В иных местах, в иные времена история расстрела невиновного всколыхнула бы общество, дала бы пищу для дискуссий и газетных выпадов, для размышлений на тему о суде неправедном, о несовершенстве третьей власти. Ничего подобного не случилось: промелькнули две-три статьи, что-то сказали по радио, матери расстрелянного парня принесли официальные извинения; тем и закончилось. И в этой книге история Александра Кравченко прозвучит лишь как побочная тема. В беспомощности разведя руками, вернемся к главному персонажу – ныне здравствующему, хотя и за решеткой, носатому человеку с удлиненным лицом, к владельцу мазанки по Межевому переулку, дом 26. Это он, арестованный по подозрению в совсем иных, не менее страшных деяниях, рассказал на следствии среди прочего, что Лену Закотнову изнасиловал и убил не тот парень, а он, филолог. Убил при обстоятельствах, которые читателю уже известны.

Когда учителя взяли и стали разматывать длинную кровавую цепь, он начал колоться, по собственной инициативе признавался в одном преступлении за другим. Он рассказывал и о таких убийствах, которые следствию были не известны, и о таких, по которым преступники разыскивались уже много лет, но с его учительской личностью никак не связывались.

Через два месяца после ареста, в начале девяносто первого года, он вспомнил, что зимой 1978-го убил в Шахтах девочку.

«…Убийство этой девочки у меня было первым преступлением, и я сам без чьего-то напоминания искренне рассказал об обстоятельствах ее убийства. На момент моего задержания по настоящему делу следственные органы не могли знать, что это убийство совершено мною. После того как я принял решение искренне рассказать о всех совершенных мною преступлениях, я решил рассказать все с самого начала, то есть с этого первого убийства, ибо именно после этого преступления я начал убивать другие свои жертвы. На первых допросах я не мог правдиво сказать о месте совершения убийства Закотновой, так как в это время члены моей семьи проживали в этом же городе Шахты и если бы я сказал, что убил ее во флигеле, то жители этого города легко бы установили их и могли бы уничтожить мою семью.

Позже мне стало известно, что члены моей семьи поменяли фамилии и выехали из города Шахты, и вот после этого я уже дал более правдивые показания о месте убийства этой девочки и сделал это даже с выходом на место в этот флигель…».

Если филолог что-то путает, то не случайно. У него отличная память. Он показал сначала, что совершил убийство прямо на берегу Грушевки – мол, не утерпел, не довел до дому. Он переживал за родственников, боялся самосуда. Потом рассказал об убийстве со всеми подробностями. Выглядело правдоподобно. Все концы сходились.

Но так ли уж важно, где произошло убийство? Мы лукавим, задавая этот вопрос, ибо уже много говорили об истинной цене признаний обвиняемого, о том, к чему приводит слепое поклонение «царице доказательств» и сколько неправедных приговоров на ее совести.

Обвиняемый добровольно признался в убийстве Лены Закотновой. По теперь расследование вели другие люди. Другая эпоха стояла на дворе.

Следователь по особо важным делам Амурхан Яндиев не счел возможным принять признание на веру. Ему нужны были объективные доказательства. Он поехал за ними в Шахты.

По прошествии стольких лет не так легко найти очевидцев и свидетелей, чьи показания приобщены к делу, однако при нашем не отмененном пока паспортном режиме – не так чтобы особенно сложно. Гораздо сложнее оказалось получить в руки дело Кравченко. Яндиева мотали и так и этак, отказывали под разными предлогами. Да если бы его одного! Знаменитый его московский коллега, следователь по особо важным делам Российской прокуратуры Исса Магометович Костоев, пять лет возглавлявший следственную бригаду по розыску серийного убийцы, сам Исса Костоев, как почтительно говорили в Ростове, публично давший клятву восстановить справедливость в отношении Кравченко, – и он лишь с огромным трудом, после долгих проволочек получил из архива дело Кравченко.

Вопиющие беззакония обнаружились сразу же, едва дело оказалось в руках новых следователей. Когда в конце семидесятых годов с упорством добывали улики, обличающие Александра Кравченко как убийцу, то все остальное, что могло хоть намеком указать на причастность к преступлению кого-то другого, перепрятывалось из следственных материалов в оперативные. Эти материалы до суда не доходят. В суд дело поступает из прокуратуры. А что там всплывает в ходе розыска и дознания, какие случайные и сопутствующие обстоятельства – это внутренние проблемы, не для огласки. Суду все знать необязательно.

Если бы суд знал больше, чем он знал, то версия следствия могла не устоять. Следователи сами решили, что суду нужно, а что – нет.

Ни в Ростовском, ни в Верховном Суде тогда, в конце семидесятых, так и не узнали о мужике с винными бутылками в сумке, о непогашенном свете в мазанке, о директоре училища Андрееве, который не колеблясь опознал по рисованному портрету учителя. И следов крови у дома 25, что напротив хибары, – их как бы и не было вовсе, хотя рапорт Файмана лежал и ждал своего часа. Но лежал не там: не в следственном деле, а в оперативных материалах. Никому тогда и в голову не пришло предъявить Гуренковой на опознание учителя и Кравченко: с тем или с другим, а может быть, и не с ними вовсе видела она Лену незадолго до убийства? И никто не удосужился заглянуть хотя бы в дом, где в тот вечер светились окна, а может быть, поискать на полу следы крови. И ведь были они там, никуда не делись. Кровь не оттирается…

Важняку Амурхану Яндиеву, когда он вошел в дело, было сорок четыре, когда дело пошло в суд, – сорок восемь. Он ингуш; роста небольшого, сухой и жилистый, с мятыми ушами борца. На ковре имел в свое время успехи. Какой малец из Владикавказа, Махачкалы или Грозного не мечтает стать мастером по вольной борьбе? Амурхан им стал. Он, кстати, из Грозного. Упорен до невозможного. Кабинетной работе предпочитает осмотр, выезд на место, неформальную беседу. За день проходит на своих двоих многие километры: служебной машины до сих пор нет, все только обещают продать «Жигули» в личное пользование и оплачивать бензин, потраченный на казенные разъезды. Раскручивая дело учителя и заодно восстанавливая историю Кравченко, он неделями ходил по Шахтам, с улицы на улицу, из дома в дом, и очень многое узнал. После этого признание филолога обросло достаточным числом улик, чтобы стать похожим на доказательство.

Тертый российский народ не слишком-то охоч давать показания, сотрудничать с милицией и следствием не рвется. Скажешь слово по неосторожности – глядишь, затаскают по отделениям, по следственным кабинетам, по судам. И вдвойне обидно, когда тебя, властям на помощь пришедшего, с работы отпросившегося, детей оставившего дома без присмотра, одергивают и обрывают, смотрят на тебя с подозрением: если ты не сам преступник, то в одной с ним компании. Проутюженный советской карательной машиной человек без крайней надобности в эту машину не лезет. Сунешь палец – руку оттяпают. А то и голову.

Не хотели шахтинские старухи говорить с человеком из прокуратуры. Но Амурхан и не спешил вытягивать из них показания. Он присаживался на лавочку у дома и заводил разговор о нынешнем житье-бытье. О лютых ценах, о малой пенсии, о том, что сахара на варенье не достать, о детях и внуках, от которых теперь уважения к старшим не дождешься, хотя и молодых тоже понять можно – не они сами себе такую жизнь устроили.

Так за разговорами и пересудами узнал он про старушку с Межевого переулка, которая задолго до убийства Лены видела, как от флигелька учителя в сторону Советской улицы мчалась девочка, на вид лет десяти, – не Лена, другая. Старушка оказалась памятливой, рассказывала так, словно все вчера случилось: «Глаза со страху выпучены, бежит босиком, дело было летом, несется к трамваю, а следом за ней этот самый, штаны незастегнутые придерживает, чтоб не упали…».

Не та ли памятливая старушка провожала нас подозрительным взглядом, когда мы приезжали в Межевой переулок, на место преступления?

Бабка почуяла неладное, крикнула девочке – беги ко мне в дом! Та не услышала, а в это время как раз трамвай подошел. Девочка прыгнула в вагон, двери закрылись, и трамвай ушел.

Яндиев пытался найти эту девочку, которая давно уже выросла, может быть, вышла замуж. Он обошел весь город, побывал в школах. Не нашел. Никто ничего не вспомнил.

Или не захотел вспоминать? «Что там было у них? – спрашивает сам себя Яндиев. – Можно себе представить. Такие воспоминания нормальный человек загоняет поглубже. И лишний раз не бередит. Я все думаю – слава Богу, трамвай тогда подоспел…».

Ох и наследил же летом и осенью семьдесят восьмого года филолог в небольшом шахтерском городе!

