскольку «эту десятичную военную организацию мы встречаем уже готовой в первые, ближ? нам известные времена Русского государства (конец X века)», то ее следует считать «старой, пред-дружинной организацией обороны».

Во всяком случае такое предположение будет более правдо­подобным, чем приписывание учреждения тысячи князьям. Ведь русские источники тоже ничего не говорят об этом.

Что касается «фабнителЬйй-иСториЗе"сКиЗс наблюдений», то они как будто против А. Е. Преснякова.

Самый заметный дефект в гипотезе А. Е. Преснякова заклю­чается в том, что он совершенно игнорирует огромный период истории восточных славян, когда вооруженный народ и состав­лял войско. Это период «военной демократии».

Из того, что при киевских князьях X-XI веков, как думает А. Е. Пресняков, уже не было «организованных народных опол­чений», решительно не вытекает, что таких «ополчений» не было никогда, тем более что источники «докиевского периода» нашей истории, византийские по преимуществу, говорят нам именно о том, что славяне и анты все вооружены н болынймн массами во главе со своими вождями уопешно наступают на Византию. Побеждать византийцев и готов в неорганизованном виде, т. е. беспорядочной толпой, было, конечно, невозможно.

Попробуем все же собрать сравнительно-исторический мате­риал о десятичных организациях.

Перуанские племена знали деление на десятки, сотни и тысячи. По вопросу о происхождении этого деления Кунов гово­рит: «Так как это (десятичное. - Б.Г.)деление родов по десятич­ной системе едва ли могло произойти от естественного расщеп­ления старых родов, то приходится допустить, что в прошлом, по каким-то особенным, не связанным с родством, причинам, имело место новое деление племен кечуа, - вероятно, по числу боеспособных мужчин, которое могли выставить на случай войны отдельные роды. Это тем более вероятно, что атуналыо, главный род называется также уаранка... т. е. «тысяча»; обыкновенное алыо (род) в то же время назывался пачака... что значит сотня, а большая семья - чунка... т.е. десяток: дело в том, как это точно выясняется, что в среднем обыкновенное алью могло выставить сотню, а атуналыо - тысячу взрослых мужчин.. .Напрашивается предположение, что это (деление. - Б Г.) произведено было инками по военным мотивам» .

Путешественник Лапинский относительно адигейцев сообщает интересные сведения.

«По своему внутреннему устройству адиге распадаются на три племени; самое многочисленное - шапсуга, затем следуют абаздехи, самые малочисленные - убыхн... Убыхи составляют только одно колено. Каждое колено делится на известное число родов, а эти последние делятся на семьи; но и колена и роды и семьи одного племени жнвут смешанно и в каждом округе представляются все колена и роды. Административное деление, если^можно употребить это выражение, есть сотня дворов или семей, которые, таким образом, составляют деревню, разбросан­ную на целую квадратную милю. Эти сотни составляют как бы отдельную республику, под управлением своих старейших...

Каждая сотня дворов посылает в общее представительство земли или племени двух своих представителей. Внутри каждая сотня делится на десятки дворов и десять представителей вместе с иманом составляют совет и суд сотни... В каждом дворе жи­вут кроме отца с матерью женатые сыновья, а также неженатые сыновья и незамужние дочерн». Число жителей в таком дворе доходит до ста .

Это наблюдение над жизнью адиге, хотя и записанное, пови- димому, не совсем точно, очень интересно. Тут, правда, не го­ворится о времени возникновения десятичной организации, но видно, что она существует в период распада родового строя и существования большой патриархальной семьи.

Аналогичные явления мы видим и у монголов.

Монгольские нукеры получали в награду от хана «такое ко­личество кочевых аилов, которое могло бы выставить сотню или тысячу воинов, в более редких случаях, десять тысяч. Сооб­разно этому все монгольские племена, все поколения, роды, кланы были поделены на «десятки», «сотни», «тысячи» и «тьмы» - десятки тысяч, т. е. на группы аилов, которые могли выста­вить десяток, сотню, тысячу и т. д. воинов. Конечно, деление это было очень приблизительным, во всяком случае далеким от математической точности» .

Б. Я. Владимирпов, специалист по истории монгольского об­щества, видит в своих источниках совершенно то же самое, что и исследователи русских материалов: десятичная организация - это военная организация; монгольские ханы застают ее уже го­товой и лишь приспособляют ее для своих целей.

