Прогонять сквозь строй. Наказание шпицрутенами (“сквозь строй”)

К дульнозарядному огнестрельному оружию, применяемый для телесных наказаний (наказание шпицрутенами) в XVII-XIX веках в Европе.

В английских вооружённых силах англ. gantlet, gauntlet - название старинного наказания, когда провинившегося гонят ударами палок сквозь двойной строй солдат или матросов . В русских войсках имперского периода жаргонное название - прогнать сквозь строй.

История

В октябре 1827 года на рапорте о тайном переходе двух евреев через реку Прут в нарушение карантина, в котором отмечалось, что лишь смертная казнь за нарушения карантина способна их остановить, Николай I написал: «Виновных прогнать сквозь тысячу человек 12 раз. Слава Богу, смертной казни у нас не бывало, и не мне её вводить» .

В 1846 году специальная комиссия вынесла приговор двум дворовым людям за убийство шести помещиков: прогнать сквозь строй через тысячу человек шесть раз и затем отправить на каторгу . Но губернатор в секретном донесении предложил наказать убийц шпицрутенами «без отдыха» 9 тысяч раз и «по наказании преступников вывесить трупы их на местах преступления». Генерал-губернатор предложил также исполнить над преступниками обряд приготовления к смерти. Министр внутренних дел объяснил, что есть секретное высочайшее повеление, которым запрещено давать более 3 тысяч вместо определённых в законе 6 тысяч раз шпицрутенов, но в данном случае применение негласного повеления имело бы значение облегчения участи преступников, чего они вовсе не заслуживают. Тем не менее, он указал, что наказывать «без отдыха» нельзя, потому что дозволяется давать за раз не более того числа ударов, сколько может выдержать наказуемый, а затем следует ожидать его выздоровления. В результате император утвердил приговор комиссии.

Следует, однако, заметить, что при наказании шпицрутенами восставших военных поселенцев в 1832 году упавших под прутьями клали на сани и везли сквозь строй, продолжая бить. Присутствовавший при этом врач лишь давал понюхать нашатырный спирт потерявшим сознание .

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 11

«За следующие токмо преступления». Страшное слово «шпицрутены». «Мудрые, чадолюбивые правители России отменили смертную казнь, говорили в публике, но злость или раболепство заменило это благодетельное постановление шпицрутенами, которые в большом количестве делаются сторицею ужаснее смертной казни».

Экзекуция над декабристами потрясла петербургское общество и даже императора Николая I надолго отвадила от самой мысли о проведении смертных казней в столице. Но тем не менее, когда шесть лет спустя создавался Свод законов 1832 года, место смертной казни было отведено вполне определенное: «Казнь смертная, за разные преступления в прежних законах положенная и по указам 1753 и 1754 гг. другими наказаниями замененная, с того времени определяется действующими ныне законами за следующие токмо преступления:

1) за преступления против первых двух пунктов, когда оные по особенной их важности предаются рассмотрению и решению верховного уголовного суда;

2) за нарушение карантинных правил по приговору военного суда;

3) за воинские преступления, в уставе военно-уголовном означенные».

Под первыми двумя пунктами имелись в виду – согласно традициям петровского еще законодательства – посягательство на здоровье и честь государя императора, а также бунт и измена.

Никаких уголовных преступлений, иными словами, только преступления государственные или военные.

Смертных казней до конца правления Николая I в Петербурге больше не было, однако смертоносные наказания процветали. Прозвище Николай Палкин император получил неспроста: хотя кнут постепенно сходил на нет, его место в негласной николаевской табели о рангах заняло орудие не менее грозное – шпицрутены, внедренные на Руси Петром I. С виду это были всего лишь гибкие прутья длиной чуть меньше метра и толщиной в палец, очищенные от листьев и веточек, однако разрушительная их сила была огромна. Мемуарист вспоминал, как наказывали шпицрутенами студента Медико-хирургической академии Ивана Сочинского: «У несчастного Сочинского, умершего под ударами, оказались пробиты междуреберные мышцы до самой грудной плевры, которая была видна и в некоторых местах разрушена до самого легкого».

