Биография протопопа аввакума.

Протопоп Аввакум (Аввакум Петрович Кондратьев; 1620 или 1621, Григорово, Княгининский уезд - 14 (24) апреля 1682, Пустозёрск) - духовный писатель, протопоп города Юрьевца-Повольского, противник богослужебной реформы патриарха Никона, вероучитель . Ему приписывают 43 сочинения, в том числе «Житие», «Книга бесед», «Книга толкований», «Книга обличений» и др. Старообрядцы почитают Аввакума священномучеником и исповедником.

Аввакум Петрович Кондратьев: биографическая справка

Родился в селе Григорово, недалеко от Нижнего Новгорода, в семье священника. Рано лишившись отца, в 19 лет женился по указанию матери. Жена, Настасья Марковна, стала верным другом всей его жизни. В 21 год рукоположен в дьяконы, через два года стал священником в селе Лопатицы Нижегородского уезда. Обладал огромным талантом проповедника, но за попытки исправления нравов прихожан неоднократно подвергался побоям и изгонялся вместе с семьей. В поиске защиты Аввакум отправился в Москву, где через царского духовника Ивана Неронова был представлен царю Алексею Михайловичу. В 1652 назначен священником Казанского собора в Москве.

Участвовал в исправлении церковных книг, предпринятом при Алексее Михайловиче патриархом Иосифом. Однако, когда преемник Иосифа, Никон, признав все предыдущие исправления ошибочными, предпринял исправление православных богослужебных книг по греческим оригиналам, Аввакум объявил себя непримиримым врагом всяких новшеств и стал во главе раскола. В 1646-1647 - член "Кружка ревнителей благочестия".

За активное сопротивление церковным реформам патриарха Никона Аввакум в 1653 г. сослан с семьей в Сибирь. Жил полтора года в Тобольске, служил протопопом в Вознесенском соборе, пользовался покровительством воеводы кн. В.И. Хилкова и сиб. архиеп. Симеона, но в связи с новыми конфликтами по указу патриарха Никона Аввакума было велено перевести в Якутск с запрещением отправлять богослужение. В 1655 г. он с семьей двинулся под охраной служилых людей в путь; в Енисейске по новому указу Аввакум включен в отряд енисейского воеводы А.Ф. Пашкова, выступившего 18 июля 1656 г. на дощаниках в Даурию. Уже 15 сентября 1656 г. Аввакум наказан кнутом на Долгом пороге (на ) за «малое писанейце», в котором Пашков осуждался за грубость и жестокость. По прибытии 1 октября 1656 г. в Аввакум заключен в холодную башню, где сидел до 15 ноября. В мае 1657 г. отряд двинулся дальше, через Байкал, по Селенге и Хилку, и к октябрю добрался до озера Иргень. В конце зимы 1658 г. служилые люди Пашкова, а с ними и семья Аввакума отправились иргенским волоком до реки Ингоды и по ней к началу июля 1658 г. добрались до устья Нерчи. Здесь на правом берегу Шилки они воздвигли новый Верхшилкский (Нелюдский, позднее Нерчинский) острог и завели пашню. Между тем уже с конца зимы 1658 г. в отряде начался голод, страшные сцены котого Аввакум позднее запечатлел в своих сочинениях. Весной 1660 г., так и не сумев закрепиться на Амуре, Пашков с остатками своих людей вернулся в Иргенский острог. 12 мая 1662 г. сюда ему на смену прибыл новый даурский воевода Л.Б. Толбузин, привезший с собой царскую грамоту об освобождении Аввакума из ссылки. В конце июня Аввакум отправился в обратный путь. В 1662-63 гг. он зимовал в Енисейске, в 1663-64 гг. в Тобольске, а весной 1664 г. приехал в Москву.

Во время своего пребывания в Сибири Аввакуму довелось вытерпеть невероятные лишения и голод, преодолеть множество опасностей, пережить смерть 2 сыновей. Здесь родилась его слава как героя и мученика за «старую веру», развился талант проповедника, осталось немало учеников и последователей.

В 1663 царь вызвал его в Москву. Аввакуму обещали место царского духовника и большие деньги, но, убедившись в неуступчивости мятежного протопопа, царь сослал его в Мезень. В 1666 на церковном соборе Аввакум был лишен сана и предан анафеме. В ответ он проклял архиереев. В 1667 отправлен в Пустозерск, в «место тундрявое, студеное и безлесное», где он провел в заточении в срубе (земляной тюрьме) 15 лет. Здесь Аввакум обратился к литературному творчеству. Автор «Жития» - первого в русской литературе опыта автобиографии, в которой живым и образным языком были описаны его собственная судьба и жизнь России в XVII в.

После смерти царя Алексея Михайловича и отправил новому царю Федору Алексеевичу дерзкую челобитную, в которой живописал загробные муки его отца за поддержку Никона и его сторонников. В 1682 «за великия на царский дом хулы» Аввакум был расстрижен, проклят церковным собором и сожжен в срубе в Пустозерске вместе с тремя другими узниками.

В своих сочинениях Аввакум рассматривает никонианские новшества как осквернение церкви, предсказывает близкое пришествие антихриста, проповедует бегство из мира и самосожжение. Автобиография Аввакума неоднократно переводилась на европейские и восточные языки и признана шедевром мировой литературы.

Оценка личности

Аввакума считают родоначальником новой российской словесности, образного слова, исповедальной прозы.

Старообрядцы почитают Аввакума священномучеником и исповедником.

Сочинения

Житие протопопа Аввакума, им самим написанное / Изд. под ред. Н. С. Тихонравова. - СПб., 1861 (на обложке - 1862).
Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. - СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. - 384 с. Серия «Азбука-классика», 5 000 экз., ISBN 978-5-389-02952-1.
Памятники истории старообрядчества XVII в. Кн. 1. Л., 1927. (Рус. ист. б-ка, Т. 39).
Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и др. его соч. / Под ред. Н. К. Гудзия. М., 1960.
Пустозерский сборник: Автографы соч. Аввакума и Епифания / Изд. подг. Н. С. Демкова, Н. Ф. Дробленкова, Л. И. Сазонова. Л., 1975.
Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и др. его соч. / Подг. текста и коммент. Н. К. Гудзия, В. Е. Гусева, Н. С. Демковой, А. С. Елеонской, А. И. Мазунина; послесл. В. Е. Гусева. - Иркутск, 1979.
Пустозерская проза: Протопоп Аввакум. Инок Епифаний. Поп Лазарь. Дьякон Федор / Сост. предисл., коммент., пер. отдельных фрагментов М. Б. Плюхановой. М., 1989.
Соч. Аввакума / Подг. текстов и коммент. Н. С. Демковой // Памятники литературы Древней Руси XVII в. - М., Кн. 2. - 1989.

Литература

Аввакум. Житие Аввакума и другие его сочинения / Сост., вступ. ст. и коммент. А.Н. Робинсона. - М., 1991.
Н. К. Гудзий . Аввакум // Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А. А. Сурков. - М.: Сов. энцикл., 1962-1978. Т. 1: Аарне - Гаврилов. - 1962. - Стб. 52-54.
В. Е. Гусев . Великий писатель Древней Руси // Послесловие к книге Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения / Подгот. текста, коммент. Н. К. Гудзия, В. Е. Гусева, Н. С. Демковой, А. С. Елеонской, А. И. Мазунина. - Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1979. - тираж 100 000 экз. - («Литературные памятники Сибири»). - С. 236-263.
Д. Жуков . «Портреты» (повесть «Аввакум» и др.). - М.: Сов. Россия, 1984. - 432 с., 1 л. портр. - тираж 50 000 экз.
Кожурин К. Я. Протопоп Аввакум. Жизнь за веру. - М.: Мол. гвардия, 2011. (Серия «ЖЗЛ»).
П. Паскаль . Протопоп Аввакум и начало Раскола. Пер. с фр. - М.: Знак, 2011. - 680 с. - тираж 1 000 экз. - ISBN 978-5-9551-0017-3.
Е. О. Шацкий . За что сожгли протопопа Аввакума? // Проблемы истории, филологии, культуры . - 2011. - № 2. - С. 258-267.
Венгеров С. А. Аввакум Петрович // Критико-биографический словарь русских писателей и ученых (от начала русской образованности до наших дней) . - СПб.: Семеновская Типо-Литография (И. Ефрона), 1889. - Т. I. Вып. 1-21. А. - С. 24-38.
Королев А.Н. Аввакум Петров и Настасья Марковна: опыт исследования русской семьи XVII в. / Опыт историко-антропологических исследований. - 2003. Сборник научных работ студентов и аспирантов. - М.: ЭКОН-ИНФОРМ, 2003. - С. 212-215.

А.Т. Шашков Аввакум (Петров) // Историческая энциклопедия Сибири в 3 томах, Т. 1, гл редактор чл.-кор. РАН В.А. Ламин, Новосибирск, 2009 г.

Приложение. Отрывок из "Жития" протопопа Аввакума

«…Таже послали меня в Сибирь с женою и детьми. И колико дорогою нужды бысть, тово всево много говорить, разве малая часть помянуть. Протопопица младенца родила, - больную в телеге и повезли до Тобольска; три тысячи верст недель с тринатцеть волокли телегами, и водою, и саньми половину пути. Архиепископ в Тобольске к месту устроил меня… По сем указ пришел: велено меня из Тобольска на Лену вести за сие, что браню от писания и укоряю ересь Никонову… Таже сел опять на корабль свой... поехал на Лену. А как приехал в Енисейской, другой указ пришел: велено в Дауры вести - дватцеть тысящ и больши будет от Москвы. И отдали меня Афонасью Пашкову в полк, - людей с ним было 6 сот человек; и грех ради моих суров человек: беспрестанно людей жжет, и мучит, и бьет. И я ево много уговаривал, да и сам в руки попал. А с Москвы от Никона приказано ему мучить меня. Егда поехали из Енисейска, как будем в большой Тунгуске реке, в воду загрузило бурею дощеник мой совсем: налился среди реки полон воды, и парус изорвало, - одны полубы над водою, а то все в воду ушло. Жена моя на полубы из воды робят кое-как вытаскала, простоволоса ходя.