Когда же эта система могла возникнуть? Самым естествен­ным ответом на этот вопрос, как мне кажется, будет предположе­ние, что это деление на десятки, сотни и тысячи возникло в тот момент, когда роды и племена объединялись для общих целей в большие организации военного характера, т. е. в период «воен­ной демократии», когда вооруженный народ выступал в военных предприятиях. Эта десятичная система не отрицала целиком ро­довых связей, но она их восполняла, вносила порядок в движе­ние людских масс, превращала толпу в войско. Так шли на Рим германцы, так и славяне десятками, а может быть, и сотнями тысяч переходили Дунай, отвоевывая каждый свой шаг у визан­тийской армии н разрушая византийские крепости.

Иофор, тесть Моисея, в целях упорядочения управления и суда иад народом, выведенным из Египта, посоветовал Моисею

Поставить иад ним (народом) тысяченачальников, стоначальнй- ков, пятидесятиначальников и десятииачальников . Это деление необходимо было и для военных целей. В пути евреи сражались с амаликитянами 8 и победили их, что можно было сделать не тол­пой, а только организованном войском.

Народ управлялся до сих пор старейшинами, упоминаются и общие собрания: «Пусть заколет его (агнца) все собрание об­щества израильского» .

Не говорю сейчас о всем известных сотнях у германцев и о центуриях римских.

Незачем род отождествлять с сотней, как это делает Дель­брюк , потому что родовое устройство само по себе не нужда­лось в дополнительных подразделениях на десятки, сотни и тысячи, ставших совершенно необходимыми при более широких объединениях целевого, так сказать, назначения. Большие массы людей для достижения поставленных в данном случае военных целей должны были внести в свою организацию нечто новое, родовому строю как таковому ненужное. Это и был десятичный порядок вооруженного народа. Время зарождения десятичной системы падает иа период «военной демократии». Эта система не отмерла целиком и в ранний период существования Древне­русского государства, в распоряжении которого были большие военные силы.

Было бы для дальнейших наших целей очень важно опреде­лить численность восточного славянства, но это - задача без­надежная. Мы можем об этом говорить только приблизительно и без цифр. Попытка, сделанная Дельбрюком, решить эту задачу по отношению к германцам не может считаться убедительной. Мы знаем, что по сравнению с другими народами славяне пора­жали наблюдателей своей численностью. Это действительно са­мый многочисленный народ в Европе. Об этом говорит топони­мика, это подтверждает археология. Письменные свидетельства в этом отношении тоже совершенно ясны. Особенно ярки показа­ния византийских писателей VI-VII веков и историка готов Иордана. Последний пишет: «К нему (Дунаю. - Б. Г.) приле­гает Дакия, как венцом огражденная высокими горами, по левой стороне которых и от верховьев Вислы на неизмеримом простран­стве обитает великий народ вииидов» (per immensa spatia Wini- dorum natio populosa consedit). «Хотя имя их и меняется теперь в зависимости от племен и мест, но главные названия их - скла- вины и анты. Склавины живут от города Новиодунского и так называемого озера Мурсийского до Днестра и на север до Вислы;

йнтЫ сильнейшие (iortissimi) между ними, - иад излучиной Черного моря от Днестра до Днепра» 1 .

Прокопий в определении территории антов не расходится с Иорданом и подтверждает их численность. «Меотийский залив впадает в Эвксинский понт. Тамошние жители, известные прежде под именем киммерияи, ныне называются уже утургутами. Даль­нейшие края на север занимают бесчисленные антские народы» (sdvv) та "Ачтай 5|»етра iSptmat).

Когда готы говорили о неизмеримом пространстве, занимае­мом восточными славянами, то, разумеется, имели в ниду про­странство, настолько значительное, что его ни готы, ни визан­тийцы полностью узнать не могли. Естественно, что и народ, сумевший занять столь огромное пространство, должен был ка­заться готам и грекам «бесчисленным»(рорц1оза natio, Sdvoc oip-Etpov).