Процедура наказания была регламентирована жестко. Солдаты выстраивались в две шеренги, каждому из них давали по шпицрутену, раздетого до пояса преступника медленно вели между шеренгами. Евгений Анисимов так описывает дальнейшее: «Каждый солдат делал шаг вперед из шеренги и наносил удар. За силой удара внимательно следили унтера и офицеры, не допуская, чтобы солдат-палач пожалел своего товарища. Если наказанный терял сознание, то его волокли по земле или клали на розвальни и везли до тех пор, пока он не получал положенного числа ударов или не умирал на пути по „зеленой улице“. Соучастников и свидетелей его проступка в воспитательных целях вели следом так, чтобы они видели всю процедуру в подробностях и могли рассказать об этом другим».

Петербургская история николаевского времени шпицрутенами полнится. Драматический эпизод с Иваном Сочинским случился в 1838 году: он был принят на фельдшерское отделение в Медико-хирургическую академию из аптекарских учеников и подвергался – по его мнению – преследованиям в связи с польским происхождением. Доведенный однажды до отчаяния профессором Нечаевым, провалившим его на экзамене («Вы мне не нравитесь, и я не допущу вас докончить курс в академии», – сказал профессор), Сочинский бросился на обидчика с раскрытым ножом. Нечаев увернулся, удар пришелся по другому профессору. На шум прибежали служители, впавший в исступление студент ранил еще двоих. Так как перед нападением на профессора Сочинский принял «2 унции свинцового сахара» и после учиненного впал в бессознательное состояние, знаменитый профессор Илья Буяльский вскрыл ему вены и влил противоядие. Так Сочинского возвратили к жизни, чтобы затем публично покарать.

Приговор оказался сравнительно мягок по суровым николаевским меркам – прогнать три раза сквозь строй в 500 шпицрутенов, однако для несчастного Сочинского и он стал смертным. Поскольку в целях назидания велено было произвести экзекуцию в присутствии всех студентов и профессоров академии, казнь случилась при множестве свидетелей. Современник вспоминал: «В последних числах октября 1838 года студентам велели явиться в аракчеевские казармы. От тех, которые по болезни не могли явиться, требовали удостоверения не только врача, но также местного квартального надзирателя и частного пристава. В присутствии студентов, поставленных во фронт, и некоторых начальствующих лиц Сочинский был насмерть забит шпицрутенами. Когда он упал, его положили на телегу и возили перед строем, продолжавшим наносить удары. Со многими из присутствующих делалось дурно».

В числе свидетелей этого эпизода был и знаменитый хирург Николай Иванович Пирогов.

Год 1842-й – новая история, героем которой стал лесничий Иван Рейнман. Возмущенный несправедливостями по службе, он неоднократно обращался к начальству, но ответов не получал. Очередной визит к его начальнику князю Николаю Сергеевичу Гагарину, нанесенный 25 июля 1842 года, завершился трагически: «Видя, что и того числа не было решения, вышел из себя и, вынув из сюртука пистолет, выстрелил оным князю в затылок, и князь тут же упал мертвый».

Суд приговорил Рейнмана «в пример и страх другим шпицрутенами чрез тысячу человек шесть раз» с последующей ссылкой в Сибирь на каторжную работу. Для того чтобы здраво оценить приговор, достаточно понимать: даже шесть тысяч ударов шпицрутенами обрекали среднестатистического преступника на смерть. Хотя бывали и счастливые случаи: знаменитому преступнику Хлопуше шесть тысяч шпицрутенов не помешали совершить побег и присоединиться затем к Пугачеву…