А я, на небо глядя, кричю: «господи, спаси! господи, помози!» И божиею волею прибило к берегу нас. Много о том говорить! На другом дощенике двух человек сорвало, и утонули в воде. По сем, оправяся на берегу, и опять поехали вперед. Егда приехали на Шаманской порог, навстречю приплыли люди иные к нам, а с ними две вдовы - одна лет в 60, а другая и больши: пловут пострищись в монастырь. А он, Пашков, стал их ворочать и хочет замуж отдать. И я ему стал говорить: “По правилам не подобает таковых замуж давать”. И чем бы ему, послушав меня, и вдов отпустить, а он вздумал мучить меня, осердясь. На другом, Долгом, пороге стал меня из дощеника выбивать: “Для-де тебя дощеник худо идет! Еретикде ты! Поди-де по горам, а с казаками не ходи!” О, горе стало! Горы высокая, дебри непроходимыя, утес каменной, яко стена стоит, и поглядеть - заломя голову! В гoрах тех обретаются змеи великие; в них же витают гуси и утицы - перие красное, вороны черные, а галки серые; в тех же горах орлы, и соколы, и кречаты, и курята индейские [индейки], и бабы [пеликаны], и лебеди, и иные дикие, многое множество, - птицы разные. На тех же горах гуляют звери многие дикие: козы, и олени, и изубри, и лоси, и кабаны, волки, бараны дикие - вo очию нашу, а взять нельзя! На те горы выбивал меня Пашков со зверьми, и со змиями, и со птицами витать. И аз ему малое писанейце написал, сице начало: “Человече! Убой ся бога, седящаго на херувимех и иризирающаго в бездны, его же трепещут небесныя силы и вся тварь со человеки, един ты презираешь и неудобство показуешь”,- и прочая: там многонько писано; и послал к нему. А се бегут человек с пятьдесят: взяли мой дощеник и помчали к нему, - версты три от него стоял. Я казакам каши наварил да кормлю их; и оне, бедные, и едят и дрожат, а иные, глядя, плачут на меня, жалеют по мне. Привели дощеник; взяли меня палачи, привели перед него. Он со шпагою стоит и дрожит; начал мне говорить: “Поп ты или роспоп? [расстрига]” И аз отвещал: “Аз есмь Аввакум протопоп; говори: что тебе дела до меня?” Он же рыкнул, яко дивий зверь, и ударил меня по щоке, таже по другой, и паки в голову, и сбил меня с ног и, чекан ухватя, лежачева по спине ударил трижды и, разболокши, по той же спине семьдесят два удара кнутом.

А я говорю: “Господи, Исусе Христе, сыне божий,- помогай мне!” Да то ж, да то ж беспрестанно говорю. Так горько ему, что не говорю: “Пощади!” Ко всякому удару молитву говорил, да осреди побой вскричал я к нему: “Полно бить-тово!” Так он велел перестать. И я промолыл ему: “Зa что ты меня бьешь? Ведаешь ли?” И он паки велел бить по бокам, и отпустили. Я задрожал да и упал. И он велел меня в казенной дощеник оттащити: сковали руки и ноги и на беть [перекладину] кинули. Осень была, дождь на меня шел, всю нощь под капелию лежал… Наутро кинули меня в лотку и напредь повезли. Егда приехали к порогу, к самому большему, Падуну,- река о том месте шириною с версту, три залавка [уступа] чрез всю реку зелот круты, не воротами што попловет, ино в щепы изломает, - меня привезли под порог. Сверху дождь и снег, а на мне на плеча накинуто кафтанишко просто; льет вода по брюху и по спине, - нужно было гораздо. Из лотки вытаща, по каменью скована окол порога тащили… По сем привезли в Бражкой [Братский] острог и в тюрьму кинули, соломки дали. И сидел до Филипова поста в студеной башне; там зима в те поры живет, да бог грел и без платья. Что собачка в соломке лежу: коли накормят, коли нет. Мышей много было, я их скуфьею бил, - и батошка не дадут дурачки! Все на брюхе лежал: спина гнила. Блох да вшей было много. Хотел на Пашкова кричать: “Прости!” - да сила божия возбранила, - велено терпеть. Перевел меня в теплую избу, и я тут с аманатами и собаками жил скован зиму всю.

А жена с детьми верст с дватцеть была сослана от меня. Баба ея Ксенья мучила зиму ту всю - и лаяла да укоряла. Сын Иван - невелик был - прибрел ко мне побывать после Христова рождества, и Пашков велел кинуть в студеную тюрьму, где я сидел: начевал милой и замерз было тут. И на утро опять велел к матери протолкать. Я ево и не видал. Приволокся к матери - руки и ноги ознобил. На весну паки поехали впредь. Запасу небольшое место осталось, а первой разграблен весь: и книги, и одежда иная отнята была, а иное и осталось. На Байка- лове море паки тонул. По Хилке по реке заставил меня лямку тянуть: зело нужен ход ею был, - и поесть было неколи, нежели спать. Лето целое мучилися. От водяныя тяготы люди изгибали, а у меня ноги и живот синь был. Два лета в водах бродили, а зимами чрез волоки волочилися. На том же Хилке в третьее тонул. Барку от берегу оторвало водою, - людские стоят, а мою ухватило да и понесло! Жена и дети остались на берегу, а меня сам-друг с кормщиком помчало. Вода быстрая, переворачивает барку вверх боками и дном; а я на ней ползаю, а сам кричю: “Владычице, помози! Упование, не утопи!” Иное ноги в воде, а иное выползу наверх. Несло с версту и больши; да люди переняли. Все розмыло до крохи! Да што петь [ведь] делать, коли Христос и пречистая богородица изволили так? Я, вышед из воды, смеюсь; а люди - те охают, платье мое по кустам развешивая, шубы отласные и тафтяные, и кое-какие безделицы тое много еще было в чемоданах да в сумах; все с тех мест перегнило - наги стали. А Пашков меня же хочет опять бить: “Ты-де над собою делаешь за посмех!” И я паки свету-богородице докучать: “Владычице, уйми дурака тово!” Так она-надежа уняла: стал по мне тужить. Потом доехали до Иргеня озера: волок тут, - стали зимою волочитца. Моих работников отнял, а иным у меня нанятца не велит.

А дети маленьки были, едоков много, а работать некому: один бедной горемыка-протопоп нарту сделал и зиму всю волочился за волок. У людей и собаки в подпряшках, а у меня не было; одинова лишо двух сынов, - маленьки еще были, Иван и Прокопей, - тащили со мною, что кобельки, за волоr нарту. Волок - верст со сто: насилу, бедные, и перебрели. А протопопица муку и младенца за плечами на себе тащила: а дочь Огрофена брела, брела, да на нарту и взвалилась, и братья ея со мною помаленьку тащили. И смех и горе, как помянутся дние оны: робята те изнемогут и на снег повалятся, а мать по кусочку пряничка им даст, и оне, съедши, опять лямку потянут; и коекак перебилися волок, да под сосною и жить стали, что Авраам у дуба мамврийска. Не пустил нас и в засеку Пашков сперва, дондеже натешился, и мы неделюдругую мерзли под сосною с робяты одны, кроме людей, на бору, и потом в засеку пустил и указал мне место. Так мы с робяты отгородились, балаганец сделав, огонь курили и как до воды домаялись. Весною на плотах по Ингоде реке поплыли на низ. Четвертое лето от Тобольска плаванию моему. Лес гнали хоромной и городовой. Стало: нечева есть; люди учали с голоду мереть и от работныя водяныя бродни. Река мелкая, плоты тяжелые, приставы немилостивые, палки большие, батоги суковатые, кнуты острые, пытки жестокие - огонь да встряска [пытка на дыбе с прижиганием огнём], люди голодные: лишо станут мучить - ано и умрет! И без битья насилу человек дышит, с весны по одному мешку солоду дано на десять человек на все лето, да петь работай, никуды на промысл не ходи; и верьбы, бедной, в кашу ущипать сбродит - и за то палкой по лбу: не ходи, мужик, умри на работе! Шестьсот человек было, всех так-то перестроил. Ох, времени тому! Не знаю, как ум у него отступился. У протопопице моей однарятка [однобортный кафтан] московская была, не сгнила, - порусскому рублев в полтретьяцеть [двадцать пять] и больши, по тамошнему - дал нам четыре мешка ржи за нея, и мы год-другой тянулися, на Нерче реке живучи, с травою перебиваючися. Все люди с голоду поморил, никуды не отпускал промышлять, - осталось небольшое место; по степям скитающеся и по полям, траву и корение копали, а мы - с ними же; а зимою - сосну ; а иное кобылятины бог даст, и кости находили от волков пораженных зверей, и что волк не доест, мы то доедим. А иные и самых озяблых ели волков, и лисиц, и что получит - всякую скверну.

Кобыла жеребенка родит, а голодные втай и жеребенка и место скверное кобылье съедят. А Пашков, сведав, и кнутом до смерти забьет. И кобыла умерла, - все извод взял, понеже не по чину [не как положено] жеребенка тово вытащили из нея: лишо голову появил, а оне и выдернули, да и почали кровь скверную есть. Ох, времени тому! И у меня два сына маленьких умерли в нуждах тex, а с прочими, скитающеся по горам и по острому каменею, наги и боси, травою и корением перебивающеся, кое-как мучился. И сам я, грешной, волею и неволею причастен кобыльим и мертвечьим звериным и птичьим мясам. Увы грешной душе! Кто даст главе моей воду и источник слез, да же оплачу бедную душу свою, юже зле погубих житейскими сластьми? Но помогала нам по Христе боляроня, воеводская сноха, Евдокея Кириловна, да жена ево, Афонасьева, Фекла Симеоновна: оне нам от смерти голодной тайно давали отраду, без ведома ево, - иногда пришлют кусок мясца, иногда колобок, иногда мучки и овсеца, колько сойдется, четверть пуда и гривенку-другую, а иногда и полпудика накопит и передаст, а иногда у коров корму из корыта нагребет. Дочь моя, бедная горемыка Огрофена, бродила втай к ней под окно. И горе, и смех! Иногда робенка погонят от окна без ведома бояронина, а иногда и многонько притащит. Тогда невелика была; а ныне уж ей 27 годов, девицею, бедная моя, на Мезени, с меньшими сестрами перебиваяся кое-как, плачючи живут. А мать и братья в земле закопаны сидят [в земляной тюрьме]… Было в Даурской земле нужды великие годов c шесть и семь, а во иные годы отрадило. А он, Афонасей, наветуя мне, беспрестанно смерти мне искал… Таже с Нерчи реки паки назад возвратилися к Русе.