Греческий военный писатель Маврикий, говоря о многочис­ленности антов, делал свои расчеты на возможность их раз­грома, только учитывая политическую раздробленность славян. «Так как у них много князей и они между собой не согласны", то выгодно некоторых из них привлечь на свою сторону или по­средством обещаний, нли богатыми подарками, в особенности тех, которые по соседству с нами (Византией. - Б. Г.) и имеют сношения с другими, чтобы они не соединились вместе и не по­ступили под начальство одного» ("1т рл| яро? ъачхк &X®P tt evowiv, г) |»ovap)[(av noi-ijoT)). О том же вспоминал и Масуди в начале X века, когда восточные славяне в значительной мере осуществили то, чего так не хотели и боялись греки. «Если бы славяне не были так раздроблены и если бы между отдельными их племенами было менее несогласия, то ни один народ в мире не в состоянии был бы им противиться».

Многочисленный народ - славяне и анты - в период сво­ей борьбы с готами н своего массового наступления на Восточ­ную Римскую империю были организованы по десятичной си­стеме. Эта гипотеза кажется мне наиболее убедительной.

Мы имеем некоторые данные, письменные и вещественные, и относительно вооружения славян и антов этого периода.

Ипатьевская летопись под 1114 г. сохранила запись старин­ного предания о том, что до изобретения способов ковки метал­лического оружия люди «палицами и камениемь бьяхуся» Ле­тописец имел все основания думать, что в очень далекие времена таким оружием бились и его предки.

Наши самые ранние источники, однако, славян уже ие за­стают в таком состоянии.

В I веке н. э. Тацит, сомневаясь, к какой группе народов от­нести венедов - к германцам или к сарматам, - приходит к заключению, что их следует причислить скорее к германцам, ввиду того что они н дома прочно строят, и щиты имеют, и пре­красно двигаются в пешем порядке, что совершенно чуждо сарма­там, всю жизнь проводящим в кибитке и на коне. Здесь явное противоположение славян и германцев, мало связанных с верхо­выми лошадьми, тому конгломерату кочевых по преимуществу народов, который подразумевается под термином «сарматы».

А уже Иоанн Эфесский сообщает, что те самые славяне, кото­рые до встречи с византийским войском сражались якобы одними дротиками, к удивлению и огорчению этого сирийца быстро пе­ревооружились но византийскому образцу и научились владеть римским оружием лучше, чем сами византийцы (ромеи). В заме­чании Иоанна Эфесского, несомненно, есть некоторое преувели­чение:. едва ли славяне рискнули бы и раньше выступать против ромеев с одними дротиками. Конечно, у них были не только дро­тики, но все же несомненно, что по сравнению с византийским войском славяне были вооружены хуже и что, увидев преимуще­ства византийского оружия, они многое переняли у своего про­тивника. Иначе победить греков они бы ие смогли.

Прокопий сообщает, что славяне идут в бой обычно в пешем строю со щитами и копьями в руках, но без панцырей . Маври­кий, специалист военного дела, указывает, что славянские воины вооружены парой коротких копий для метания н нанесения удара, а также пользуются деревянными луками и стрелами; некоторые из них имеют при себе большие н неудобные для ношения щиты 3 .

Во весь период «военной демократии» вооружение иарода- войска не оставалось неизменным. Под влиянием серьезных военных столкновений с высококультурным и прекрасно воору­женным противником славянский народ-войско старался (и не без успеха) перевооружиться по римскому образцу.

Итак, VI век застает славян и антов в состоянии «военной де­мократии». В.этом же веке славяне и анты сделали большие ус­пехи" в военном деле, позволившие им победить Восточную Рим­скую империю, подобно тому как германцы за одно столетие до этого одолели Западную Римскую империю.

Античный мир, разлагавшийся внутри вследствие кризиса рабовладельческого строя, пал под ударами рабских восстаний и «варварских» нашествий с запада, севера и востока. Роль «вар­варов» в этом процессе была всюду аналогична. «Варвары» несли с собой омоложение умиравшему античному миру и благодаря своему общинному строю сделали большой шаг вперед, идя по пути создания новых, более прогрессивных форм общественных отношений - феодальных.

ВОЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ - особая общественно-политическая стадия в переходный период от первобытнообщинного строя к классовому, на которой еще сохраняются элементы старой, родоплеменной организации общества и появляются новые черты, свидетельствующие о складывании предпосылок для формирования государственности. Термин ввел в научный оборот Л. Г. Морган в работе «Древнее общество» для обозначения организации власти в древнегреческом обществе на стадии разложения первобытнообщинного строя. Процесс разложения родовой общины объяснялся рядом экономических и социальных причин.