«В тот период меня просто неодолимо влекло к детям, появлялось какое-то стремление видеть их оголенные тела, половые органы, хотелось совершить половой акт, а потенция у меня в это время уже ослабла. Сказалось, видимо, еще и то, что, когда я перебрался в город Шахты и устроился на работу в ГПТУ – 33, семья оставалась в Новошахтинске и какое-то время я вроде был как безнадзорный, скиталец никому не нужный…

В тот период я часто бывал в центре, где всегда много детей, ходил по школам. Заходил прямо туда и всегда узнавал, где имеется туалет… А так как меня влекло больше к девочкам, старался быть ближе к женскому туалету и, когда никто не наблюдал, заходил туда и подглядывал за находящимися там детьми. Были случаи, когда меня заставали за такими занятиями. Я тогда сразу уходил без лишнего шума…

Чтобы дети как-то шли со мной на контакт, я иногда покупал им жвачку, угощал их, чтобы они только какое-то время были со мной. Кому конкретно давал жвачку, я не запомнил, но знакомства на этой почве с детьми у меня возникали».

Узнаете стиль филолога? Университетское образование чувствуете? «Скиталец никому не нужный…», «неодолимо влекло к детям…». Какие обороты!

Яндиев довольно быстро нашел свидетелей, которые не раз прогоняли никому не нужного скитальца из школьных туалетов. Они и тогда знали, что «доброго дедушку» лет сорока с небольшим неодолимо влечет к детям, а в обмен на дружбу он предлагает иностранную жвачку, твердую детскую валюту в России.

Без колебаний опознала филолога по его фотографии Г. Г. Ищенко, работавшая в те годы завучем десятой школы. Снимок, как полагается, в числе других показал ей следователь Яндиев. А кто, спрашивается, мешал той зимой походить по городу с рисованным портретом? Тем более что директор училища Андреев опознал своего учителя без колебаний.

У Андреева, перенесшего инсульт и уже не работающего директором, Яндиев, разумеется, тоже побывал. И узнал любопытную подробность: после единственного визита к нему человека из милиции, когда Андреев, только глянув на портрет, сразу сказал, кто есть кто, ни директором, ни его педагогом никто больше не интересовался. Ни разу.

Конечно, всюду можно встретить разгильдяев. Но в такой дикий непрофессионализм верится с трудом.

Следственная группа Амурхана Яндиева сделала все, что требовал от нее служебный долг, выполнила все рутинные процедуры. По их настоянию, в частности, была проведена физико-техническая экспертиза. Она подтвердила, что ножевые ранения на теле Лены с высокой вероятностью могли быть нанесены одним из 23 ножей, которые при обыске нашли на последней квартире учителя. А именно – ножом под номером 22. И еще Яндиев доставил учителя в принадлежавшую ему некогда мазанку, давно и за бесценок проданную. Перед объективом видеокамеры тот уверенно показал на манекене, как действовал, как держал жертву, как наносил удары ножом. Он ничего не забыл, не путался в показаниях, как Александр Кравченко. Он охотно разъяснил подробности, которые ставили следствие в тупик.

Когда тело Лены вынули из Грушевки, у девочки ее же шарфом были туго завязаны глаза. Зачем? Глаза завязывают, чтобы жертва не видела дорогу, не смогла потом ее найти. Но девочка шла к дедушке добровольно, по пути в мазанку завязывать ей глаза не было смысла. Значит, завязал глаза потом. Может быть, уже после убийства вспомнил о старом поверье, будто в глазах жертвы остается последнее, что она видела при жизни, – страшный лик убийцы? Он же филолог!

Все это слишком умозрительно. Как в историях про Шерлока Холмса. В жизни проще. И невероятнее.

«Во время совершения преступления я шарфом завязал Закотновой глаза, так как мне страшно было видеть ее взгляд…».

Он вообще не мог подолгу смотреть людям в глаза. Отводил взгляд на служебных совещаниях, когда ему давали поручение или выговаривали за упущения в работе. Не выдерживал взглядов учеников в школе и подчиненных в учреждении, после того как изменил педагогическому призванию и занял высокий пост начальника отдела снабжения. Не мог заглядывать в глаза своим жертвам. И этой, первой, и многим следующим.

Первой он глаза завязал. Позже он стал выкалывать их ножом. На черепах, в пустых глазницах, оставались следы, эксперты сопоставляли их с ножами из богатой учительской коллекции и в свойственной им крайне осторожной манере делали заключение: «Не исключена возможность, что раны нанесены тем же инструментом…», «Вполне вероятно, что нож под номером 22…».

Он был чувствительным, этот никому не нужный скиталец…

Замечательно, конечно, когда справедливость торжествует. Хотя бы дюжину лет спустя, хотя бы после нескольких дюжин безвинных смертей. Здесь нет иронии: для истины не бывает слишком поздно. Лишь бы пришла.

Но почему, Бога ради, почему она так запоздала?

Еще в начале 1979 года все могло стать на свои места. Вряд ли напуганный учитель (а он не из храброго десятка) долго бы запирался, припертый к стене многочисленными свидетельствами. Да, прямых очевидцев нет, но косвенных улик – более чем достаточно. Вспомним, как он краснел, бледнел, заикался, моргал маленькими глазками на первых допросах, как потел и отмалчивался. И не надо было бы разрушать недозволенными приемами чистое алиби Александра Кравченко. У филолога никакого алиби не было и в помине. И следов он оставил за собой – будь здоров. Оперативник, рассчитывающий на повышение по службе, может только мечтать о таком преступнике – дилетанте.

Что же все-таки произошло?

Сейчас на этот счет можно строить разве что предположения – более или менее правдоподобные. Вот первое из них, довольно серьезное.

Такое в советские годы бывало. Хотя покрывать убийц даже в худшие времена не всегда решались: если человек особой ценности не представляет, проще сдать его и забыть.

Кто же мог быть таким покровителем? Из материалов дела ясно следует, что еще до первого убийства филолог стал добровольным помощником, внештатным работником – читай, осведомителем – органов внутренних дел. То есть милиции. Конечно, невелика фигура, но все-таки… И еще: в свои армейские годы он служил в Берлине, в спецвойсках связи, сидел на кагэбэшной линии Берлин – Москва. Такая вот у филологии необычная предыстория.

Подобного рода специалисты, говорят, и после увольнения из КГБ насовсем не уходят. Знают слишком много. Их долго еще держат на коротком поводке. Доводилось слышать – но за достоверность не поручимся, – что учитель уже в восьмидесятые годы, работая снабженцем, в многочисленных разъездах по стране пользовался литерными билетами, которые положены лишь избранным. Тем, кто разъезжает с особыми заданиями и не вправе тратить драгоценное служебное время на нудное стояние в очередях за билетами.

Спецслужбам литерные билеты положены.

Не станем, однако, пускаться в спекуляции. Служил в ГБ, не служил – не знаем. А почему бы и не служить? Партийный, грамотный, в университетах марксизма-ленинизма то на одном факультете поучится, то на другом, щелкает их как орешки, здоровьем природа не обделила, энергичный, общественник, словом, на хорошем счету. А то, что грешок есть, – как бы сказать помягче, ну, определенный нездоровый интерес к малолеткам, – так кто ж без греха? С грешком даже лучше: легче одернуть, когда занесет, проще в узде держать.

Все может быть. Есть еще одно соображение: при наших-то сложностях с пропиской очень уж легко, подозрительно легко менял филолог города и квартиры: Новошахтинск, Шахты, Новочеркасск. Остается только удивляться, как просто, на зависть соседям, получал он казенные (может быть, явочные?) квартиры. И это в стране, где жилье, случается, ждут всю жизнь! Да и покупка в марте семьдесят восьмого года флигеля и Межевом переулке у гражданки Фесенко, прямо скажем, за бесценок тоже как-то странновато выглядит на фоне повсеместно нерешенных жилищных проблем. Купил задешево домик, пусть не в центре, однако же не где-нибудь в Богом забытой деревеньке, а в промышленном городе, и никто – ни родственники, ни сослуживцы – об этом не знает. И будто не в Советском Союзе: ни тебе прописки, ни осложнений с милицией…

Странно все это выглядит. Но повторим: настаивать ни на чем не будем. Люди более осведомленные – тот же Яндиев – гипотезу о причастности учителя к темным делам ГБ выслушивают с улыбкой. Может, и впрямь ни при чем тут Галина Борисовна, как ласково кличут госбезопасность. Но окончательно сбрасывать эту гипотезу со счета – повременим.

Есть еще одно предположение, с нашей точки зрения совершенно неосновательное, однако в некоторых кругах дискутируемое со всей серьезностью. Изложим его здесь, чтобы больше к нему не возвращаться.

Читаем в молодежной газете юга России «Наше время»: «Дождь льет всю весну, и кажется, что он льет только на Ростов. Может, небо плачет, может, моет нас из жалости. А воды в кранах нет, и небесной воды, видимо, не хватит отмыть всю нашу грязь. Кто-то кого-то укусил в троллейбусе. Кто-то справил нужду в рояль. Кого-то застрелили из обреза. А в местном облсуде все судят и судят сатану, и этому мрачному спектаклю пока конца не видно» (статья «Судят сатану?!», 15 июля 1992 года).