Среди тех, кто наблюдал за экзекуцией на Рейнманом, был управляющий Третьим отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии Леонтий Васильевич Дубельт, и позже он записал в дневнике: «Я сам был свидетелем наказания убийцы покойного князя Гагарина, его били в течение двух часов, куски мяса его летели на воздух от ударов, и потом, превращенный в кусок отвратительного мяса, без наималейшего куска кожи, он жил еще четыре дня и едва на пятый скончался в величайших страданиях. Народ, присутствовавший при наказании, когда привели убийцу на Семеновскую площадь, кричал: „Вот злодей! Он должен быть строго наказан!“ – впоследствии принял в нем же участие и с сожалением говорил: „Боже мой! Можно ли мучить так человека!“»

Последняя фраза, как мог заметить читатель, отчетливо перекликается с давними словами Михаила Михайловича Щербатова.

Годом позже в Петербурге случились сразу две громкие истории, отмеченные (в числе прочего) в дневнике пушкинского соученика по Лицею Модеста Корфа, запись от 22 сентября 1843 года: «В промежуток какой-нибудь недели случились с двумя офицерами Лейб-егерского полка два курьезно-трагические происшествия. Одного, Шлихтена, который несколько лет тому назад сделал богатое наследство тысяч в сто доходу, в одно прекрасное утро схватили у него в доме дворовые его люди, связали и под угрозою побоев (чему был уже и задаток) и других истязаний заставили дать себе отпускные и значительную сумму денег. Подобные происшествия бывают иногда в губерниях, но беда, если эта зараза проникнет в столицу.

Другой, ротный командир Горбунков, перед фрунтом дал пощечину фельдфебелю, который, не запинаясь, отвечал ему – двумя таковыми же. Этот случай напоминает бывший в 1841 г. с Ганом. Примечательно, что именно в этом же полку лет 20 назад один из ротных командиров, Батурин, был заколот перед фрунтом солдатом».

В обоих случаях провинившихся ждали шпицрутены. В частности, фельдфебеля Егерского полка Тищенко, отплатившего пощечиной полковому казначею капитану Горбунову (у Корфа фамилия и должность приведены с ошибкой), приговорили «лишив сего звания, наказать шпицрутенами через тысячу человек пять раз». Горбунову, для сравнения, приговор сулил лишь месяц ареста на гауптвахте.

Экзекуция над Тищенко состоялась в шесть часов утра 20 октября 1843 года на Семеновском плацу, руководил ею лично командующий всей пехотой отдельного гвардейского корпуса генерал Алексей Федорович Арбузов, известный своей суровостью и любовью к фрунту. Подробности этого поистине зверского наказания зафиксировал в своем «журнале дневных происшествий» служивший тогда в Егерском полку Николай Александрович Момбелли: «Тищенку раздели догола, связали кисти рук накрест и привязали их к прикладу ружья, за штык которого унтер-офицер потянул его по фронту между двух шеренг, вооруженных шпицрутенами. Таким образом удары посыпались на Тищенку с двух сторон, при заглушающем барабанном бое… В то время, когда раздевали Тищенку, Арбузов сказал речь солдатам, состоящую из угроз в случае не вполне сильного удара, обещая оплошного самого провести между шпицрутенов. Потом в продолжение всей экзекуции, Арбузов следил на лошади за Тищенкою, беспрерывно крича, чтобы сильнее били. Отвратительная хамская физиономия Арбузова от напряжения сделалась еще отвратительней и сделалась похожа на кусок сырого избитого мяса. Несмотря на жестокость ударов, несчастный прошел тысячу и уже в самом конце батальона упал на землю без чувств; два медика, полковой и батальонный, ожидавшие с своими фершалами этого момента, подбежали к упавшему, привели его в чувство, поставили на ноги, – и снова барабан загремел, и снова посыпались удары на истерзанную спину. Всего он вынес три тысячи ударов. Под второю и третею тысячею он беспрестанно падал без чувств, но в конце третьей упал замертво, так что никакие усилия медиков не могли уже возвратить ему чувств, – почему отвезли его в гошпиталь, для того чтобы возвратить его к жизни и потом снова подвергнуть истязанию, т. е. провести через две остальные тысячи. Предположения их не оправдались – через два дня Тищенко умер в гошпитале. Когда несчастный непризнанный герой, пожертвовавший собою за дело чести, недопустивший безнаказанно ругаться над личностью своею, – проходил третью тысячу, то, несмотря на отвращение, преодолев себя, посмотрел на мученика, – вид его был ужасен: от шеи и до конца икр красное свежее мясо, по временам брызжущее кровью, избито в биток и местами висит кусками, вероятно, многие кусочки отброшены от тела, но сам в ту минуту этого не заметил; около половины спины висел большой шматок содранной кожи; ступни же ног и конец ног до избитых икр, – бросались в глаза разительною голубоватою белизною, как мрамор с голубым отливом».