Успехи в развитии хозяйства: постепенная смена подсечно-огневой и переложной систем земледелия на пашенную; создание более усовершенствованных орудий труда; отделение ремесла от сельского хозяйства - все это приводило к изменениям в социальной структуре общества. Исчезала жесткая необходимость использования совместного труда всей общины (рода) - появилась производственная возможность выхода отдельных семей из общины, захвата ими участков общинной (пахотной) земли в частную собственность. Соседские отношения теперь становились важнее, чем кровнородственные связи - на смену родовой общине (у славян - верви) приходила община соседская (территориальная).

В этой общине нарастало имущественное и социальное неравенство. Частная собственность и увеличение полученного прибавочного продукта (результата труда) на присвоенных участках земли, а также войны (межплеменные столкновения) обогащали и усиливали определенную (небольшую часть) соплеменников. У них рождалась потребность в такой организации общества, которая обеспечила бы неприкосновенность владений. Следовательно, появлялась необходимость создания нового социального слоя, стоящего на страже земельных границ соседской общины и имущества. Постепенно занятие исключительно военным делом становилось постоянным - появлялась профессиональная вооруженная сила (дружина), а с ее помощью военные предводители (князья) и знать (боярство) захватывали административно-политическую власть и превращали ее в наследственную.

В то же время не вся общинная земля сразу перешла в частное владение - в общей собственности оставались луга, выпасы, лесные и речные угодья. Сохранялась и личная свобода общинников и привычный порядок решения важнейших вопросов - народные собрания (у славян - вече). В минуту внешней опасности на защиту территории общины вставало народное ополчение. Все это были остатки демократии, характерной для родоплеменного строя.

Таким образом, сочетание новых и старых общественных элементов создавало своеобразие переходной формы организации общества, в котором новые элементы еще не могли сразу утвердиться, а старые - быстро отмереть. Эту переходную форму определяют как военную демократию, так как в народном собрании участвовали вооруженные воины, а авторитет и власть вождя подкреплялись имевшейся у него военной силой.

Орлов А.С., Георгиева Н.Г., Георгиев В.А. Исторический словарь. 2-е изд. М., 2012, с. 87.

форма правления на этапе разложения первобытно-общинного строя, когда возникает власть наследственного князя, опирающегося на военную силу своей дружины. Но эта власть ограничивалась остатками родовых отношений – вече.

Отличное определение

Неполное определение ↓

ВОЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ

термин, введенный в науч. оборот Л. Г. Морганом для обозначения организации власти в др.-греч. обществе на стадии разложения первобытнообщинного строя (распад родовой общины и смена ее соседской общиной). Приняв термин "В. д.", К. Маркс и Ф. Энгельс придали ему универсально-историч. значение. Позднее, в работах сов. историков этим термином стала обозначаться не только определ. форма организации власти, но и соответствующий ей этап в развитии первобытного общества. В. д. является заключит. этапом разложения первобытного общества и его преобразования в клас. (рабовладельч. или феод.) общество. Археологически она соответствует ранней поре металлов (бронза, раннее железо), внедрение к-рых повлекло за собой широкое развитие плужного земледелия, скотоводства, ремесла, обмена, а вместе с тем появление избыточного продукта, частной собственности и патриарх. рабства. В этих условиях одним из крупных факторов начавшегося процесса классообразования и становления отделенной от народа гос. власти явились грабит. войны в целях захвата чужих богатств и рабов, обогащавшие и усиливавшие воен. предводителей и объединившихся вокруг них дружинников. Опираясь на последних, военачальники, в особенности вожди повсеместно возникавших в это время союзов племен, постепенно захватывали власть в еще сохранявшихся органах первобытной демократии - родоплеменных советах. Значение нар. собраний падало, а родоплеменные советы превращались в специфич. органы В. д., к-рые с окончат. распадением общества на классы становились органами клас. диктатуры. В условиях В. д. "... органы родового строя постепенно отрываются от своих корней в народе, в роде, во фратрии, в племени, а весь родовой строй превращается в свою противоположность: из организации племен для свободного регулирования своих собственных дел он превращается в организацию для грабежа и угнетения соседей, а соответственно этому его органы из орудий народной воли превращаются в самостоятельные органы господства и угнетения, направленные против собственного народа" (Энгельс Ф., Происхождение семьи, частной собственности и государства, 1953, с. 170). Классич. примерами обществ на стадии В. д. являются греки гомеровской эпохи, римляне т. н. царского периода, кельты, германцы древние, норманны, ацтеки и др. Лит.: Маркс К., Конспект книги Льюиса Г. Моргана "Древнее общество", в кн.: Архив Маркса и Энгельса, т. IX, (М.), 1941; Морган Л. Г., Древнее общество, или исследование о линиях человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации, пер. с англ., 2 изд., Л., 1935; Толстов С. П., Военная демократия и проблема "генетической революции", "Проблемы истории докапиталистич. обществ", 1935, No 7-8; Косвен М. О., Очерки истории первобытной культуры, 2 изд., М., 1957. А. И. Першиц. Москва.