Слово «сатана» произнесено. Как видите, не в переносном и не в теологическом смысле, а в прямом: дьявол в зале суда.

Продолжим цитату, не обращая внимания на стилистические огрехи: «Возникает вопрос: что это? Психические припадки разлаженной внутренней нервной системы или же управление извне? То есть обычный земной человек – кем-то ловко управляемая машина, способная на любые кровавые подвиги. Существует и еще много далеко не научно-материалистических версий. Например, что маньяк-убийца принадлежал к секте сатанистов, которые импотенцию лечили путем поедания половых органов молодых людей. Не чураются подобными лекарствами поклонники религии «воду» и современные американские и европейские сектанты Армии Люцифера… Никто не обратил внимания на «графику» ран на трупах. Не исключено, что там были чудовищные «подписи» сатаны. Хотелось бы отбросить всю эту мистическую ерунду и опираться только на научные факты и результаты судебной медэкспертизы, но… сам объявил себя сатаной, и, может быть, стоит посмотреть на это не как на бред обреченного преступника».

Не станем обсуждать цитированное, но в его контексте название одной из предыдущих глав приобретает новый, инфернальный смысл. Может быть, он не в фигуральном смысле существо из преисподней? Тогда почему бы не допустить, что до поры до времени его прятала от милиции, скрывала от правосудия неземная темная сила? Сам филолог мистики не чужд, он не прочь потолковать о судьбе, которая сводила его с жертвами. Когда он в городе Ростове, в парке Авиаторов, мучил и убивал добрую доверчивую девушку Наталью Голосовскую, заманив ее в парк обманом, когда наносил ей удары ножом, она сопротивлялась и кричала, а совсем рядом проходили люди – убийца явственно слышал их голоса, различал слова, – и ни один из прохожих не услышал шума борьбы и криков о помощи.

Он сам объясняет это так: «Иногда мне казалось, что я закрыт от других людей черным колпаком, сквозь который звуки проникают только внутрь, и колпак оберегает меня». И намекает на охранявших его духов, на свою потустороннюю, дьявольскую сущность.

А не было ли «черного колпака» и тогда, в Шахтах?

Оставим дьявольское дьяволу, но не будем списывать на него упущения следствия, преступную небрежность, пренебрежение служебным долгом и традиционное, Салтыковым-Щедриным превосходно по статьям расписанное российское разгильдяйство.

Тогда, в Шахтах, все было проще: какие еще нужны улики, какие свидетели, когда есть вполне подходящий кандидат в убийцы, надо только нажать немного – и он заговорит. Нажали, заговорил. Еще на ком-то сошлись странные обстоятельства? Посмотрим: партийный товарищ, можно сказать, интеллигентный, очки, дипломы, солидная служба… Нечего и времени на него тратить. Какая сейчас задача? Спихнуть дело в суд и забыть. И получить премию. Расстреляют – хорошо: нет человека – нет проблем. А если выйдет ошибка, то мы тоже не святые. Потом разберутся, поправят. А не разберутся – этот парень, Кравченко, тоже не сахар, он уже один раз от расстрела ушел, авось и второй раз уйдет.

Может быть, они рассуждали не совсем так. Или совсем не рассуждали – держали нечто такое в подсознании. Все мы дети своей эпохи и заложники господствующей идеологии. Жила бы страна родная, и нету других забот… И что такое жизнь отдельного человека по сравнению с грандиозными целями, стоящими перед нашим обществом!

По поводу незаконного обвинения и осуждения Александра Кравченко Российская прокуратура уже возбудила уголовное дело. Перед матерью извинились за то, что ее сына расстреляли по ошибке; извинились ли перед женой и ребенком, встречались ли с ними вообще – не знаем. Знаем доподлинно, ибо было при нас, что руководитель следственной бригады Исса Костоев оставшуюся жизнь обещал потратить на то, чтобы наказать виновных и восстановить справедливость.

Но это только одно страшное последствие давней ошибки. Другое – страшнее, ибо оно повторялось многократно.

Тогда, в декабре семьдесят восьмого года, мелкий пакостник с высшим образованием, шлявшийся по школьным туалетам в надежде чего подсмотреть, а при случае и залезть под трусы малолетке, стал убийцей. Он почуял запах крови. Понял, что для удовлетворения его похоти нет ничего лучше крови. Что он возбуждается от крови и от нее же получает наслаждение.

Но главное, что он понял тогда: глупость, будто наказание неотвратимо. Выдумка для простаков, лозунг для невежественных. Человеку умному, тонко организованному, с необычными желаниями можно и должно получать удовольствие сообразно его натуре и без дурных последствий.

Только не следует торопиться. Надо ждать подходящего момента.

Следующую жертву он изнасиловал и убил два с половиной года спустя.

Андрей Чикатило — один из самых известных советских серийных убийц, с 1978 по 1990 годы совершивший 53 доказанных убийства (хотя сам преступник сознался в 56 убийствах, а, по оперативным сведениям, маньяком было совершено более 65 убийств): 21 мальчик в возрасте от 7 до 16 лет, 14 девочек в возрасте от 9 до 17 лет и 17 девушек и женщин.

За убийство, которое совершил Чикатило, был ошибочно расстрелян Александр Кравченко. Прозвища: «Бешеный зверь», «Ростовский Потрошитель», «Красный Потрошитель», «Убийца из лесополосы», «Гражданин X», «Сатана», «Советский Джек-Потрошитель». Хотя по некоторым данным, Чикатило превзошел Джека Потрошителя в своих злодеяниях.

Андрей Чикатило — детство

Андрей Чикатило родился 16 октября 1936 года в Харьковской области УССР в селе Яблочное (сегодня село относится к Сумской области). Имеются сведения, что Чикатило родился с признаками гидроцефалии. До 12 лет он страдалночным недержанием мочи, за что был постоянно бит матерью.

В 1943 году у А. Чикатило родилась сестра. Его отец Роман Чикатило, находившийся в ту пору на фронте, едва ли мог быть отцом девочки. Поэтому не исключено, что в возрасте 6-7 лет он мог стать свидетелем изнасилования немецким солдатом своей матери, с которой проживал в одной комнате на территории оккупированной тогда немцами Украины.

В 1944 году Чикатило пошёл в первый класс. Когда в 1946 году начался голод, он не выходил из дома, опасаясь, что его могут поймать и съесть: мать рассказывала ему, что во время голода его старшего брата Степана якобы похитили и съели. Также существует версия о том, что старшего брата съели сами родители во время голода. Впоследствии никаких документов о рождении и смерти Степана найдено не было.

В 1954 году Андрей окончил среднюю школу и попытался поступить на юридический факультет МГУ, но не прошёл по конкурсу. Однако он посчитал, что его не взяли в университет из-за отца - «предателя» и «изменника Родины».

В 1955 году Чикатило закончил Ахтырское техническое училище связи. После училища поступил на заочное отделение Московского электромеханического института инженеров железнодорожного транспорта.

С 1957 по 1960 годы служил в армии, армейскую службу проходил в войсках МВД, по другой информации - связистом в советских войсках в Берлине.

После армии переехал в населённый пункт Родионово-Несветайская, неподалёку от Ростова-на-Дону. Там он устроился работать инженером на телефонной станции.

В 1962 году сестра Чикатило Татьяна познакомила его со своей подругой Фаиной (Евдокией), которая в 1964 году стала его женой. Сразу после свадьбы Чикатило поступил на заочное отделение филологического факультета Ростовского университета. В 1965 году у него родилась дочь Людмила, а 15 августа 1969 года - сын Юрий, который позже стал преступником. В апреле 1965 года Чикатило устроился на должность председателя районного комитета физкультуры и спорта. В 1970 году, будучи уже в возрасте 33 лет, он заочно окончил педагогический институт по курсу марксизма-ленинизма и литературы, стал работать учителем русского языка и литературы (а затем воспитателем) в школе-интернате № 32 Новошахтинска.

В 1974 году Чикатило стал работать мастером производственного обучения в Новошахтинском ГПТУ № 39.

В 1978 году с семьёй переехал в Шахты, где с сентября начал работать воспитателем в ГПТУ № 33, а уже в декабре совершил своё первое убийство.

Первое убийство Андрея Чикатило

22 декабря 1978 года Чикатило убил свою первую жертву - 9-летнюю Елену Закотнову. Убийство произошло в доме № 26 (т. н. «мазанке») по Межевому переулку, который Чикатило купил за 1500 рублей втайне от семьи и использовал для встреч с проститутками.