Пять недель по льду голому ехали на нартах. Мне под робят под рухлишко дал две клячки, а сам и протопопица брели пеши, убивающеся о лед. Страна варварская, иноземцы немирные; отстать от лошадей не смеем, а за лошедьми не поспеем, голодные и томные люди. Протопопица бедная бредет-бредет, да и повалится - кольско гораздо! В ыную пору, бредучи, повалилась, а иной томной же человек на иея набрел, ту же и повалился; оба кричат, а встать не могут. Мужик кричит: “Матушка, государыня, прости!” А протопопица кричит: “Что ты, батько, меня задавил?” Я пришол, - на меня, бедная, пеняет, говоря: “Долго ли муки сея, протопоп, будет?” И я говорю: “Марковна, до самыя смерти!” Она же, вздохня, отвещала: “Добро, Петрович, ино еще побредем”. Курочка у нас черненька была; по два яичка на день приносила робята на пищу, божиим повелением нужде нашей помогая; бог так строил. На нарте везучи, в то время удавили по грехом. И нынеча мне жаль курочки той, как на разум прийдет. Ни курочка, ни што чудо была: во весь год по два яичка на день давала; сто рублев при неи плюново дело, железо! А та птичка одушевлена, божие творение, нас кормила, а сама с нами кашку сосновую из котла тут же клевала, или и рыбки прилучится, и рыбку клевала; а нам против того по два яичка на день давала. Слава богу, вся строившему благая! А не просто нам она и досталася.

У боярони куры все переслепли и мереть стали; так она, собравши в короб, ко мне их прислала, чтоб-де батько пожаловал - помолился о курах. И я-су подумал: кормилица то есть наша, детки у нея, надобно ей курки. Молебен пел, воду святил, куров кропил и кадил; потом в лес сбродил, корыто им сделал, из чево есть, и водою покропил, да к ней все и отслал. Куры божиим мановением исцелели и исправилися по вере ея. От тово-то племяни и наша курочка была… Таже приволоклись паки на Иргень озеро. Бояроня пожаловала, - прислала сковородку пшеницы, и мы кутьи наелись. Кормилица моя была Евдокея Кириловна... А опосле того вскоре хотел меня пытать; слушай, за что. Отпускал он сына своего Еремея в Мунгальское царство воевать, - казаков с ним 72 человека да иноземцов 20 человек, - и заставил иноземца шаманить, сиречь гадать: удаст ли ся им и с победою ли будут домой? Волхв же той, мужик, близ моего зимовья привел барана живова в вечер и учал над ним волховать, вертя ево много, и голову прочь отвертел и прочь отбросил. И начал скакать, и плясать, и бесов призывать, и, много кричав, о зем лю ударился, и пена изо рта пошла. Беси давили ево, а он спрашивал их: “Удастся ли поход?” И беси сказали: “С победою великою и с богатством большим будете назад”. И воеводы ради, и все люди, радуяся, говорят: “Богаты приедем!” ...А я, окаянной... во хлевине своей кричал с воплем ко господу: “Послушай мене, боже! Послушай мене, царю небесный, свет, послушай меня! Да не возвратится вспять ни един от них, и гроб им там устроиши всем, приложи им зла, господи, приложи, и погибель им наведи, да не сбудется пророчество дьявольское!”

И много тово было говорено. И втайне о том же бога молил. Сказали ему, что я так молюсь, и он лишо излаял меня. Потом отпустил с войским сына своего. Ночью поехали по звездам. В то время жаль мне их: видит душа моя, что им побитым быть, а сам таки на них погибели молю. Иные, приходя, прощаются ко мне, а я им говорю: “Погибнете там!” Как поехали, лошади под ними взоржали вдруг, и коровы тут взревели, и овцы и козы заблеяли, и собаки взвыли, и сами иноземцы, что собаки, завыли; ужас на всех напал. Еремей весть со слезами ко мне прислал: чтоб батюшко-государь помолился за меня. И мне ево стало жаль. А се друг мне тайной был и страдал за меня. Как меня кнутом отец ево бил, и стал разговаривать отцу, так со шпагою погнался за ним. А как приехали после меня на другой порог, на Падун, 40 дощеников все прошли в ворота, а ево, Афонасьев, дощеник, - снасть добрая была, и казаки все шесть сот промышляли о нем, а не могли взвести, - взяла силу вода, паче же рещи - бог наказал! Стащило всех в воду людей, а дощеник на камень бросила вода; чрез ево льется, а в нево не идет. Чюдо, как то бог безумных тех учит! Он сам на берегу, бояроня в дощенике. И Еремей стал говорить: “Батюшко, за грех наказует бог! Напрасно ты протопопа тово кнутом тем избил; пора покаятца, государь!” Он же рыкнул на него, яко зверь, и Еремей, к сосне отклонясь, прижав руки, стал, а сам, стоя, “господи, помилуй!” говорит. Пашков же, ухватя у Малова колешчатую пищаль [ружьё с колесным замком], - никогда не лжет, - приложася на сына, курок спустил, и божиею волею осеклася пищаль. Он же, поправя порох, опять спустил, и паки осеклась пищаль. Он же и в третьи так же сотворил, пищаль и в третьих осеклася же. Он ее на землю и бросил. Малой, подняв, на сторону спустил - так и выстрелила! А дощеник единаче на камени под водою лежит. Сел Пашков на стул, шпагою подперся, задумався, и плакать стал, а сам говорит: “Согрешил, окаянной, пролил кровь неповинну, напрасно протопопа бил; за то меня наказует бог!” Чюдно, чюдно! По писанию: яко косен [медлителен] бог во гнев, а скор на послушание, - дощеник сам, покаяния ради, сплыл с камени и стал носом против воды; потянули, он и взбежал на тихое место тотчас. Тогда Пашков, призвав сына к себе, промолыл ему: “Прости, барте [пожалуйста], Еремей, - правду ты говоришь!” Он же, прискоча, пад, поклонился отцу и рече: “Бог тебя, государя, простит! Я пред богом и пред тобою виноват!” И взяв отца под руку, и повел. Гораздо Еремей разумен и добр человек: уж у него и своя седа борода, и гораздо почитает отца и боится его. Да по писанию и надобе так: бог любит тех детей, которые почитают отцов. Виждь, слышателю, не страдал ли нас ради Еремей, паче же ради Христа и правды его? А мне сказывал кормщик ево, Афонасьева, дощеника, - тут был, - Григорей Тельной. На первое возвратимся. Откель же отошли, поехали на войну. Жаль стала Еремея мне: стал владыке докучать, чтоб ева пощадил. Ждали их с войны, - не бывали на срок. А в те поры Пашков меня и к себе не пускал. Во един от дней учредил застенок и огнь росклал - хочет меня пытать. Я ко исходу душевному и молитвы проговорил; ведаю ева стряпанье, - после огня тово мало у него живут. А сам жду по себя и, сидя, жене плачущей и детям говорю: “Воля господня да будет! Аще живем, господеви живем; аще умираем, господеви умираем”. А се и бегут по меня два палача. Чюдно дело господне и неизреченны судьбы владычня! Еремей ранен сам-друг дорошкою мимо избы и двора моева едет, и палачей вскликал и воротил с собою. Он же, Пашков, оставя застенок, к сыну своему пришел, яко пьяной с кручины. И Еремей, поклоняся со отцем, вся ему подробну возвещает: как войско у него побили все без остатку, и как eвo увел иноземец от мунгальских людей по пустым местам, и как по каменным горам в лесy, не ядше, блудил седмь дней, - одну съел белку, - и как моим образом человек ему во сне явился и, благословя ево, указал дорогу, в которую страну ехать; он же, вскоча, обрадовался и на путь выбрел. Eгда он отцу рассказывает, а я пришел в то время поклонитися им. Пашков же, возвед очи свои на меня,- слово в слово что медведь морской белой, жива бы меня проглотил, да господь не выдаст! - вздохня, говорит: “Так-то ты делаешься Людей тех погубил сколько!” А Еремей мне говорит: “Батюшко, поди, государь, домой! Молчи для Христа!” Я и пошел. Десеть лет он меня мучил, или я ево - не знаю; бог разберет в день века. Перемена ему пришла …». Размолвка с царём и удаление Никона с патриаршего престола (1666) стали на руку противникам его новшеств. Они заговорили смелее, чем прежде. Самый рьяный из ревнителей старины, А., был возвращён из Сибири в Москву: «…И мне грамота: велено ехать на Русь. Он [Пашков] поехал, а меня не взял; умышлял во уме своем. “Хотя-де один и поедет, и ево-де убьют иноземцы”. Он в дощениках со оружием и с людьми плыл, а слышал я, едучи, от иноземцев дрожали и боялись. А я, месяц спустя после ево, набрав старых, и больных, и раненых, кои там негодны, человек с десяток, да я с женою и с детьми - семнатцеть нас человек, в лотку севше, уповая на Христа и крест поставя на носу, поехали, амо же бог наставит, ничево не бояся. Книгу Кормчию дал прикащику, и он мне мужика кормщика дал. Да друга моего выкупил, Василия, которой там при Пашкове на людей ябедничал и крови проливал и моея головы искал; в ыную пору, бивше меня, на кол было посадил, да еще бог сохранил! А после Пашкова хотели ево казаки до смерти убить. И я, выпрося у них Христа ради, а прикащику выкуп дав, на Русь ево вывез, от смерти к животу, - пускай ево, беднова! - либо покаятся о гресех своих. Да и другова такова же увез замотая. Сего не хотели мне выдать; а он ушел в лес от смерти и, дождався меня на пути, плачючи, кинулся мне в карбас. Ано за ним погоня! Деть стало негде. Я-су,- простите! - своровал: ...спрятал ево, положа на дно в судне, и постелею накинул, и велел протопопице и дочери лечи на ново. Везде искали, а жены моей с места не тронули, - лишо говорят: “Матушка, опочивай ты, и так ты, государыня, горя натерпелась!”