Этот термин был впервые введен выдающимся американским учёным - историком и этнографом Льюисом Морганом в работе «Древнее общество», чтобы охарактеризовать древнегреческое общество в переходный период от первобытнообщинного строя к государству, и был принят К. Марксом и Ф. Энгельсом. Маркс считал что то, что греческие писатели называют гомеровской или царской властью, так как основной отличительной её чертой является военное предводительство, можно назвать военной демократией, если к ней присовокупить совет вождей и народное собрание.

Военная демократия, как совершенно правильно, на наш взгляд, полагал и Ф. Энгельс, должна объединять вместе три обязательных элемента - военного вождя, который может быть наделён ещё и судебными полномочиями, но не должен обладать административными, народное собрание и совет вождей. Взгляды Ф. Энгельса близки современным представлениям о демократическом устройстве общества и разделении властей. Это, как мы сейчас сказали бы, три независимые составляющие суть концепции демократии.

Народное собрание, всякий участник которого наряду с этим был и воином, ополченцем, являлся таким же важным и необходимым органом власти, как и совет вождей и, собственно, сам вождь. Независимо от того, какой политической линии придерживалось собрание, было ли оно просто инструментом в руках знати или же, как это не раз бывало, выходило из под контроля власти, - никто (ни военный вождь, ни совет вождей) не имел каких-либо средств насилия или принуждения по отношению к нему, кроме традиций, обычаев, личного авторитета у простого народа.

Таким образом, мы выяснили, что военнаядемократия - этообщественное устройство переходного периода от первобытнообщинного строя к государству.

Можно предположить, что она приходится на тот период истории, когда древняя родовая организация находится ещё в достаточной силе, но, вместе с тем, уже появляется имущественное расслоение, зарождается знать и царская власть, и становится обычным делом превращение в рабов военнопленных.

Вожди ахейских племен, как показано в одном из рассказов Гомера, неоднократно похвалялись и своим богатством, особенно стадами одомашненных животных, и своим происхождением. Они неохотно говорят о народе, а если и говорят, то с презрением, но вот слова Одиссея о том, что он был избран от критян идти к Иллиону с кораблями, и что отказаться было невозможно, так как они были избраны говорят о том, что народное собрание имело достаточную силу и власть.

Военная демократия отличается наличием большого разнообразия видов и форм её проявления. В одном случае она находится в определённой зависимости от полисного устройства, как это было в Греции и в некоторых других странах. В ином случае она может возникнуть в условиях кочевого (полностью или частично) образа жизни, как это было у славян или германцев.

Военная демократия была почти у всех народов и являлась последним этапом догосударственной эволюции общества. К ней можно отнести римскую общину периода царей, а также греческие полисы «эпохи Гомера». Если рассматривать это явление с точки зрения археологии, то эпохе военной демократии будет соответствовать период начала использования металлов, что привело к изменениям в экономическом и политическом устройстве обществ.

У в восьмом веке и первой половине девятого начало образовываться общественное устройство, которое историки позже назовут термином «военная демократия». Это от первобытного строя с племенными собраниями, вождями, которые избирались всеми, племенным ополчением к первоначальному государственному образованию с сильной властью центра, объединяющей всех жителей страны, которые уже начинают сильно отличаться по материальному, правовому положению и роли в обществе.

Главная » Собственность » Эпоха военной демократии. «военная демократия» восточных славян