24 декабря Шахты, да и всю Ростовскую область, потрясла страшная находка. Рядом с мостом через реку Грушевку обнаружили труп 9-летней ученицы 2-го класса школы № 11 Елены Закотновой. Как показала экспертиза, неизвестный совершил с девочкой половой акт в обычной и извращённой формах, причинив ей разрывы влагалища и прямой кишки, а также нанёс три проникающих ножевых ранения в живот. Смерть девочки, тем не менее, наступила от механической асфиксии - её задушили. Эксперт предположил, что Лена была убита ещё в день своего исчезновения (родители обратились в милицию 22 декабря), не раньше 18.00.

Убийство ребёнка, да ещё с особой жестокостью, сопряжённой с сексуальным насилием, требовало немедленного раскрытия. На дело бросили одного из опытнейших местных сыщиков - старшего следователя советника юстиции Ижогина. Сквозь мелкое сито пропускали местных жителей.

Как выяснилось позже, Чикатило заманил девочку в «мазанку» обещаниями подарить жевательную резинку. Как он показывал на следствии, он хотел только «побаловаться с ней». Но когда он попытался её раздеть, девочка стала кричать и вырываться. Испугавшись, что её услышат соседи, Чикатило навалился на неё и стал душить. Страдания жертвы возбудили его, и он испытал оргазм.

Тело девочки и её школьный портфель Чикатило выбросил в реку Грушевку. 24 декабря труп нашли и в тот же день задержали подозреваемого в убийстве - Александра Кравченко, который ранее отсидел 10 лет за изнасилование и убийство своей ровесницы. Жена Кравченко дала ему алиби на 22 декабря, и уже 27 декабря его отпустили. Однако 23 января 1979 года Кравченко совершил кражу у своего соседа. На следующее утро милиция задержала его и нашла украденное на чердаке его дома. В камеру Кравченко подсадили убийцу и наркомана, который избивал его, вынуждая сознаться в убийстве Закотновой. Жене Кравченко сообщили, что её муж уже сидел в тюрьме за убийство, и обвинили её в соучастии в убийстве Закотновой. Испуганная женщина подписала всё, что от неё потребовали.

16 февраля 1979 года Кравченко признался в убийстве Закотновой. Сначала его приговорили к 15 годам тюрьмы, но родственники убитой девочки потребовали пересмотра дела и смертной казни. В результате дело Кравченко три раза отправляли на доследование и, в конце концов, вынесли смертный приговор. 5 июля 1983 года 29-летний Александр Кравченко был расстрелян за убийство, которое совершил Чикатило. В 1990 году расстрельный приговор в отношении Кравченко был отменён.

Впрочем, у следствия был и ещё один подозреваемый. 8 января 1979 года в Новочеркасске повесился некий Анатолий Григорьев, 50 лет от роду, уроженец города Шахты. 31 декабря, накануне Нового года, в трамвайном парке, работником которого он был, Григорьев, будучи сильно пьян, хвастался коллегам, что он, мол, зарезал и задушил девочку, про которую «писали в газетах». Работяги знали, что «у Тольки по пьяни фантазия просыпается», а потому никто ему не поверил. Однако Григорьев, видимо, ожидал, что эти нетрезвые откровения ещё аукнутся. Приехав к дочери в Новочеркасск, он очень переживал, много пил, плакал, что никого не убивал, а возвёл на себя напраслину. Дождавшись, когда дочь ушла на работу, Григорьев повесился в туалете.

Начало серии убийств

Первое убийство напугало Чикатило, и 3 года он никого не убивал. Однако 3 сентября 1981 года он убил 17-летнюю проститутку Ларису Ткаченко. Уведя её в лесополосу, он попытался заняться с ней сексом, но у него не получалось возбудиться. Когда Ткаченко стала над ним издеваться, он её избил, откусил сосок, забил рот грязью и задушил. Труп обнаружили на следующий день.

Почти через год, 12 июня 1982 года, он убил 12-летнюю Любовь Бирюк. Серия убийств началась: в 1982 году Чикатило убил в общей сложности семь детей в возрасте от 9 до 16 лет. С будущими жертвами чаще всего он знакомился на автобусных остановках и вокзалах, под каким-либо благовидным предлогом (показать короткую дорогу, щенков,марки, видеомагнитофон и т. д.) заманивал их в лесополосу или другое укромное место, (порой жертвы проходили с убийцей несколько километров - Чикатило всегда шёл впереди), неожиданно набрасывался с ножом. На изуродованных телах убитых обнаруживали до шестидесяти ножевых ранений, у многих были отрезаны и откушены носы, языки, гениталии, груди, выколоты глаза (Чикатило не мог выносить взгляда своих жертв). Среди его жертв было немало бродяг, алкоголичек и умственно отсталых.

Первый арест Андрея Чикатило

На 1984 год приходится пик преступной деятельности Чикатило - он убил 15 человек, общее число его жертв достигло 32. 1 августа он поступил на должность начальника отдела снабжения Ростовского производственного объединения «Спецэнергоавтоматика». Работа была связана с постоянными поездками по стране, что для него было очень удобно. 8 августа он поехал в свою первую командировку в Ташкент, где убил женщину и 12-летнюю девочку.

14 сентября 1984 года на ростовском Центральном рынке из-за подозрительного поведения его задержал участковый инспектор капитан милиции Александр Заносовский со своим напарником Шайх-Ахмедом Ахматхановым. Чикатило пытался знакомиться с девушками, приставал к ним в общественном транспорте, прямо на автовокзале с ним занималась оральным сексом проститутка. В его портфеле был обнаружен нож, банка вазелина, кусок мыла и два мотка верёвки (всё это было почему-то возвращено Чикатило или, по другим сведениям, просто утеряно). У него взяли кровь на анализ, его группа крови оказалась второй.

Группа же спермы, которая была обнаружена на трупе одной из жертв, была четвёртой. Позже это обстоятельство объяснят тем, что у Чикатило якобы было т. н. «парадоксальное выделительство»: кровь у него была второй группы, а выделения организма - четвёртой, и это обеспечивало ему своеобразное алиби. После суда Чикатило станет фигурировать в СМИ как «парадоксальный выделитель» - человек с крайне редкой особенностью организма («один на несколько миллионов»). На самом же деле, анализ обнаруженной спермы дал неправильный результат из-за микробной обсеменённости материала.

Чикатило отпустили, не проведя более подробного расследования и анализов. Однако его вскоре исключили из КПСС, членом которой он был с 1960 года, и приговорили к году исправительных работ по статье 92-й Уголовного кодекса РСФСР за хищение аккумулятора. Но освободили его уже 12 декабря 1984 года. В январе 1985 годаЧикатило переехал с семьёй в Новочеркасск и там устроился на должность инженера на Новочеркасском электровозостроительном заводе. Позже он стал начальником отдела металлов этого завода, а в 1990 году перевёлся в отдел внешней кооперации Ростовского электровозоремонтного завода, где и проработал до самого своего ареста.

После первого своего задержания Чикатило убил ещё 21 человека.

Операция «Лесополоса»

Шло время, а убийства в лесополосах продолжались. Поэтому в декабре 1985 года началась проходящая под контролем ЦК КПСС операция «Лесополоса» - пожалуй, самое масштабное оперативное мероприятие, когда-либо проводившееся советскими и российскими правоохранительными органами. За всё время операции на причастность к серии убийств было проверено более 200 тыс. человек, попутно было раскрыто 1062 преступления, была накоплена информация на 48 тыс. человек с сексуальными отклонениями, на спецучёт было поставлено 5845 человек, проверено 163 тыс. водителей автотранспорта. Были даже использованы военные вертолёты, чтобы патрулировать железнодорожные пути и прилегающие к ним лесополосы. Розыск убийцы обошёлся государству примерно в 10 млн рублей в ценах 1990 года.

В совещании, проводимом областной прокуратурой по этому делу в Ростове-на-Дону в апреле 1987 года, принимали участие заместитель начальника следственного управления Прокуратуры СССР В. Ненашев и заместитель прокурора РСФСР Иван Землянушин. Оно открылось словами: «Дело „Лесополоса“ находится на контроле во всех вышестоящих инстанциях, а также в ЦК КПСС. В стране нет дела более важного, чем „Лесополоса“».

Специальную оперативную группу, занимающуюся делом убийцы из лесополосы, возглавлял Виктор Бураков, который обратился к психиатру Александру Бухановскому с просьбой составить психологический портрет преступника. Бухановский сразу отверг версии о том, что убийца психически болен, маргинален или гомосексуален. По его мнению, преступник был обычным, ничем не примечательным советским гражданином, с семьёй, детьми и работой (одним из прозвищ убийцы стало «Гражданин Икс»).

Сотрудницы милиции, одетые в штатское, в качестве приманки постоянно ездили на электричках. Трасса Таганрог - Донецк -Ростов - Сальск на всём протяжении контролировалась работниками милиции. Чикатило, будучи дружинником, сам участвовал в этой операции и дежурил на вокзалах, «помогая» милиции ловить самого себя. Почувствовав усиление надзора, он стал более осторожен и в 1986 году никого не убил.