А я, - простите бога ради, - лгал в те поры и cказывал: “Нет ево у меня!” - не хотя eго на смерть выдать. Поискав, да и поехали ни с чем; а я ево на Русь вывез… Прикащик же мучки гривенок с тритцеть дал, да коровку, да овечок пять-шесть, мясцо иссуша; и тем лето питалися, пловучи. Доброй прикащик человек, дочь у меня Ксенью крестил. Еще при Пашкове родилась, да Пашков не дал мне мира и масла, так не крещена, долго была, - после ево крестил… Поехали из Даур, стало пищи скудать, и с братиею бога помолили, и Христос нам дал изубря, большова зверя, - тем и до Байкалова моря доплыли. У моря русских людей наехала станица соболиная, рыбу промышляет; рады, миленькие, нам, и с карбасом нас, с моря ухватя, далеко на гору несли Тереньтьюшко с товарищи; плачют, миленькие, глядя на нас, а мы на них. Надавали пищи, сколько нам надобно: осетров с сорок свежих перед меня привезли, а сами говорят: “Вот, батюшко, на твою часть бог в запоре [приспособление для отлова рыбы] нам дал, - возьми себе всю!” Я, поклонясь им и рыбу благословя, опять им велел взять: “На што мне столько?” Погостя у них, и с нужду запасцу взяв, лотку починя и парус скропав, чрез море пошли. Погода окинула на море, и мы гребми перегреблись: не больно о том месте широко - или со сто, или с осьмдесят верст. Егда к берегу пристали, восстала буря ветренная,и на берегу насилу место обрели от волн. Около ево горы высокие, утесы каменные и зело высоки, - двадцеть тысящ верст и больши волочился, а не видал таких нигде. Наверху их полатки и повалуши [башни], врата и столпы, ограда каменная и дворы, - все богоделанно. Лук на них ростет и чеснок, - больши романовскаго луковицы, и сладок зело. Там же ростут и конопли богорасленныя, а во дворах травы красныя, и цветны и благовонны гораздо. Птиц зело много, гусей и лебедей, - по морю, яко снег, плавают. Рыба в нем осетры, и таймени, стерледи, и омули, и сиги, и прочих родов много. Вода пресная, а нерпы и зайцы великия [тюлени] в нем: во окиане-море большом, живучи на Мезени, таких не видал. А рыбы зело густо в нем; осетры и таймени жирни гораздо, - нельзя жарить на сковороде: жир все будет… В Енисейске зимовал; и паки, лето плывше, в Тобольске зимовал. И до Москвы едучи, по всем городам и по селам, во церквах и на торгах кричал, проповедая слово божие, и уча, и обличая безбожную лесть. Таже приехал к Москве. Три годы ехал из Даур, а туды волокся пять лет против воды; на восток все везли, промежду иноземских орд и жилищ. Много про то говорить! Бывал и в ыноземских руках. На Оби великой реке предо мною 20 человек погубили християн, а надо мною думав, да и отпустили совсем. Паки на Иртише реке собрание их стоит: ждут березовских наших с дощеником и побить. А я, не ведаючи, и приехал к ним и, приехав, к берегу пристал: оне с луками и обскочили нас. Я-су, вышед, обниматца с ними, што с чернцами, а сам говорю: “Христос со мною, а с вами той же!” И оне до меня и добры стали, и жены своя к жене моей привели. Жена моя также с ними лицемеритца, как в мире лесть совершается; и бабы удобрилися. И мы то уже знаем: как бабы бывают добры, так и все о Христе бывает добро. Спрятали мужики луки и стрелы своя, торговать со мною стали - медведен я у них накупил [залежалый товар], - да и отпустили меня. Приехав в Тоболеск, сказываю; ино люди дивятся тому, понеже всю Сибирь башкирцы с татарами воевали тогда. А я, не разбираючи, уповая на Христа, ехал посреде их. Приехал на Верхотурье, - Иван Богданович Камынин, друг мой, дивится же мне: ”Как ты, протопоп, проехал?”».

14.04.1682 (27.04). – Казнен протопоп Аввакум, крупнейший деятель раннего старообрядчества

Аввакум Петрович (1620 или 1621–1682) – протопоп, идеолог и один из вождей , отличался редкими духовными дарованиями, энергией и упорной волей (обратной стороной этих качеств был и очень трудный критикантский неуживчивый характер). Основные сведения о своей жизни протопоп Аввакум изложил в автобиографическом "Житии" и др. сочинениях.

Родился в с. Григорово "в Нижегороцких пределех" в семье священника. Рано потерял отца и воспитывался богомольной матерью. В возрасте 19 лет женился по указанию матери, найдя в жене верного друга своей многострадальной жизни; у них родилось 5 сыновей и 3 дочери.

Переехав в с. Лопатищи того же уезда, Аввакум в 1642 г. был рукоположен во диакона, а в 1644 г. – во священника. Летом 1647 г. бежал с семьей от преследований критикуемого им местного "начальника" в Москву, где нашел поддержку у царского духовника Стефана Вонифатьева, поборника благочестия, после чего вернулся в свой разоренный дом в Лопатищах. С этого времени Аввакум начал поддерживать активные контакты с московским "кружком ревнителей благочестия" и последовательно осуществлять их планы исправления нравов. Из-за этого вступал в постоянные конфликты как с паствой, так и с властями, вызывав всеобщее недовольство. Был не раз бит и изгнан вместе с женой и малолетним сыном.

Ища защиты, в мае 1652 г. Аввакум вновь направился в Москву, там получил назначение в г. Юрьевец-Повольский, где был поставлен в протопопы. И на новом месте протопоп Аввакум своими требованиями также восстановил против себя мiрян и духовенство, через 8 недель был жестоко избит толпой и бежал в Москву. Здесь он начал служить в Казанском соборе, протопопом которого был его покровитель – глава "ревнителей благочестия" протопоп Иоанн Неронов. Он представил Аввакума .

Протопоп Аввакум был привлечен к участию в исправлении богослужебных книг, предпринятом Патриархом Иосифом (в связи с расширившимся после 1564 г. ) и состоявшем в сличении их с более древними старопечатными славянскими оригиналами. С 1652 г., после смерти Иосифа, дело книжного исправления продолжено было , но по греческим подлинникам, и прежние справщики, в том числе и Аввакум, не знавшие греческого языка, были отстранены. Были вызваны на Русь киевские и греческие справщики, к которым возникло недоверие из-за подозрений в зараженности латинской ересью (ужаснувшая Русь в XV веке еще была жива в памяти). Властный же Патриарх, не владея греческим языком, полностью доверял грекам и требовал от всех безпрекословного послушания, не снисходя до терпеливых разъяснений и переубеждений.

Новый порядок исправления книг вызвал оппозицию со стороны приверженцев неприкосновенности обряда, которые стали видеть во властной деятельности Никона скрытое посягательство на чистоту древней веры и благочестия. Обладая огромной энергией и фанатическим задором и будучи упорным приверженцем старины, Аввакум первый выступил против с "огнеопальною ревностью" («До нас положено, лежи оно так во веки веков!»), за что уже в сентябре 1653 г. был заключен в подвал Андроньевского монастыря, затем сослан с семьей в Тобольск, но так как и здесь не переставал «ревностно бранить ересь Никонову», то переведен был в Енисейск, а затем отдан под начало строгому воеводе Афанасию Пашкову, имевшему поручение завоевать Даурию (Забайкальская обл.). Шесть лет провел Аввакум в скитаниях по Даурской земле, вплоть до Нерчинска, Шилки и Амура, причем за обличения действий воеводы неоднократно подвергался наказаниям. В эти годы от голода и нужды у Аввакума умерло двое сыновей. В ответ на активное сопротивление Аввакума и его соратников Собор 1656 г. предал анафеме и проклял всех неповинующихся Церкви последователей двуперстия (находя в этом связь с ересью несторианства), что усугубило конфликт.

В 1658 г. отношения Царя и Патриарха стали конфликтными, и в 1661 г. Царь разрешил Аввакуму вернуться в Москву, возможно, надеясь привлечь его на свою сторону как уже знаменитого противника Никона. Возвращение через всю Сибирь затянулось до 1663 г. В Москве Аввакуму сулили должность справщика на Печатном дворе и деньги, но Аввакум не поступился своей верой ради «сладости века сего и телесныя радости». Он спорил с царским духовником Лукьяном Кирилловым, видными царедворцами и архиереями – «о сложении перстов, и о трегубой аллилуйи, и о прочих догматах», стал духовным отцом боярыни Ф.П. Морозовой, ее сестры княгини Е.П. Урусовой и многих других московских "старолюбцев". Через год за эту деятельность, а также вследствие челобитной, поданной Царю, в которой обличалась в ереси вся Русская Церковь, сослан был в Мезень, где пробыл около полутора лет.

Следует заметить, что отношения между Царем и Патриархом в 1658 г. разорвались происками бояр, которым мешала строгость Патриарха и которые потому писали на него обвинительные доносы в "посягательстве на права и целостность царской власти". Бояре же поощряли сторонников старого обряда против требовательного Никона. Никону, несогласному с действиями Царя, пришлось оставить патриарший трон и удалиться в Воскресенский монастырь на Истре. И именно после его ухода начались самые жестокие преследования старообрядцев (в чем также несправедливо обвиняют Никона).

В конце 1665 – начале 1666 г. в связи с подготовкой к церковному Собору по избранию нового Патриарха (начался в феврале 1666) были арестованы вожди старообрядческой оппозиции. 1 марта 1666 г. Аввакум был привезен в Москву, где на проходившем в это время Соборе его пытались заставить отказаться от противостояния. Никон был осужден, объявлен простым монахом и отправлен в ссылку в Ферапонтов и Кирилло-Белозерский монастыри. К тому же многие архиереи пришли на Соборе к верному мнению, что, утверждая "новый обряд", не следует объявлять еретическим старый, ибо разногласия несущественны. Но Аввакум вместе с единомышленниками остался непреклонен в отвержении "нового обряда". После бурной полемики на Соборе протопоп Аввакум и его единомышленники, диакон Федор Иванов и суздальский иерей Никита Добрынин, были 13 мая 1666 г. лишены сана и анафематствованы в , после чего их, закованных в цепи, поместили в Никольский Угрешский монастырь, где 2 июня Федор и Никита раскаялись и подписали требуемые от них грамоты. Аввакум остался непреклонен и был переведен в тюрьму монастыря.

Новый Собор 1667 г. был более жестоким: он объявил старый обряд "еретическим" и решил наказать "еретиков" гражданскими казнями, – чем и закрепил раскол официально. Аввакуму, попу Лазарю и соловецкому иноку Епифанию за их упорство вынесли приговор – ссылка в Пустозерский острог на Печоре, в «место тундрявое, студеное и безлесное», причем Лазарю и Епифанию урезали языки.

Первое время они еще имели возможность достаточно свободно общаться между собой, а также поддерживать связи с внешним мiром. Лишенные литературы, необходимой для работы, Аввакум и его собратья тем не менее продолжали в своих писаниях разоблачать "никонианские" нововведения. В посланной тогда же челобитной на имя Царя Аввакум писал, что их напрасно отлучили от Церкви и назвали еретиками, ибо в таком случае подобной же участи заслуживают и все бывшие ранее русские иерархи и Государи, державшиеся старых обрядов. По его мнению, главная ответственность за все решения Церкви лежит на самом Царе.