Зверское истязание фельдфебеля Тищенко и особенно поведение генерала Арбузова в ходе экзекуции вызвали столь широкий резонанс в обществе, что и Третье отделение, составляя для императора «Нравственно-политический отчет за 1843 год», не смогло обойти эту тему стороной: «Насчет генерал-адьютанта Арбузова слышно было всеобщее негодование, когда он присутствовал при наказании шпицрутенами лейб-гвардии Егерского полка фельдфебеля Тищенко, которому он даже не позволил помолиться Богу перед наказанием, которого обременял самыми отвратительными ругательствами и за которым следовал шаг за шагом во время его наказания, поощряя и понуждая солдат к сильнейшим ударам».

Поразительно, но в отчете Третьего отделения нашлось место и общим мыслям насчет допустимости столь страшных телесных наказаний, почти неизбежно приводящих к смерти, – с непременными реверансами в адрес высшей власти, разумеется: «При этом случае вообще слышны были суждения против шпицрутенов: мудрые, чадолюбивые правители России отменили смертную казнь, говорили в публике, но злость или раболепство заменило это благодетельное постановление шпицрутенами, которые в большом количестве делаются сторицею ужаснее смертной казни. При расстрелянии преступника или при отсечении ему головы на эшафоте он чувствует мгновенное страдание, тогда как, напротив, при назначении ему 6 тысяч ударов шпицрутенами тело его разрывается на куски, удары касаются костей, и он всегда или почти всегда умирает чрез несколько часов и иногда только чрез несколько дней в ужасных и невыразимых страданиях. Таким образом, смертная казнь заменена другою, далеко ужаснейшею, и, следовательно, человеколюбивая цель Государя не только не достигнута, но, напротив, усугублена самым варварским образом. Из этого рассуждения выводят еще и то заключение, что рано или поздно целый батальон из сострадания и по причине отвратительности вида иссеченного, так сказать, изорванного преступника, откажется продолжать наказание и сделается ослушником воли высшего начальства, и тысяча человек будут виновны, тогда как по совести нельзя будет обвинять их. Еще другое выводят суждение по этому случаю: говорят, что во время привода преступника на место наказания все присутствующие обыкновенно обременяют преступника ругательствами и, так сказать, радуются, что его преступление будет наказано; но потом, чрез несколько времени, когда увидят отлетающие куски его тела, начинают чувствовать к нему сострадание и, вооружаясь уже против законной власти, обвиняют оную в излишней жестокости».

Последние слова отчета, как видит читатель, живо перекликаются с откликом Леонтия Дубельта.

К сожалению, толки в обществе не оказали никакого влияния на ситуацию и на императора: карьера генерала Арбузова осталась такой же блестящей, какой и была, а наказания шпицрутенами продолжились. Отчего тот же Леонтий Дубельт и в сентябре 1851 года продолжал писать в своем дневнике: «Наше правительство, в видах человеколюбия уничтожив смертную казнь, поступило неправильно, заменив оную шпицрутенами. Шпицрутены чрез 6 тысяч человек есть та же смертная казнь, но горшая, ибо преступник на виселице или расстрелянный умирает в ту же минуту, без великих страданий, тогда как под ударами шпицрутенов он также лишается жизни, но медленно, иногда через несколько дней и в муках невыразимых. Где же тут человеколюбие?»