Убийства продолжились в 1987 году, когда 16 мая он убил 13-летнего Олега Макаренкова, чьи останки были обнаружены только в 1990 году, после ареста Чикатило. Трупы детей находили регулярно, даже в центре Ростова, в парке Авиаторов и Ботаническом саду. Он убивал и в других городах СССР, куда ездил в командировки - в Запорожье, Ленинграде, Москве. Руководство следствием взял на себя Исса Костоев, занимавший должность заместителя начальника следственной части Прокуратуры РСФСР.

В сентябре 1989 года Костоев посетил в Новочеркасской тюрьме приговорённого к смерти серийного убийцу Анатолия Сливко в надежде, что тот поможет следствию. Но Сливко, повторив предыдущую ошибку следствия, лишь указал на то, что убийства в лесополосах, скорее всего, совершают двое: один «специализируется» на мальчиках, другой - на девушках и женщинах. «Бесполезно, - сказал он. - Такого вычислить невозможно. По себе знаю». Через несколько часов после интервью с Костоевым Сливко был расстрелян.

Андрей Чикатило — психологический портрет

Психологический портрет убийцы из лесополосы, составленный Бухановским, занял 62 страницы машинописного текста. Сам Бухановский называл портрет «проспективным».

Согласно ему, преступник не страдал психозом или умственной отсталостью. Внешне и по поведению он был вполне обычным человеком: жертвы доверяли ему. Он считал себя талантливым, хотя у него не было особых способностей. У него был разработан план по выслеживанию и заманиванию жертв, но он нередко импровизировал.

Он был гетеросексуалом, а мальчики для него выступали в качестве «символических объектов», на которых он, возможно, вымещал обиды и унижения, перенесённые в детстве и подростковом возрасте. Он был некросадистом, которому необходимо было наблюдать смерть и мучения людей, чтобы получить сексуальное удовлетворение. Чтобы привести жертву в беспомощное состояние, сначала он бил её по голове. Он был физически хорошо развит, высокого роста. Многочисленные ножевые ранения, которые он наносил, являлись для него способом «проникнуть» (в сексуальном смысле) в жертву.

Клинок выполнял роль полового члена, совершая в ране возвратно-поступательные движения, но не выходя из неё полностью. Поэтому, скорее всего, он был импотентом. Он ослеплял своих жертв, потому что боялся их взгляда. Отрезанные части тела он сохранял в качестве «трофеев» или, возможно, ел их. Отрезая половые органы у мальчиков, он пытался сделать их более похожими на женщин или выместить гнев на свою собственную сексуальную несостоятельность.

Его возраст - от 25 до 50, но, скорее всего, ему было от 45 до 50 лет - возраст, в котором наиболее часто развиваются сексуальные перверсии. Если он и был женат, то его жена не была к нему особенно требовательна и позволяла ему часто и подолгу отсутствовать дома. Возможно, у него был личный автотранспорт (Чикатило действительно имел машину, но он не пользовался ею, когда совершал убийства ), или его работа была связана с поездками. Он мог бы на время перестать убивать, если почувствовал опасность, но не остановился бы до тех пор, пока бы не был пойман или не умер.

Андрей Чикатило — казнь

В 1990 году Андрей Чикатило убил ещё 8 человек. Последнее своё убийство он совершил 6 ноября. Жертвой стала 22-летняя проститутка Светлана Коростик. Убив её, он вышел из леса, и возле железнодорожной станции Донлесхоз его остановил сотрудник милиции Игорь Рыбаков, который попросил предъявить документы, ввиду того, что в этой местности люди обычно ходили за грибами, а одежда Чикатило не подходила для грибника. Так как формального основания для ареста милиционер не имел, то, зафиксировав фамилию, он отпустил Чикатило.

Через несколько дней возле той же станции был обнаружен труп Коростик. Судмедэксперт установил дату убийства - около недели назад. Проверив рапорта дежуривших в то время милиционеров, Костоев обратил внимание на фамилию Чикатило, который уже задерживался в 1984 году по подозрению в причастности к убийствам в лесополосах.17 ноября за Чикатило установили наружное наблюдение. Он вёл себя подозрительно: пытался знакомиться с мальчиками и девушками, появлялся в местах, где находили трупы.

Чикатило был арестован 20 ноября 1990 года. В тот день, отпросившись с работы, он пошёл в поликлинику, чтобы сделать рентген пальца, который во время борьбы ему прокусила одна из жертв. Палец оказался сломанным. Чикатило вернулся домой, потом пошёл в киоск за пивом, взяв в качестве тары трёхлитровую банку, которую нёс в сумке-сетке для овощей. На обратном пути от пивного ларька он был задержан оперативниками.

По словам одного из оперуполномоченных, принимавших участие в операции по задержанию Чикатило, все были удивлены, что «Чикатило, вроде, такой здоровый мужик, а пива он купил немного - в 3-литровой банке было около полулитра». При обыске в его доме обнаружили 32 кухонных ножа (до сих пор точно неизвестно, использовались ли они для убийств) и обувь, отпечаток которой совпадал с отпечатком, найденным около трупа одной из жертв.

При обыске у Андрея Чикатило не обнаружили органы жертв, которые он забирал с собой, возможно, он употреблял их в пищу. Жена говорила, что он, когда ездил в командировку, брал с собой кастрюльку. Чикатило допрашивали десять дней, но он ни в чём не сознавался. Прямых улик против него не было, и уже истекал срок содержания его под стражей. Тогда Костоев обратился за помощью к Бухановскому, и тот согласился побеседовать с убийцей. После разговора с психиатром 30 ноября Чикатило признался в убийствах и начал давать показания. Его обвиняли в 36 убийствах, он же признался в 56. Три убийства следствие не смогло доказать.

Суд над ним, начатый 14 апреля 1992 года, проходил в Ростовском доме правосудия. Чикатило пытался изобразить сумасшествие: кричал, оскорблял судей и присутствующих в зале, обнажал половые органы, утверждал, что он беременный и кормящий. Но судебно-психиатрическая экспертиза, проводившаяся трижды, показала его полную вменяемость. 15 октября его приговорили к смертной казни (многостраничный приговор начали читать 14 октября и закончили только на следующий день). Число, фигурирующее в приговоре - 52 убийства, так как по одному эпизоду суд счёл доказательную базу недостаточной. Кроме того, Чикатило вменялось несколько случаеврастления несовершеннолетних.

Находясь в камере смертников, Чикатило писал многочисленные жалобы и просьбы о помиловании, следил за своим здоровьем: делал зарядку, с аппетитом ел.

4 января 1994 последняя просьба о помиловании на имя президента России Бориса Ельцина была отклонена. 14 февраля Чикатило был казнён в Новочеркасской тюрьме.

Сексуальное насилие

Многие специалисты, даже те, которые участвовали в проведении экспертизы Чикатило , утверждают, что он никогда не насиловал своих жертв, так как страдал импотенцией. С другой стороны, например, Кэтрин Рэмслэнд (Katherine Ramsland), написавшая для сайта crimelibrary.com текст про Чикатило, указывает на то, что, по крайней мере, одна из его жертв была найдена со следами изнасилования, и в её анусе была обнаружена сперма (впервые позволившая установить группу крови убийцы из лесополосы). При первом аресте Чикатило в 1984 году и последнем аресте в 1990 в его портфеле была найдена банка вазелина, которая, как пишет Николай Модестов в своей книге «Маньяки… Слепая смерть », вместе с верёвкой и остро наточенным ножом, была «приготовлена для его жертв». Когда Чикатило спросили, зачем ему вазелин, он ответил, что использует его в качестве крема для бритья «в долгих служебных разъездах». Позже на допросе он признался, что использовал его при изнасиловании жертв.

Вменяемость

Три судебно-психиатрические экспертизы однозначно признали Андрея Чикатило вменяемым, то есть «не страдавшим каким-либо психическим заболеванием и сохранившим способность отдавать себе отчёт о своих действиях и руководить ими». Однако Николай Модестов считает, что вердикт врачей был продиктован желанием обезопасить общество от убийцы.Если бы Чикатило признали невменяемым, то есть психически больным, он избежал бы расстрела и попал в спецлечебницу. Следовательно, теоретически через какое-то время он мог бы оказаться на свободе.

Александр Бухановский утверждает, что, по его мнению, Андрей Чикатило был болен, и после принятия нового Уголовного кодекса его могли бы признать «ограниченно вменяемым», что также означало бы психиатрическую больницу специального назначения.

Признание Чикатило вменяемым означает, что он осознавал противоправный характер своих действий и мог целенаправленно контролировать своё поведение. Но вменяемость не подразумевает признания человека психически здоровым, а его поведение нормальным.