Вследствие этих писаний в 1670 г. началась новая волна репрессий в отношении приверженцев старых обрядов. В марте на Мезени были повешены ученики Аввакума Федор Юродивый и Лука Лаврентьевич. Сыновей Аввакума Ивана и Прокопия также приговорили к повешению, но они "повинились" и были вместе с матерью посажены в земляную тюрьму. 14 апреля того же года состоялась вторая "казнь" пустозерских "тюремных сидельцев" (Лазарю, Федору Иванову и Епифанию вторично резали языки и рубили правые руки), Аввакума было указано "вместо смертной казни" держать в тюрьме на хлебе и воде. Ухудшение положения пустозерских узников произошло по причине распространения их писаний.

15 лет Аввакум прожил в срубе, в земляной тюрьме, где и написал около 70 произведений, в том числе знаменитое свое "Житие" – первый в русской литературе опыт православной автобиографии, где живым разговорным языком описаны судьба автора и Русь XVII в. Это произведение не раз переводилось на иностранные языки.

Переживший Царя Алексея Михайловича, протопоп Аввакум обратился к новому с дерзкой челобитной, в которой устрашал сына загробными муками отца за потворство "никонианам". И «за великия на царский дом хулы» Аввакум был сожжен в срубе вместе с тремя другими узниками.

Сожжение протопопа Аввакума. Г. Мясоедов. 1897 г.

С точки зрения исторических фактов Аввакум и его сторонники были во многом правы: не русские, а греки отступили от традиции. Русь приняла христианство по Студийскому уставу (который в Греции был позднее вытеснен Иерусалимским), сохранив старые обряды до XVII века. Древней формой было двоение слова "аллилуия". Троеперстному крестному знамению на православном Востоке предшествовало двоеперстие. "Старое" двоеперстие в Византии сохранялось еще в XII веке.

При этом следует отметить, что ожесточенные споры о правильности двоеперстия или троеперстия были лишь данью особенностям разных исторических эпох, но богословски не противоречили друг другу. Вот как историк Церкви Н.Ф. Каптерев объяснял смысл того и другого обычая.

«Почему греки древнее первохристианское единоперстие в крестном знамении заменили потом у себя (не позже начала IX века) двоеперстием – понятно. Когда появилась ересь монофизитов, то она воспользовалась дотоле употреблявшейся формой перстосложения – единоперстием для пропаганды своего учения, так как видела в единоперстии символическое выражение своего учения о единой природе во Христе. Тогда православные, вопреки монофизитам, стали употреблять в крестном знамении двоеперстие, как символическое выражение православного учения о двух природах во Христе. Так произошло, что одноперстие в крестном знамении стало служить внешним, наглядным признаком монофизитства, а двоеперстие – православия...

Борьбою и постоянным совместным жительством с монофизитами объясняется и то обстоятельство, почему двоеперстие так долго держалось в Константинопольской церкви, и потом между сирийскими православными христианами, и почему троеперстие, эта, по-видимому, самая естественная для христианина форма перстосложения, могло сделаться в греческой церкви господствующим обычаем только в позднейшее время, когда уже окончательно прекратилась борьба с монофизитством...

Если появление двоеперстия и продолжительность его существования в православной греческой церкви зависело исключительно от монофизитства, только во время борьбы с ним имело свой особый смысл и значение, то, как скоро борьба с монофизитством прекратилась, греческая константинопольская церковь, желая и самой формой перстосложения отличаться не только от монофизитов-одноперстников, но и от несториан, всегда строго державшихся двоеперстия, так как они соединили с ним свое еретическое учение о соединении во Христе двух природ, и в двоеперстии видели символическое выражение и подтверждение своего еретического учения, – заменила у себя двоеперстие более естественным и свойственным каждому христианину, помимо вероисповедных его особенностей, троеперстием, как выражающим главный, основной догмат христианства – учение о святой Троице. Эта перемена у греков перстосложения в крестном знамении – из двоеперстия в троеперстие произошла, как можно думать, в конце XII века и продолжалась до конца XIII-го, когда оно у них сделалось наконец господствующим...» (Каптерев Н.Ф. История перстосложения).

Однако старообрядцы отвергали и исправления явных ошибок, накопившихся при переписывании книг и вносивших безсмыслицу в тексты. И главной их ошибкой было анафематствование официальной Церкви и отождествление царской власти с властью антихриста. Движение "раскола" охватило тогда около четверти всех православных, и они оказались в самоизоляции от влияния на дальнейшие судьбы России. Это был, к сожалению, фальстарт в преждевременном ожидании прихода антихриста.

Обсуждение: 12 комментариев

Великiй был человек Аввакум, сильный и мужественный. Упокой, Господи его душу!

Да уж. Сомневаюсь, что Господь проявит милость к бесноватому попу. Скольких совратил подонок Аввакум на самоубийства. А теперь "старообрядческая" нечисть и им сочуствующие лепят из него "мученика"...

Ну о том что Никон или царь - и есть антихрист, тут были разные мнения в старообрядческой среде, и за и против. И как же так - во всем оказались правы староообрядцы, только не в том, что анафематствовали заблуждавшихся и насильно вгонявших на путь заблуждения? И что за такая "официальная" церковь, видимо некая иная в отличии от Святой Православной?

Евгений, не судите за Бога, не уподобляйтесь антихристу.
По поводу подонка и нечисти перечитайте, пожалуйста, Евангелие от Матфея 5:22.
По поводу самоубийств -- самосожжения случались не просто так в случайный момент, а тогда когда к староверам приближались стрельцы, чаще всего в уже осажденном срубе. Стрельцы же приходили с целью ареста для насильного навязывания признанных историей ошибочными новообрядческих нововведений путем пыток, мучений, убийств. Сомневающиеся в своей силе противостоять пыткам, в страхе перед предательством Христа сжигали себя. Это самоубийство такое же по сути, в таких же обстоятельствах, какие были у канонизированных святых мучеников, совершивших самоубийство: свщмч. девица Пелагия (4 мая), которая не стала ждать пока ее сожгут, но сама вошла в огонь, другая свщмч. дева Пелагия (8 октября), которая покончила жизниь самоубийством - сбросившись с крыши дома, дабы отойти Христу чистой и непорочной. Есть еще и другие примеры, но я не занимался их систематическим поиском.

Похоже это про "аввакумов" написано: "нет мира нечестивому" и "..если ты БУЕН, то один потерпишь"... и потом не всегда страдальческая смерть признак праведности, потому что сказано "смерть грешника люта"

Протопоп Аввакум - святой священномученик и исповедник веры Христовой. Претерпел много страданий в борьбе за чистоту Православия, но не предал веру своих и наших великих предков. Так как он молились св. Александр Невский, преп. Сергий Радонежский, князья Дмитрий Донской,
Дмитрий Пожарский и мн. др. великие и святые люди, жившие до раскола. Церковная реформа 17 века осуществлялась по плану Ватикана и униатов. Читайте Б.П.Кутузова Церковная "реформа" 17в. как идеологическая диверсия и национальная катастрофа.

Евгений,не боишься что отсохнет язык твой.Продолжаешь кусать и грызть тех,для кого протопоп свят и дорог.Мне жаль тебя.Завтра день памяти Святого священномученика и исповедника протопопа Аввакума сожженного за Православие в гор. Пустозерске,помолюсь за тебя,потому что протопопу Аввакуму молимся об изгнании нечистой силы помогает очень,факт проверенный.Мой тебе совет не трогай (хула)оно тебе неведомо,то есть в носе не кругло.Благодари батюшку Никона за то,что вбил мощный клин между нами русскими.До него практически семь столетий никто этого не мог сделать.Поэтому мы,так по разному понимаем эту церковную трагедию,историю русского народа,очень жаль братцы,не стоит переписывать или переделывать историю,например как страны запада итоги 2 мировой войны,свою и только в свою сторону. Их школьники зачастую не знают,на чьей стороневоевала красная армия.Так и мы по разному воспринимаем и оцениваем уроки истории.Мира и удачи всем вам.

Аввакум - не святой; он раскольник, бунтовщик и еретик. Очень жаль тех людей, кто им был совращен.

НО даже если, хоть один человек последовал учению Аввакума, то не будет спасения ни ему ни так называемому “мученику” Аввакуму.

«…Инокъ Сергій, жившій на Керженце, ученикъ Аввакума, по свидетельству инока Евфросина, былъ виновникомъ распространенія писемъ Аввакума, похвалявшихъ самоистребленie: онъ спрашивалъ Аввакума о самосожженцахъ особымъ письмомъ, причемъ представилъ дело въ ложномъ свете. «Есть въ семь деле моя вина,—раскаявался после Сергій,— азъ не такъ писалъ Аввакуму, какъ делается зде, но слишкомъ мучительскую сказахъ лишнюю лютость, а самосожженцевъ поведахъ и не бывшее благочестіе»,—не сказалъ, что сами самовольно собираются и беду на себя накликаютъ, но поведаль, «яко изъ рукъ мучителъскихъ урываются и сожигаются». Такъ писалъ Сергій Аввакуму. «И тому,—разсказывалъ Сергій,—моему вопросу и ответъ отецъ прислалъ», т. е. Аввакумъ, одобривъ самоистребленіе, причемъ прибавилъ (т. е. Аввакумъ), что самоистребленіе одобрили и другіе его соузники, съ которыми онъ разсуждалъ (Ефросинъ. отр. 18—20. 110). А изъ посланій Аввакума къ Симеону видно, что последній писалъ въ Пустозерскъ вопросы и о «мучительской лютости» и о «благочестіи» самосожженцевъ, отчего и речь Аввакума въ ответныхъ» посланіяхь переполнена подробностями объ этихъ предметахъ: Аввакумъ определяеть «съ мученики въ чинъ» всехь сожженныхъ, равно говоритъ и о самосожжегшихся. «Добро дело содеяли, чадо Симеоне,—отвечаетъ онъ здесь о последнихъ,—надобно такъ! Разсуждали мы между собою». При этомъ поводь самосожженія Аввакумъ описываетъ такъ, какъ, очевидно, возвестиль ему Симеонъ: «а въ Нижнемъ преславно бысть: овыхъ еретики пожигаютъ, а иніи, распальнеся любовію и плакавъ о благоверіи, не дождався еретическою осужденія, сами въ огонь дерзнули» (Мат. для ист. раск. V, 204. 206-10)…» (стр. 91) Более подробно:
Споры в расколе по догматическим вопросам в XVII веке.
http://christian-reading.info/data/1897/07/1897-07-03.pdf

О САМОУБИЙСТВЕННОМ СОЖИГАТЕЛЬСТВЕ.