Впрочем, император Николай I стоял на своем. Когда случилась на юге России история с тайным переходом двух беглецов через реку Прут и местное начальство обратилось к императору с предложением применить к ним высшую меру наказания, император был лаконичен: «Виновных прогнать сквозь тысячу человек 12 раз. Слава Богу, смертной казни у нас не бывало, и не мне ее вводить».

К тому же были и те, кто считал шпицрутены очень даже полезным инструментом наказания. Модест Корф, дневник, 15 декабря 1843 года, запись о наказании уже упоминавшихся выше дворовых людей лейб-егеря Шлихтена: «Сегодня, в 6 часов утра, на Семеновском плацу гоняли сквозь строй крепостных людей егерского офицера Шлихтена… Вчера носили о сем особую повестку по всем частным домам, приглашая владельцев присылать своих крепостных людей в свидетели этой экзекуции и обязывая их к тому подписками: пример совершенно новый, но очень, думаю, полезный. Поколение крепостных растет и развивается вместе с нами, и беда России, если им придет на мысль, что они тоже – люди, тогда они тотчас сделаются зверями».

Шпицрутены как средство от роста самосознания крепостных!

Отмена смертоносного наказания шпицрутенами состоялась уже после смерти императора Николая I. Весной 1861 года российский посол в Бельгии, князь Николай Алексеевич Орлов, подал новому императору Александру II записку «Об отмене телесных наказаний в России и Царстве Польском», где утверждал, в числе прочего, что «прогнание шпицрутенами… есть такая же квалифицированная смертная казнь, как колесование и четвертование» и что «солдатам давно уже стала отвратительна роль палачей». Развернулась жаркая дискуссия, в ходе которой Орлова поддержал великий князь Константин Николаевич, а против него выступили министр юстиции граф Панин и митрополит Московский Филарет. И все-таки весной 1863 года Александр II подписал указ «О некоторых изменениях в существующей системе наказаний уголовных и исправительных». От телесных наказаний тогда освобождались женщины, церковнослужители и их дети, а шпицрутены и плети были отменены полностью.

Выдающийся адвокат Петр Акимович Александров позже, на судебных слушаниях по знаменитому делу Веры Засулич, так характеризовал эту перемену: «Отмена телесного наказания оказала громадное влияние на поднятие в русском народе чувства человеческого достоинства». Та же мысль Модеста Корфа, только с обратным знаком!

Глава 12

Монолог князя Мышкина в романе Ф.М. Достоевского «Идиот». Петрашевцы на Семеновском плацу. «Жить мне оставалось не более минуты».

Один из монологов князя Мышкина в романе Федора Михайловича Достоевского «Идиот» посвящен смертной казни. Горячечный поток сознания, полный тревоги и боли:

«Убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем самое преступление. Убийство по приговору несоразмерно ужаснее, чем убийство разбойничье. Тот, кого убивают разбойники, режут ночью, в лесу, или как-нибудь, непременно еще надеется, что спасется, до самого последнего мгновения. Примеры бывали, что уж горло перерезано, а он еще надеется, или бежит, или просит. А тут всю эту последнюю надежду, с которою умирать в десять раз легче, отнимают наверно; тут приговор, и в том, что наверно не избегнешь, вся ужасная-то мука и сидит, и сильнее этой муки нет на свете. Приведите и поставьте солдата против самой пушки на сражении и стреляйте в него, он еще все будет надеяться, но прочтите этому самому солдату приговор наверно, и он с ума сойдет или заплачет. Кто сказал, что человеческая природа в состоянии вынести это без сумасшествия? Зачем такое ругательство, безобразное, ненужное, напрасное? Может быть, и есть такой человек, которому прочли приговор, дали помучиться, а потом сказали: „Ступай, тебя прощают“. Вот этакой человек, может быть, мог бы рассказать».