«Парадоксальное выделительство»

Основная статья : Парадоксальное выделительство

В приговоре Ростовского областного суда по делу Чикатило его длительное неразоблачение объяснялось не ошибками экс­пертов и огрехами следователей в целом, а именно «парадоксальным выделительством» виновного: несовпадением его выделений (спермы) и крови по антигенной системе AB0. Группа крови Чикатило была второй (A), но в его сперме, найденной на одной из жертв, были обнаружены ещё и следы антигена B, что давало основание считать, что у убийцы из лесополосы кровь четвёртой группы (AB). У Чикатило оказалась неподходящая группа крови, и поэтому после задержания в сентябре 1984 года он был отпущен.

Однако теперь доказано, что никакого «парадоксального выделительства» не существует, так как это явление противоречило бы генетическим основам системы AB0. Явления несоответствия по группе выделений организма и крови обусловлены бактериальной загрязнённостью исследуемых биологических объектов. Избежать неправильных результатов анализа позволило бы применение соответствующих методик и высококачественных реагентов, но в случае с Чикатило этого сделано не было.

Юрий Дубягин, криминалист «с 27-летним стажем работы в органах внутренних дел», соавтор книги «Школа выживания, или 56 способов защитить вашего ребёнка от преступления», считает, что «парадоксальное выделительство» было придумано для того, чтобы оправдать халатность судмедэксперта, проводившего в 1984 году анализ крови Чикатило.

Исса Костоев прямо говорит о том, что «при анализе была допущена неточность».

«Организованный» или «дезорганизованный» серийный убийца

Известная классификация, разработанная специальными агентами ФБР Робертом Хейзелвудом и Джоном Дугласом (статья «The Lust Murderer», 1980), разделяет всехсерийных убийц по методу убийств на два типа: организованные несоциальные и дезорганизованные асоциальные.

Организованные убийцы характеризуются способностью контролировать свои желания, у них есть чёткий план по выслеживанию и обольщению жертвы. Если план даёт сбой, то убийца способен отложить его реализацию. Соответственно, интеллект организованного убийцы нормален или даже выше среднего, часто они имеют высшее образование.

В противоположность организованным серийным убийцам, дезорганизованные не способны контролировать свои эмоции и совершают убийства в приступе ярости (в состоянииаффекта), часто они убивают в буквальном смысле «первого попавшегося» человека. Их интеллект обычно снижен, вплоть до умственной отсталости, или же у них имеется психическое заболевание. В отличие от организованных убийц, они социально дезадаптированы (не имеют работы, семьи, живут одни, не ухаживают за собой и своим жильём), то есть не носят «маску нормальности». Чикатило совершал свои убийства в состоянии аффекта, но сознательно, планомерно готовил условия для их совершения (мог настолько усыпить бдительность своих жертв, что некоторые проходили с ним в лесу до пяти километров). Если жертва отказывалась пойти с ним, то он никогда не давил на неё, боясь привлечь свидетелей, а тут же отправлялся на поиски новой.

Отечественный учебник криминалистической психологии Образцова и Богомоловой однозначно относит Чикатило к «дезорганизованному асоциальному типу». Однако Андрей Чикатило не является чистым его представителем. Например, согласно критериям Хейзелвуда - Дугласа, дезорганизованный убийца обычно живёт рядом с местами убийств - Андрей Чикатило же совершал свои убийства по всей Ростовской области и по всему Советскому Союзу. С другой стороны, организованный убийца старается не оставлять на месте преступления улик, старается избавиться от трупа - Чикатило же оставлял «хаотичную картину преступления», с множеством улик, и не старался скрыть тело.

Андрей Чикатило — все жертвы

Товарищ убийца. Ростовское дело: Андрей Чикатило и его жертвы Кривич Михаил Абрамович

VI ДЕЛО АЛЕКСАНДРА КРАВЧЕНКО: ОПРАВДАНИЕ 1991

ДЕЛО АЛЕКСАНДРА КРАВЧЕНКО: ОПРАВДАНИЕ

В иных местах, в иные времена история расстрела невиновного всколыхнула бы общество, дала бы пищу для дискуссий и газетных выпадов, для размышлений на тему о суде неправедном, о несовершенстве третьей власти. Ничего подобного не случилось: промелькнули две-три статьи, что-то сказали по радио, матери расстрелянного парня принесли официальные извинения; тем и закончилось. И в этой книге история Александра Кравченко прозвучит лишь как побочная тема. В беспомощности разведя руками, вернемся к главному персонажу - ныне здравствующему, хотя и за решеткой, носатому человеку с удлиненным лицом, к владельцу мазанки по Межевому переулку, дом 26. Это он, арестованный по подозрению в совсем иных, не менее страшных деяниях, рассказал на следствии среди прочего, что Лену Закотнову изнасиловал и убил не тот парень, а он, филолог. Убил при обстоятельствах, которые читателю уже известны.

Когда учителя взяли и стали разматывать длинную кровавую цепь, он начал колоться, по собственной инициативе признавался в одном преступлении за другим. Он рассказывал и о таких убийствах, которые следствию были не известны, и о таких, по которым преступники разыскивались уже много лет, но с его учительской личностью никак не связывались.

Через два месяца после ареста, в начале девяносто первого года, он вспомнил, что зимой 1978-го убил в Шахтах девочку.

«…Убийство этой девочки у меня было первым преступлением, и я сам без чьего-то напоминания искренне рассказал об обстоятельствах ее убийства. На момент моего задержания по настоящему делу следственные органы не могли знать, что это убийство совершено мною. После того как я принял решение искренне рассказать о всех совершенных мною преступлениях, я решил рассказать все с самого начала, то есть с этого первого убийства, ибо именно после этого преступления я начал убивать другие свои жертвы. На первых допросах я не мог правдиво сказать о месте совершения убийства Закотновой, так как в это время члены моей семьи проживали в этом же городе Шахты и если бы я сказал, что убил ее во флигеле, то жители этого города легко бы установили их и могли бы уничтожить мою семью.

Позже мне стало известно, что члены моей семьи поменяли фамилии и выехали из города Шахты, и вот после этого я уже дал более правдивые показания о месте убийства этой девочки и сделал это даже с выходом на место в этот флигель…»

Если филолог что-то путает, то не случайно. У него отличная память. Он показал сначала, что совершил убийство прямо на берегу Грушевки - мол, не утерпел, не довел до дому. Он переживал за родственников, боялся самосуда. Потом рассказал об убийстве со всеми подробностями. Выглядело правдоподобно. Все концы сходились.

Но так ли уж важно, где произошло убийство? Мы лукавим, задавая этот вопрос, ибо уже много говорили об истинной цене признаний обвиняемого, о том, к чему приводит слепое поклонение «царице доказательств» и сколько неправедных приговоров на ее совести.

Обвиняемый добровольно признался в убийстве Лены Закотновой. По теперь расследование вели другие люди. Другая эпоха стояла на дворе.

Следователь по особо важным делам Амурхан Яндиев не счел возможным принять признание на веру. Ему нужны были объективные доказательства. Он поехал за ними в Шахты.

По прошествии стольких лет не так легко найти очевидцев и свидетелей, чьи показания приобщены к делу, однако при нашем не отмененном пока паспортном режиме - не так чтобы особенно сложно. Гораздо сложнее оказалось получить в руки дело Кравченко. Яндиева мотали и так и этак, отказывали под разными предлогами. Да если бы его одного! Знаменитый его московский коллега, следователь по особо важным делам Российской прокуратуры Исса Магометович Костоев, пять лет возглавлявший следственную бригаду по розыску серийного убийцы, сам Исса Костоев, как почтительно говорили в Ростове, публично давший клятву восстановить справедливость в отношении Кравченко, - и он лишь с огромным трудом, после долгих проволочек получил из архива дело Кравченко.

Вопиющие беззакония обнаружились сразу же, едва дело оказалось в руках новых следователей. Когда в конце семидесятых годов с упорством добывали улики, обличающие Александра Кравченко как убийцу, то все остальное, что могло хоть намеком указать на причастность к преступлению кого-то другого, перепрятывалось из следственных материалов в оперативные. Эти материалы до суда не доходят. В суд дело поступает из прокуратуры. А что там всплывает в ходе розыска и дознания, какие случайные и сопутствующие обстоятельства - это внутренние проблемы, не для огласки. Суду все знать необязательно.

Если бы суд знал больше, чем он знал, то версия следствия могла не устоять. Следователи сами решили, что суду нужно, а что - нет.