Мы дважды поставили в откликах два Ваших огромных текста. Но на этот раз и в дальнейшем вынуждены призвать Вас к умеренности. Ваш текст сокращен.

Очень правильно, что статья начинается психологической характеристикой Аввакума: "отличался...энергией и упорной волей (обратной стороной этих качеств был и очень трудный критикантский неуживчивый характер)". Следует отметить эти же качества и у Никона. Что называется, нашла коса на камень. А ведь они - из соседних деревень, и оба - мордвины. У нас много мордвинов проживает, и у местных, как и всегда в таких случаях, сложился некий усреднённый стереотип мордвина: действительно, наряду с упорством и настойчивостью, характерных, как считается, для этого народа, отмечают и настырность, упёртость, неспособность к компромиссам до злобности, злопамятность. Думаю, во многом характер такого непримиримого противостояния Аввакума и Никона по второстепенным, "техническим", вопросам веры обусловлен именно национальным менталитетом. Несовременная точка зрения, нетолерантная, но - увы! - обоснованная народным опытом. Два мордвина довели Россию до многовековой трагедии... И возникает вопроса: а были ли они христианами в истинном смысле этого слова? Или дороже своих православных братьев для них была личная гордыня? Это урок всем нам, сегодняшним, кто в комментариях продолжает охаивать и того, и другого. Оба хороши, думаю! Пора прекращать эту свару. Прости, Господи, всех нас!

Начатых Патриархом Никоном и царём Алексеем Михайловичем , идеолог и самый видный деятель старообрядчества в период его возникновения. За это был сослан, заточён в тюрьму и в итоге казнён.

Энциклопедичный YouTube

1 / 5
Происходил из семьи потомственного приходского священника Петра, сына Кондратьева. Родился под Нижним Новгородом за рекой Кудьмой , в селе Григорове . В 15-летнем возрасте лишился отца. По словам Аввакума, отец его «прилежаше пития хмельнова» , а мать Мария, во иночестве Марфа, была большая «постница и молитвеница» и «всегда учаше» сына «страху Божию» . По указанию матери женился в 17 лет на обедневшей четырнадцатилетней сироте, дочери кузнеца Анастасии Марковне, которая была ему истинной «помощницей ко спасению» .
В 1642 году Аввакум был рукоположен в диаконы , в 1644 году - поставлен в попы, став священником села Лопатицы близ Макарьева . Здесь определилась в нём та не знающая ни малейших уступок строгость убеждений , которая определила в дальнейшем его подвижничество и аскетизм - прихожан своих Аввакум беспрерывно уличал и стыдил за разные пороки, а священников - за плохое исполнение церковных правил и предписаний. Когда во время исповеди пришедшей к нему «девицы, блудному делу повинной» , в нём загорелось плотское желание, он «зажег три свещи и прикрепил к налою и возложил руку правую на пламя и держал, дондеже угасло злое желание» . Однажды в Лопатицы пришли «плясовые с медведи с бубнами и с домрами» и аскет Аввакум, «по Христе ревнуя изгнал их и хари и бубны изломал един у многих и медведей двух великих отнял - одного ушиб, а другого отпустил в поле» .
Столь же строго Аввакум относился и к своей пастве, и ко всякому беззаконию, с которым ему приходилось встречаться - у некоей вдовы «начальник отнял дочерь» . Аввакум заступился, однако «начальник» сначала его «до смерти задавил» , так что он лежал «мертв полчаса и больше» , затем «пришед в церковь бил и волочил за ноги по земле в ризах» , палил «из пистола» и наконец «дом отнял и выбил, все ограбя» .

Ссылка

Прибыв в Тобольск, он, покровительствуемый архиепископом, хорошо устроился. Но ряд фанатичных и грубых выходок - «постегал ремнем» за один проступок дьяка Ивана Струну, тело боярского сына Бекетова, в церкви обругавшего его и архиепископа, велел «среди улицы собакам бросить» , а также ревностно продолжал «бранить от писания и укорять ересь Никонову» , - привели к тому, что его приказано было увезти за реку Лену . Когда же он приехал в Енисейск , то пришёл из Москвы другой приказ: везти его в Забайкалье с первым нерчинским воеводой Афанасием Пашковым , посланным для завоевания Даурии .
Пашков был «суров человек: беспрестанно людей жжет и мучит» , а Аввакума ему прямо «приказано было мучить» . Всякий другой при таких условиях старался бы уже если не угождать воеводе, то во всяком случае не задевать его первым. Но Аввакум сразу же начал находить неправильности в действиях Пашкова. Тот, конечно, рассердился и велел сбросить протопопа и его семью с дощаника , на котором тот плыл по Тунгуске . Страшно было на утлом дощанике, а тут пришлось пробираться с малыми детьми по непроходимым дебрям диких сибирских ущелий. Аввакум не вытерпел и написал Пашкову послание, полное укоризн. Воевода совсем рассвирепел, велел притащить к себе протопопа, сначала сам избил его, а затем приказал дать ему 72 удара кнутом и потом бросить в Братский острог .
Сидел Аввакум немало времени в «студеной башне: там зима в те поры живёт, да Бог грел и без платья! Что собачка в соломке лежу: коли накормят, коли нет. Мышей много было: я их скуфьею бил - и батошка не дадут! Все на брюхе лежал: спина гнила. Блох да вшей было много» . Поколебался было протопоп: «хотел на Пашкова кричать: прости!», но «сила Божия возбранила - велено терпеть» . Перевели его затем в тёплую избу, и Аввакум тут с «собаками жил скован всю зиму» . По весне Пашков выпустил многострадального протопопа на волю, но и на воле страшно приходилось в диких местах, где Аввакум наравне с остальным отрядом Пашкова пролагал путь: тонули дощаники, бури, в особенности на Байкале , грозили гибелью, много раз приходилось сталкиваться лицом к лицу с голодной смертью, для предотвращения которой надо было есть «озяблых волков и лисиц и что получать всякую скверну» . «Ах времени тому!» , - с ужасом восклицал Аввакум, - «не знаю, как ум от него отступился» . Два маленьких сына его «с прочими скитающеся по горам и острому камению, наги и босы, травою и кореньемъ перебивающес умерли в нуждах тех» . Так велики и страшны были эти «нужды» , что мощный и телом и духом протопоп одно время «от немощи и от глада великого изнемог в правиле своем» , и только бывшие ему «знамения и видения удержали его от малодушия» .
Шесть лет провёл Аввакум в Забайкалье, терпя не только лишения ссылки, но и жестокие преследования со стороны Пашкова, которого он обличал в разных «неправдах».

Возвращение в Москву

В 1663 году Аввакум был возвращён в Москву. Обратный путь длился три года. Протопоп «по всем городам и по селам, в церквах и на торгах кричал, проповедуя слово Божие, и уча и обличая безбожную лесть» , то есть реформы патриарха Никона, к тому времени бывшего в опале. Первые месяцы его возвращения в Москву были временем большого личного торжества Аввакума. Ничто не мешало москвичам, между которыми было много явных и тайных сторонников раскола, восторженно чествовать страдальца, по их просьбам возвращённого. Царь Алексей Михайлович показывал расположение к нему, велел его «поставить на монастырском подворье в Кремле» и, «в походы мимо моего двора ходя» , рассказывает Аввакум, «кланялся часто со мною, низенько таки, а сам говорит: „благослови де меня и помолися о мне“; и шапку в иную пору мурманку снимаючи, с головы уронил, будучи верхом. Из кареты бывало высунется ко мне, и все бояре после царя челом, да челом: протопоп! благослови и молися о нас» .
Однако уже вскоре все убедились, что Аввакум не личный враг Никона, а принципиальный противник церковной реформы. Через боярина Родиона Стрешнева царь посоветовал ему если не присоединиться к реформированной церкви, то, по крайней мере, не критиковать её. Аввакум последовал совету: «И я потешил его: царь то есть от Бога учинен и добренек до мене» , однако это продолжалось недолго. Вскоре он ещё сильнее прежнего стал поносить архиереев , введённый вместо принятого на Руси 8-конечного неравносложный 4-конечный крест , исправление Символа веры , троеперстное сложение , партесное пение , отвергать возможность спасения по новоисправленным богослужебным книгам и даже послал челобитную царю, в которой просил низложить Никона и восстановить иосифовские обряды: «паки заворчал, написал царю многонько таки, чтобы он старое благочестие взыскал и мати нашу общую, святую церковь от ереси оборонил и на престол бы патриаршески пастыря православного учинил вместо волка и отступника Никона, злодея и еретика» .
На этот раз царь рассердился, тем более, что челобитную Аввакум, в то время больной, подавал через юродивого Феодора, который с нею «приступил к цареве корете со дерзновением» . Алексей Михайлович жаловал Аввакума как человека много страдавшего, но вовсе не как ересиарха, и когда он из челобитной увидел, что протопоп восстаёт не только против Никона, но против всей вообще существующей церкви, он на него «кручиновать стал» . «Не любо стало, - прибавляет Аввакум, - как опять стал я говорить; любо им, как молчу, да мне так не сошлось» . Велел царь сказать протопопу: «власти де на тебя жалуются, церкви де ты запустошил: поедь де в ссылку опять» .
В 1664 году Аввакум был сослан в Мезень , где он продолжал свою проповедь и поддерживал своих приверженцев, разбросанных по всей России, посланиями, в которых именовал себя «рабом и посланником Иисуса Христа », «протосингелом российской церкви» .
В Мезени протопоп пробыл полтора года. В 1666 году он был вновь привезён в Москву, где 13 мая после тщетных увещеваний на соборе, собравшемся для суда над Никоном, его расстригли и «опроклинали» в Успенском соборе за обедней, в ответ на что он тут же наложил анафему на архиереев - «проклинал сопротив» . Затем протопопа увезли в Пафнутьев монастырь и там продержали около года - «заперши в темную палатку, скованна, держали год без мала» .
И после этого не отказывались от мысли переубедить Аввакума, расстрижение которого было встречено большим возмущением и в народе, и во многих боярских домах, и даже при дворе, где у ходатайствовавшей за Аввакума царицы Марии было в его день расстрижения «великое нестроение» с царём. Вновь уговаривали Аввакума уже перед лицом восточных патриархов в Чудовом монастыре («ты упрям; вся-де наша Палестина, и Серби, и Албансы, и Валахи, и Римляне, и Ляхи, все-де тремя персты крестятся; один-де ты стоишь на своем упорстве и крестишься двема персты; так не подобает» ), но он твёрдо стоял на своём: «Вселенсии учителие! Рим давно упал и лежит невосклонно и ляхи с ним же погибли, до конца враги быша христианам, а у вас православие пестро; от насилия Турского Магмета немощни есте стали; и впредь приезжайте к нам учиться», «побранил их сколько мог» и, наконец, «последнее слово рек: Чисть есмь аз и прах, прилепший от ног своих отрясаю пред вами, по писанному: лучше един, творяй волю Божию, нежели тьмы беззаконных» .