Ни в Ростовском, ни в Верховном Суде тогда, в конце семидесятых, так и не узнали о мужике с винными бутылками в сумке, о непогашенном свете в мазанке, о директоре училища Андрееве, который не колеблясь опознал по рисованному портрету учителя. И следов крови у дома 25, что напротив хибары, - их как бы и не было вовсе, хотя рапорт Файмана лежал и ждал своего часа. Но лежал не там: не в следственном деле, а в оперативных материалах. Никому тогда и в голову не пришло предъявить Гуренковой на опознание учителя и Кравченко: с тем или с другим, а может быть, и не с ними вовсе видела она Лену незадолго до убийства? И никто не удосужился заглянуть хотя бы в дом, где в тот вечер светились окна, а может быть, поискать на полу следы крови. И ведь были они там, никуда не делись. Кровь не оттирается…

Важняку Амурхану Яндиеву, когда он вошел в дело, было сорок четыре, когда дело пошло в суд, - сорок восемь. Он ингуш; роста небольшого, сухой и жилистый, с мятыми ушами борца. На ковре имел в свое время успехи. Какой малец из Владикавказа, Махачкалы или Грозного не мечтает стать мастером по вольной борьбе? Амурхан им стал. Он, кстати, из Грозного. Упорен до невозможного. Кабинетной работе предпочитает осмотр, выезд на место, неформальную беседу. За день проходит на своих двоих многие километры: служебной машины до сих пор нет, все только обещают продать «Жигули» в личное пользование и оплачивать бензин, потраченный на казенные разъезды. Раскручивая дело учителя и заодно восстанавливая историю Кравченко, он неделями ходил по Шахтам, с улицы на улицу, из дома в дом, и очень многое узнал. После этого признание филолога обросло достаточным числом улик, чтобы стать похожим на доказательство.

Тертый российский народ не слишком-то охоч давать показания, сотрудничать с милицией и следствием не рвется. Скажешь слово по неосторожности - глядишь, затаскают по отделениям, по следственным кабинетам, по судам. И вдвойне обидно, когда тебя, властям на помощь пришедшего, с работы отпросившегося, детей оставившего дома без присмотра, одергивают и обрывают, смотрят на тебя с подозрением: если ты не сам преступник, то в одной с ним компании. Проутюженный советской карательной машиной человек без крайней надобности в эту машину не лезет. Сунешь палец - руку оттяпают. А то и голову.

Не хотели шахтинские старухи говорить с человеком из прокуратуры. Но Амурхан и не спешил вытягивать из них показания. Он присаживался на лавочку у дома и заводил разговор о нынешнем житье-бытье. О лютых ценах, о малой пенсии, о том, что сахара на варенье не достать, о детях и внуках, от которых теперь уважения к старшим не дождешься, хотя и молодых тоже понять можно - не они сами себе такую жизнь устроили.

Так за разговорами и пересудами узнал он про старушку с Межевого переулка, которая задолго до убийства Лены видела, как от флигелька учителя в сторону Советской улицы мчалась девочка, на вид лет десяти, - не Лена, другая. Старушка оказалась памятливой, рассказывала так, словно все вчера случилось: «Глаза со страху выпучены, бежит босиком, дело было летом, несется к трамваю, а следом за ней этот самый, штаны незастегнутые придерживает, чтоб не упали…»

Не та ли памятливая старушка провожала нас подозрительным взглядом, когда мы приезжали в Межевой переулок, на место преступления?

Бабка почуяла неладное, крикнула девочке - беги ко мне в дом! Та не услышала, а в это время как раз трамвай подошел. Девочка прыгнула в вагон, двери закрылись, и трамвай ушел.

Яндиев пытался найти эту девочку, которая давно уже выросла, может быть, вышла замуж. Он обошел весь город, побывал в школах. Не нашел. Никто ничего не вспомнил.

Или не захотел вспоминать? «Что там было у них? - спрашивает сам себя Яндиев. - Можно себе представить. Такие воспоминания нормальный человек загоняет поглубже. И лишний раз не бередит. Я все думаю - слава Богу, трамвай тогда подоспел…»

Ох и наследил же летом и осенью семьдесят восьмого года филолог в небольшом шахтерском городе!

«В тот период меня просто неодолимо влекло к детям, появлялось какое-то стремление видеть их оголенные тела, половые органы, хотелось совершить половой акт, а потенция у меня в это время уже ослабла. Сказалось, видимо, еще и то, что, когда я перебрался в город Шахты и устроился на работу в ГПТУ - 33, семья оставалась в Новошахтинске и какое-то время я вроде был как безнадзорный, скиталец никому не нужный…

В тот период я часто бывал в центре, где всегда много детей, ходил по школам. Заходил прямо туда и всегда узнавал, где имеется туалет… А так как меня влекло больше к девочкам, старался быть ближе к женскому туалету и, когда никто не наблюдал, заходил туда и подглядывал за находящимися там детьми. Были случаи, когда меня заставали за такими занятиями. Я тогда сразу уходил без лишнего шума…

Чтобы дети как-то шли со мной на контакт, я иногда покупал им жвачку, угощал их, чтобы они только какое-то время были со мной. Кому конкретно давал жвачку, я не запомнил, но знакомства на этой почве с детьми у меня возникали».

Узнаете стиль филолога? Университетское образование чувствуете? «Скиталец никому не нужный…», «неодолимо влекло к детям…» Какие обороты!

Яндиев довольно быстро нашел свидетелей, которые не раз прогоняли никому не нужного скитальца из школьных туалетов. Они и тогда знали, что «доброго дедушку» лет сорока с небольшим неодолимо влечет к детям, а в обмен на дружбу он предлагает иностранную жвачку, твердую детскую валюту в России.

Без колебаний опознала филолога по его фотографии Г.Г. Ищенко, работавшая в те годы завучем десятой школы. Снимок, как полагается, в числе других показал ей следователь Яндиев. А кто, спрашивается, мешал той зимой походить по городу с рисованным портретом? Тем более что директор училища Андреев опознал своего учителя без колебаний.

У Андреева, перенесшего инсульт и уже не работающего директором, Яндиев, разумеется, тоже побывал. И узнал любопытную подробность: после единственного визита к нему человека из милиции, когда Андреев, только глянув на портрет, сразу сказал, кто есть кто, ни директором, ни его педагогом никто больше не интересовался. Ни разу.

Конечно, всюду можно встретить разгильдяев. Но в такой дикий непрофессионализм верится с трудом.

Следственная группа Амурхана Яндиева сделала все, что требовал от нее служебный долг, выполнила все рутинные процедуры. По их настоянию, в частности, была проведена физико-техническая экспертиза. Она подтвердила, что ножевые ранения на теле Лены с высокой вероятностью могли быть нанесены одним из 23 ножей, которые при обыске нашли на последней квартире учителя. А именно - ножом под номером 22. И еще Яндиев доставил учителя в принадлежавшую ему некогда мазанку, давно и за бесценок проданную. Перед объективом видеокамеры тот уверенно показал на манекене, как действовал, как держал жертву, как наносил удары ножом. Он ничего не забыл, не путался в показаниях, как Александр Кравченко. Он охотно разъяснил подробности, которые ставили следствие в тупик.

Когда тело Лены вынули из Грушевки, у девочки ее же шарфом были туго завязаны глаза. Зачем? Глаза завязывают, чтобы жертва не видела дорогу, не смогла потом ее найти. Но девочка шла к дедушке добровольно, по пути в мазанку завязывать ей глаза не было смысла. Значит, завязал глаза потом. Может быть, уже после убийства вспомнил о старом поверье, будто в глазах жертвы остается последнее, что она видела при жизни, - страшный лик убийцы? Он же филолог!

Все это слишком умозрительно. Как в историях про Шерлока Холмса. В жизни проще. И невероятнее.

«Во время совершения преступления я шарфом завязал Закотновой глаза, так как мне страшно было видеть ее взгляд…»

Он вообще не мог подолгу смотреть людям в глаза. Отводил взгляд на служебных совещаниях, когда ему давали поручение или выговаривали за упущения в работе. Не выдерживал взглядов учеников в школе и подчиненных в учреждении, после того как изменил педагогическому призванию и занял высокий пост начальника отдела снабжения. Не мог заглядывать в глаза своим жертвам. И этой, первой, и многим следующим.

Первой он глаза завязал. Позже он стал выкалывать их ножом. На черепах, в пустых глазницах, оставались следы, эксперты сопоставляли их с ножами из богатой учительской коллекции и в свойственной им крайне осторожной манере делали заключение: «Не исключена возможность, что раны нанесены тем же инструментом…», «Вполне вероятно, что нож под номером 22…».

Он был чувствительным, этот никому не нужный скиталец…

Замечательно, конечно, когда справедливость торжествует. Хотя бы дюжину лет спустя, хотя бы после нескольких дюжин безвинных смертей. Здесь нет иронии: для истины не бывает слишком поздно. Лишь бы пришла.

Но почему, Бога ради, почему она так запоздала?

Еще в начале 1979 года все могло стать на свои места. Вряд ли напуганный учитель (а он не из храброго десятка) долго бы запирался, припертый к стене многочисленными свидетельствами. Да, прямых очевидцев нет, но косвенных улик - более чем достаточно. Вспомним, как он краснел, бледнел, заикался, моргал маленькими глазками на первых допросах, как потел и отмалчивался. И не надо было бы разрушать недозволенными приемами чистое алиби Александра Кравченко. У филолога никакого алиби не было и в помине. И следов он оставил за собой - будь здоров. Оперативник, рассчитывающий на повышение по службе, может только мечтать о таком преступнике - дилетанте.

Что же все-таки произошло?

Сейчас на этот счет можно строить разве что предположения - более или менее правдоподобные. Вот первое из них, довольно серьезное.

Такое в советские годы бывало. Хотя покрывать убийц даже в худшие времена не всегда решались: если человек особой ценности не представляет, проще сдать его и забыть.

Кто же мог быть таким покровителем? Из материалов дела ясно следует, что еще до первого убийства филолог стал добровольным помощником, внештатным работником - читай, осведомителем - органов внутренних дел. То есть милиции. Конечно, невелика фигура, но все-таки… И еще: в свои армейские годы он служил в Берлине, в спецвойсках связи, сидел на кагэбэшной линии Берлин - Москва. Такая вот у филологии необычная предыстория.

Подобного рода специалисты, говорят, и после увольнения из КГБ насовсем не уходят. Знают слишком много. Их долго еще держат на коротком поводке. Доводилось слышать - но за достоверность не поручимся, - что учитель уже в восьмидесятые годы, работая снабженцем, в многочисленных разъездах по стране пользовался литерными билетами, которые положены лишь избранным. Тем, кто разъезжает с особыми заданиями и не вправе тратить драгоценное служебное время на нудное стояние в очередях за билетами.

Спецслужбам литерные билеты положены.

Не станем, однако, пускаться в спекуляции. Служил в ГБ, не служил - не знаем. А почему бы и не служить? Партийный, грамотный, в университетах марксизма-ленинизма то на одном факультете поучится, то на другом, щелкает их как орешки, здоровьем природа не обделила, энергичный, общественник, словом, на хорошем счету. А то, что грешок есть, - как бы сказать помягче, ну, определенный нездоровый интерес к малолеткам, - так кто ж без греха? С грешком даже лучше: легче одернуть, когда занесет, проще в узде держать.

Все может быть. Есть еще одно соображение: при наших-то сложностях с пропиской очень уж легко, подозрительно легко менял филолог города и квартиры: Новошахтинск, Шахты, Новочеркасск. Остается только удивляться, как просто, на зависть соседям, получал он казенные (может быть, явочные?) квартиры. И это в стране, где жилье, случается, ждут всю жизнь! Да и покупка в марте семьдесят восьмого года флигеля и Межевом переулке у гражданки Фесенко, прямо скажем, за бесценок тоже как-то странновато выглядит на фоне повсеместно нерешенных жилищных проблем. Купил задешево домик, пусть не в центре, однако же не где-нибудь в Богом забытой деревеньке, а в промышленном городе, и никто - ни родственники, ни сослуживцы - об этом не знает. И будто не в Советском Союзе: ни тебе прописки, ни осложнений с милицией…

Странно все это выглядит. Но повторим: настаивать ни на чем не будем. Люди более осведомленные - тот же Яндиев - гипотезу о причастности учителя к темным делам ГБ выслушивают с улыбкой. Может, и впрямь ни при чем тут Галина Борисовна, как ласково кличут госбезопасность. Но окончательно сбрасывать эту гипотезу со счета - повременим.

Есть еще одно предположение, с нашей точки зрения совершенно неосновательное, однако в некоторых кругах дискутируемое со всей серьезностью. Изложим его здесь, чтобы больше к нему не возвращаться.

Читаем в молодежной газете юга России «Наше время»: «Дождь льет всю весну, и кажется, что он льет только на Ростов. Может, небо плачет, может, моет нас из жалости. А воды в кранах нет, и небесной воды, видимо, не хватит отмыть всю нашу грязь. Кто-то кого-то укусил в троллейбусе. Кто-то справил нужду в рояль. Кого-то застрелили из обреза. А в местном облсуде все судят и судят сатану, и этому мрачному спектаклю пока конца не видно» (статья «Судят сатану?!», 15 июля 1992 года).

Слово «сатана» произнесено. Как видите, не в переносном и не в теологическом смысле, а в прямом: дьявол в зале суда.

Продолжим цитату, не обращая внимания на стилистические огрехи: «Возникает вопрос: что это? Психические припадки разлаженной внутренней нервной системы или же управление извне? То есть обычный земной человек - кем-то ловко управляемая машина, способная на любые кровавые подвиги. Существует и еще много далеко не научно-материалистических версий. Например, что маньяк-убийца принадлежал к секте сатанистов, которые импотенцию лечили путем поедания половых органов молодых людей. Не чураются подобными лекарствами поклонники религии «воду» и современные американские и европейские сектанты Армии Люцифера… Никто не обратил внимания на «графику» ран на трупах. Не исключено, что там были чудовищные «подписи» сатаны. Хотелось бы отбросить всю эту мистическую ерунду и опираться только на научные факты и результаты судебной медэкспертизы, но… сам объявил себя сатаной, и, может быть, стоит посмотреть на это не как на бред обреченного преступника».

Не станем обсуждать цитированное, но в его контексте название одной из предыдущих глав приобретает новый, инфернальный смысл. Может быть, он не в фигуральном смысле существо из преисподней? Тогда почему бы не допустить, что до поры до времени его прятала от милиции, скрывала от правосудия неземная темная сила? Сам филолог мистики не чужд, он не прочь потолковать о судьбе, которая сводила его с жертвами. Когда он в городе Ростове, в парке Авиаторов, мучил и убивал добрую доверчивую девушку Наталью Голосовскую, заманив ее в парк обманом, когда наносил ей удары ножом, она сопротивлялась и кричала, а совсем рядом проходили люди - убийца явственно слышал их голоса, различал слова, - и ни один из прохожих не услышал шума борьбы и криков о помощи.

Он сам объясняет это так: «Иногда мне казалось, что я закрыт от других людей черным колпаком, сквозь который звуки проникают только внутрь, и колпак оберегает меня». И намекает на охранявших его духов, на свою потустороннюю, дьявольскую сущность.

А не было ли «черного колпака» и тогда, в Шахтах?

Оставим дьявольское дьяволу, но не будем списывать на него упущения следствия, преступную небрежность, пренебрежение служебным долгом и традиционное, Салтыковым-Щедриным превосходно по статьям расписанное российское разгильдяйство.

Тогда, в Шахтах, все было проще: какие еще нужны улики, какие свидетели, когда есть вполне подходящий кандидат в убийцы, надо только нажать немного - и он заговорит. Нажали, заговорил. Еще на ком-то сошлись странные обстоятельства? Посмотрим: партийный товарищ, можно сказать, интеллигентный, очки, дипломы, солидная служба… Нечего и времени на него тратить. Какая сейчас задача? Спихнуть дело в суд и забыть. И получить премию. Расстреляют - хорошо: нет человека - нет проблем. А если выйдет ошибка, то мы тоже не святые. Потом разберутся, поправят. А не разберутся - этот парень, Кравченко, тоже не сахар, он уже один раз от расстрела ушел, авось и второй раз уйдет.

Может быть, они рассуждали не совсем так. Или совсем не рассуждали - держали нечто такое в подсознании. Все мы дети своей эпохи и заложники господствующей идеологии. Жила бы страна родная, и нету других забот… И что такое жизнь отдельного человека по сравнению с грандиозными целями, стоящими перед нашим обществом!

По поводу незаконного обвинения и осуждения Александра Кравченко Российская прокуратура уже возбудила уголовное дело. Перед матерью извинились за то, что ее сына расстреляли по ошибке; извинились ли перед женой и ребенком, встречались ли с ними вообще - не знаем. Знаем доподлинно, ибо было при нас, что руководитель следственной бригады Исса Костоев оставшуюся жизнь обещал потратить на то, чтобы наказать виновных и восстановить справедливость.

Но это только одно страшное последствие давней ошибки. Другое - страшнее, ибо оно повторялось многократно.

Тогда, в декабре семьдесят восьмого года, мелкий пакостник с высшим образованием, шлявшийся по школьным туалетам в надежде чего подсмотреть, а при случае и залезть под трусы малолетке, стал убийцей. Он почуял запах крови. Понял, что для удовлетворения его похоти нет ничего лучше крови. Что он возбуждается от крови и от нее же получает наслаждение.

Но главное, что он понял тогда: глупость, будто наказание неотвратимо. Выдумка для простаков, лозунг для невежественных. Человеку умному, тонко организованному, с необычными желаниями можно и должно получать удовольствие сообразно его натуре и без дурных последствий.

Только не следует торопиться. Надо ждать подходящего момента.

Следующую жертву он изнасиловал и убил два с половиной года спустя.