Пустозерск

В это время его соратников казнили. Аввакум же в 1667 году был наказан кнутом и сослан в Пустозерск на Печоре . При этом ему не вырезали языка, как Лазарю и Епифанию , с которыми он и Никифор, протопоп симбирский , были сосланы в Пустозерск.
14 лет он просидел на хлебе и воде в земляной тюрьме в Пустозерске, продолжая свою проповедь, рассылая грамоты и послания. Наконец, его резкое письмо к царю Фёдору Алексеевичу , в котором он критиковал царя Алексея Михайловича и ругал Патриарха Иоакима , решило участь и его, и его товарищей: все они были сожжены в срубе в Пустозерске.

Взгляды и наследие

Ему приписывают 43 сочинения - знаменитое «Житие протопопа Аввакума », «Книга бесед», «Книга толкований», «Книга обличений» и другие.
Вероучительные взгляды Аввакума Петровича достаточно традиционны, его любимая область богословия - нравственно-аскетическая . Полемическая направленность выражается в критике реформ Никона, которые он ставит в связь с «римской блуднёй» (католичеством).
Бог, судя по произведениям Аввакума, незримо сопутствовал страстотерпцу на всех этапах его жизненного пути, помогая наказывать презлых и лукавых. Так, Аввакум описывает, как ненавидевший его воевода отправил ссыльного ловить рыбу на безрыбном месте. Аввакум, желая посрамить его, воззвал ко Всевышнему - и «полны сети напехал Бог рыбы». Такой подход к общению с Богом очень похож на ветхозаветный: Бог, по мнению Аввакума, проявляет пристальный интерес к повседневной жизни страдающих за истинную веру.
Страдания Аввакум принимал, по его словам, не только от гонителей истинной веры, но и от бесов: по ночам они якобы играли на домрах и дудках, мешая священнику спать, вышибали чётки из рук во время молитвы, а то и прибегали к прямому физическому насилию - хватали протопопа за голову и вывертывали её. Впрочем, Аввакум - не единственный ревнитель старой веры, одолеваемый бесами: пытки, якобы творимые слугами дьявола над иноком Епифанием, духовным отцом Аввакума, были гораздо тяжелей.
Исследователи обнаружили весьма сильную зависимость идейного мира Аввакума от святоотеческой и патериковой письменности. В антистарообрядческой литературе нередко обсуждается противоречивый ответ протопопа на вопрос одной своей корреспондентки, сохранившийся в письме, подлинность которого под сомнением, о смутившем её выражении в одном богослужебном тексте о Троице. Это выражение можно было понять так, что в святой Троице различаются три сущности или существа, на что Аввакум отвечал «не бойся, секи несекомое». Эта реплика дала новообрядческим полемистам повод говорить о «ереси» (тритеизм). Впоследствии эти взгляды Аввакума пытались оправдать на Иргизе, так что из таких апологетов выделился особый толк «онуфриевцев ». На самом деле взгляды протопопа на святую Троицу не отличались от святоотеческих, что видно из предисловия к «Житию», явно содержащего Афанасьевский Символ веры , исповедующий Единосущную Троицу.
С другой стороны, ряд староверческих апологетов вообще категорически отвергает подлинность тех сочинений Аввакума, в которых содержатся спорные догматические суждения, и объявляют таковые «никонианской» подделкой, призванной скомпрометировать «священномученика». См., например, написанную с позиций староверов (беспоповцев Поморской церкви) книгу К. Я. Кожурина - биографию Аввакума в серии «Жизнь замечательных людей».

…Ныне предстал перед нами великим русским человеком, национальным героем, мучеником…

Почитание и память

Аввакум почитается в большинстве старообрядческих церквей и общин как священномученик и исповедник .
Официальная канонизация Аввакума в белокриницком согласии состоялась на Освященном Соборе в 1917 году. Составлена и служба Аввакуму и иже с ним пострадавшим .
5 июля 1998 году было создано Приморское Аввакумовское братство, основной целью и задачей которого является просветительская деятельность, благотворительность, издательство церковных газет и журналов, богослужебной и душеполезной литературы .
В 1991 году староверами из Риги был установлен памятный крест на пустозерском городище, а 27 апреля 2012 года староверами-поморцами рядом с крестом была освящена часовня в память Пустозерских мучеников.

Киновоплощения
- Александр Коротков в историческом сериале «Раскол », 2011 год.
Примечания

См. также

Литература
- Протопоп Аввакум. Его жизнь и деятельность. Биографический очерк В. А. Мякотина. Типография Высочайше утверждённого товарищества «Общественная польза». Санкт-Петербург. 1894.
Аввакум Петров (Петрович) – протопоп города Юрьевца-Поволжского, один из первых и самых замечательных деятелей русского старообрядчества («раскола»). Аввакум родился около 1620 г. в селе Григорове, Княгининского уезда, Нижегородской губернии, в семье священника. Рано лишившись отца, он 19-ти лет женился по указанию матери, найдя в жене верного впоследствии друга своей многострадальной жизни. Около 1640 г. Аввакум Петрович был назначен священником села Лопатиц, а затем переведен в г. Юрьевец, откуда должен был спасаться бегством в Москву, вследствие озлобления прихожан и местных властей за резкие обличения в разных пороках. В Москве, благодаря своим друзьям, царскому духовнику Степану Вонифатьеву и протопопу казанского собора Ивану Неронову , Аввакум был привлечен к участию в исправлении богослужебных книг, которое тогдашний патриарх Иосиф продолжал по более древним старопечатным славянским оригиналам.

Протопоп Аввакум, старообрядческая икона

С 1652 г., после смерти Иосифа, дело книжного исправления продолжил новый патриарх Никон , но теперь по греческим образцам. К пересмотру книжных текстов в ущерб русских справщикам было привлечено множество выходцев из Малороссии, учеником Киево-Могилянской бурсы , которые считались тогда (но вряд ли справедливо) более образованными, чем местные, московские начётчики. Никон сделал одним из главных справщиков и восточного выходца Арсения Грека – личность, морально крайне подозрительную. Ранее, во время своей жизни в Турции Арсений Грек под давлением османов на время отрекался от христианства и принимал мусульманскую веру, даже и обрезавшись. Теперь этот недавний отщепенец был сделан одним из руководителей реформы с целью дать русской церкви «правильные» богослужебные тексты. Новые справщики к тому же стали вводить в церковную обрядность странные, непривычные для великороссов черты, меняя облачение духовенство, убранство церквей, внешний вид богослужебных актов. Никон поначалу упирал на то, что его иноземные сотрудники лучше образованы, чем великороссияне. Однако ложность этих утверждений выяснилась очень скоро. Стало заметно, что люди патриарха сами не знают, какие тексты являются более достоверными. Новые редакции книг при Никоне выходили едва ли не ежегодно, и каждое обновлённое издание меняло не только прежний русский текст, но очень часто и те «правки», которые делались в книгах сотрудниками патриарха незадолго до этого.

Засилье при Никоне в деле исправления книг чуждых России иностранцев вызвало резкую оппозицию со стороны видных национальных церковных деятелей, в том числе и Аввакума Петровича. Новые справщики объявили прежних великих русских святых (Сергия Радонежского , Кирилла Белозерского, Иосифа Волоцкого , Нила Сорского и др.) едва ли не еретиками, не знавшими истинной веры. Важнейшие национальные соборы (как проходивший при Иване Грозном Стоглав) теперь приравнивались чуть ли не к еретическим сходкам. Русские патриоты не без оснований стали опасаться извращения чистоты древней веры и благочестия. Было ясно, что сам Никон затеял реформы более всего в честолюбивых целях: этот грубый, малознающий, но энергичный, безжалостный и честолюбивый человек желал выставить себя творцом некоего великого духовного обновления (в котором русская церковь, собственно, и не нуждалась), чтобы затем превзойти своим авторитетом самого царя Алексея Михайловича – тогда ещё неопытного юношу.

Обладая редкой энергией и задором, будучи стойким приверженцем русских национальных начал, Аввакум Петров первый выступил с самым решительным протестом, которого не прекращал до конца своей жизни, несмотря на суровые преследования сначала со стороны Никона, а затем вообще светских и духовных властей. Уже в сентябре 1653 г. Аввакум за противодействие патриарху был брошен в подвал Андрониевского монастыря, а потом сослан в Тобольск. Он и здесь не переставал «ревностно бранить ересь Никонову», вследствие чего был переведен ещё дальше, в Енисейск, а затем отдан под начало грубому и жестокому воеводе Афанасию Пашкову, имевшему поручение завоевать Даурию (Забайкальская область). Шесть лет провел Аввакум Петров в Даурской земле, доходя до Нерчинска, Шилки и Амура. За обличения действий воеводы он неоднократно подвергался жестоким лишениям и истязаниям.

Путешествие Аввакума по Сибири. Художник С. Милорадович, 1898

Тем временем в Москве открыто бросивший вызов царской власти патриарх Никон потерпел поражение в схватке со светским авторитетом. Однако окружавшие Алексея Михайловича бояре, оттеснив самого Никона, не желали отвергать его «реформ». Начав борьбу с поляками за Малороссию, царь лелеял тогда утопическую надежду в самом скором времени изгнать турок из Европы, освободить и объединить весь православный мир. Никонианство, заменившее русское православие православием вненациональным , казалось полезным для этого призрачного прожекта. Церковная «реформа» шла в русле интересов московских властей, но им требовалось окончательно устранить с патриаршего трона чересчур зарвавшегося в личных претензиях Никона. Было решено использовать против него некоторых старообрядческих вождей. Среди них и Аввакуму в 1663 г. позволили возвратиться в Москву, однако уже через год этот несговорчивый, не склонный играть роль игрушки в чужих руках патриот был сослан из столицы в Мезень, где оставался полтора года.

В 1666 г., во время суда над Никоном с участием подкупленных московским правительством восточных патриархов, Аввакум Петров был привезён в Москву. Происходивший там собор (который осудил лично Никона за потуги стать выше царя, но одобрил и окончательно утвердил его реформы) пытался склонить Аввакума к отказу от его русско-национальной оппозиции. Но Аввакум остался непреклонен и в 1667 г. вместе с другими патриотами – попом Лазарем и дьяком Феодором – был сослан в Пустозерский острог на Печоре. После 14-летнего, полного суровых лишений заключения, во время которого он не переставал поучать единомышленников-старообрядцев через послания, Аввакум Петров был сожжён. Предлогом казни было выставлено письмо Аввакума почитателю Никона царю Федору Алексеевичу , где автор вновь резко осуждал церковные «реформы» и утверждал, что умерший Алексей Михайлович сейчас мучается на том свете. Сожжение состоялось в Пустозерске 1 апреля 1681 года. Аввакум и его товарищи мужественно приняли своё мученичество.

Сожжение протопопа Аввакума. Художник П. Мясоедов, 1897

В личности Аввакума Петрова, виднейшего деятеля русского старообрядчества, которое и теперь живет его традициями, дан пример героического стояния за идею. Аввакум был одним из величайших деятелей древнерусской литературы. Ему приписывается более 37 сочинений, в основном богословско-полемического содержания, в том числе и потрясающая по слогу и описанию пережитых мук автобиография («житие»). Часть писаний Аввакума сейчас утрачена. Вместо образа «фанатичного обскуранта» Аввакум Петров предстаёт в своих книгах образованным по тому времени человеком отзывчивой души и чуткой совести.

Книги от Аввакуме Петрове:

«Материалы для истории русского раскола» Н. Субботина (в предисловии дана биография Аввакума).

Протопоп Аввакум (1620-1682) является выдающейся исторической личностью. На русской земле авторитет этого человека в XVII веке был огромен. Считался он праведным гонимым мучеником и одним из основных оппонентов патриарха Никона. Суровость его характера и высочайшая принципиальность вызывали уважение не только у сторонников, но и у врагов. Логическим концом стала мученическая смерть. Кончина этого человека окончательно расколола русскую православную церковь. Никониане сожгли Аввакума, а вместе с ним "сгорели и все мосты". Точек соприкосновения между старообрядцами и никонианами не осталось.

Противостояние старообрядцев никонианству

Краткая биография

Родился этот удивительный человек в селе Григорово Нижегородской губернии. Отцом его был приходской священник Пётр. Мать звали Марией. Когда мальчику исполнилось 15 лет, у него умер отец. В 17 лет юноша женился на 14-летней девушке Анастасии. За год до замужества она осиротела и жила в бедности. Став женой, преданно служила мужу и была истовой помощницей во всех его делах.

В 1642 году молодого человека рукоположили в диаконы (низшая степень священства). Через 2 года ему дали 2-ю степень священства, и он стал попом в селе Лопатицы Нижегородской губернии. Уже в эти годы будущий великий мученик стал демонстрировать окружающим бескомпромиссный и суровый характер. Он во всём неуклонно следовал слову божьему и требовал того же самого от своей паствы.

Однажды пришла к нему на исповедь девица блудного поведения и необыкновенной красоты. Священник воспылал к ней страстью. Но чтобы подавить в себе порочное чувство, зажёг 3 свечи и положил на огонь ладонь правой руки. Так он и стоял, пока сильная боль не подавила грешное желание.

За праведные дела наградили его титулом протопопа (современное - протоиерей). А в 1648 году случился конфликт с воеводой Шереметевым. Тот плыл по Волге с сыном и захотел, чтобы протопоп благословил юного отпрыска. Аввакума доставили на судно, но тот посчитал, что молодой человек слишком блудлив, и отказался его благословлять. Разгневанный боярин приказал бросить священника в воду. Тот бы неминуемо утонул, но подоспели рыбаки на лодке и вытащили захлёбывающегося человека из воды.

Вскоре бескомпромиссного священнослужителя перевели в Юрьевец-Повольский, а в 1651 году он оказался в Москве. Здесь к нему очень хорошо относился патриарх Иосиф. Но он скончался в 1652 году, а его место занял патриарх Никон, который также поначалу благоволил к принципиальному священнику.

Церковная реформа и борьба с никонианством

Очень скоро началась церковная реформа. Она поставила крест на традициях "древлего благочестия". За основу был взят греческий обряд, который во многом не совпадал с великоросским. Всё это вызвало резкую критику со стороны Аввакума, Ивана Неронова, а также многих других выдающихся церковнослужителей. Все они отошли от патриарха Никона. В ответ на это тот организовал их преследование.

В 1653 году протопопа Аввакума заперли в монастырском подвале на 3-е суток. Ему не давали воды и еды, требуя, чтобы он отказался от своих взглядов и признал новый церковный обряд. Однако тот духом не сломался и на компромисс не пошёл. Ничего не добившись от мятежника священника, того сослали в Тобольск.

Однако в Тобольске мученик долго не задержался, так как продолжал вести активную агитацию против новой церковной реформы. Тогда его сослали в Забайкалье к Нерчинскому воеводе Афанасию Пашкову. Это был человек патологической жестокости. Именно его и поставили надзирать за ссыльным протопопом. Казалось бы, с воеводой следует вести себя чрезвычайно осторожно и не перечить ему. Но, как говорится, нашла коса на камень.

Священник начал жёстко критиковать Пашкова, считая всю его деятельность неправильной. Естественно, это не понравилось безраздельному хозяину Забайкалья. Он велел привести к себе дерзкого еретика и жестоко избил его. Затем приказал выпороть кнутом и посадить в острог вблизи Падунского порога на реке Ангаре. Там в холоде и голоде просидел непокорный вольнодумец целую зиму, но не склонил голову перед воеводой и не попросил у него прощение.

Весной протопопа выпустили из острога. Его вместе с семьей определили в полк, который шёл непроторенными землями на восток. Люди преодолевали бурные реки, продирались сквозь тайгу и при этом терпели многие лишения. В течение 6 лет сам священник, а также его жена и дети пребывали в суровых сибирских землях. Побывали они на Байкале, Амуре, Шилке. Часто не доедали, болели.

Сожжение старообрядцев

Только в 1663 году не сломленный духом священник вернулся в Москву. Причиной царской милости стала опала патриарха Никона. Обратный путь шёл через всю Россию и был долгим. Во всех городах протопоп Аввакум нещадно критиковал никонианство. Но в первопрестольной мученика встретили почтительно и с уважением. От государя последовало предложение стать его духовником. Однако гордый вольнодумец отказался.

Он написал автобиографическую книгу под названием "Житие протопопа Аввакума". При этом всячески досаждал светскому и духовному руководству поучениями. Вскоре представители высшей иерархии убедились, что дерзкий священник является не врагом Никона, а категорически выступает против реформирования церкви. Он продолжал креститься 2-мя перстами, хотя все признали троеперстие. Выступал за осьмиконечный крест и хождение посолонь. Греческий же обряд толковал иначе эти исконные русские православные традиции.

Дерзкое поведение священника, в конце концов, рассердило государя. В 1664 году его сослали на север Архангельской губернии в город Мезень, а в 1666 году привезли в Москву, где шёл церковный суд над патриархом Никоном. Все надеялись, что вольнодумец одумается и признает церковную реформу, но тот остался при своём мнении. Тогда церковный суд лишил его степени священства, что вызвало недовольство у многих людей, в том числе и у матушки царицы. Подобное действие формально означало отлучение от церкви. Поэтому Аввакум впал в гнев и предал анафеме высшее церковное руководство.

После этого сторонника старой веры сослали в Пафнутьево-Боровский монастырь, находящийся в Калужской губернии. Там держали его в тёмной келье почти год, надеясь, что он всё же одумается. Когда же власть имущие поняли, что всё бесполезно, то отправили старовера в 1667 году на самый далёкий север за Полярный круг в город Пустозёрск, расположенный в нижнем течении реки Печоры. А вот казнить вольнодумца в то время не решились, хотя многие его соратники расстались с жизнью, не пожелав отказаться от старой веры.

Конец жизненного пути

Пустозёрск находился на "краю земли", но это не пугало богомольцев. Шли они туда нескончаемым потоком, чтобы пообщаться с мятежным протопопом. Обратно уходили, спрятав в своих посохах послания пастве, обличавшие никонианство. Призывали те послания к защите "древлего благочестия".

В то же время следует заметить, что раскольники не ограничивались проповедью великоросского обряда. Многие из них призывали к самосожжению как единственному способу спасения души. Принято считать, что инициатором самосожжения первым выступил именно Аввакум. Но это не так. Он рассматривал самосожжение лишь как одно из средств борьбы с никонианами. Причём человек должен был пойти на такой шаг абсолютно добровольно и без принуждения.

Сама же идея самосожжения вышла из теории самоуморения старца Капитона, деятельность которого приходилась на 30-е годы XVII века. Учение Капитона - это жизнеотрицающая ересь, так как самоубийство объявлялось благостью. Подобное воззрение не имело ничего общего с подлинным христианством.

Памятник протопопу Аввакуму

В 1676 году скончался царь Алексей Михайлович. На московский трон взошёл Федор Алексеевич . Это был тихий и впечатлительный человек. Он уделял огромное внимание вопросам благочестия. Этим решил воспользоваться мятежный старообрядец, здоровье которого на далёком севере было уже изрядно подорвано.

Он написал государю письмо, в котором сообщал, что видел во сне горящего в аду Алексея Михайловича. Попал тот в адово пекло за то, что отринулся от подлинной веры и принял никонианство. Таким образом лишённый степени священства вольнодумец хотел отвратить нового царя от греческого обряда.

Но Федор даже в мыслях не допускал, что его отец мог бы быть грешником. Он посчитал письмо "великой хулой на царский дом". После этого события стали разворачиваться трагически. Протопоп Аввакум был обвинён во всех смертных грехах и в 1682 году сожжён в срубе вместе со своими ближайшими сподвижниками. Так закончилась жизнь удивительного и стойкого человека, принявшего мученическую смерть за веру. В начале XX века старообрядческая церковь причислила его к лику святых, а в селе Григорово уже в конце XX века был установлен памятник.

Главная » Дети » Биография протопопа аввакума.