Мог бы, и рассказал. Устами князя Мышкина.

История кружка Михаила Васильевича Буташевича-Петрашевского изучена до мелочей. Год 1849-й, аресты, следствие, вердикт суда: двадцать один человек приговорен к смертной казни за «антиправительственные» беседы.

Официальное сообщение о приговоре было опубликовано в «Русском инвалиде» 22 декабря 1849 года, и начиналось оно со слов о том, что «пагубные учения, народившие смуты и мятежи по всей Западной Европе и угрожающие испровержением всякого порядка и благосостояния народов, отозвались, к сожалению, в некоторой степени и в нашем отечестве». Продолжался текст перечислением вины участников процесса и содержал в себе также резолютивную часть: «Генерал-Аудиториат, по рассмотрении дела, произведенного Военно-Судною Комиссиею, признал, что 21 подсудимый, в большей или в меньшей степени, но все виновны: в умысле на испровержение существующих отечественных законов и государственного порядка, – а потому и определил: подвергнуть их смертной казни расстрелянием».

И далее: «Его Величество, по прочтении Всеподданнейшего доклада Генерал-Аудиториата, изволил обратить всемилостивейшее внимание на те обстоятельства, которые могут, в некоторой степени, служить смягчением наказания, и вследствие того Высочайше повелел: прочитав подсудимым приговор суда, при сборе войск, и, по совершении всех обрядов, предшествующих смертной казни, объявить, что Государь Император дарует им жизнь».

Как может понять сам читатель, перед нами снова обряд политической смерти – пусть даже само это наименование в тексте приговора и не прозвучало. Полное неведение до самого конца, и лишь потом – помилование.

Самое время привести тут полный список смертников, тем более что и места он много не займет:

титулярные советники Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский, Василий Андреевич Головинский и Константин Иванович Тимковский;

помещик Николай Алексеевич Спешнев;

гвардии поручики Николай Александрович Момбелли, Николай Петрович Григорьев и Александр Иванович Пальм;

гвардии штабс-капитан Федор Николаевич Львов;

студенты Петербургского университета Павел Николаевич Филиппов и вольнослушатель того же университета Александр Владимирович Ханыков;

служащие азиатского департамента министерства иностранных дел Дмитрий Дмитриевич Ахшарумов, Николай Сергеевич Кашкин и братья Константин Матвеевич и Ипполит Матвеевич Дебу;

литераторы Сергей Федорович Дуров, Федор Михайлович Достоевский и Алексей Николаевич Плещеев;

учитель Главного инженерного училища Феликс Густавович Толь;

помощник инспектора в Технологическом институте Иван Львович Ястржембский;

отставной чиновник Александр Иванович Европеус;

мещанин, владелец табачной лавки Петр Григорьевич Шапошников.

Пестрый состав. Самая массовая казнь за всю петербургскую историю. Отметим, что младшим из приговоренных к смерти, Головинскому и Кашкину, было по 19 лет, старшему, Константину Дебу, – 38. Петрашевский же, Спешнев, Момбелли, Достоевский, Пальм, Европеус, Шапошников были практически ровесниками – по 27-28 лет.

Ранним утром 22 декабря петрашевцы уже на месте казни. Из воспоминаний Дмитрия Дмитриевича Ахшарумова мы знаем, что Семеновский плац в то утро был покрыт свежевыпавшим снегом и окружен войсками, стоявшими в каре, а поодаль от места казни толпились многочисленные зрители. О стечении публики сообщал и Достоевский в письме к брату Михаилу Михайловичу, написанном в тот же день: «Из окон кареты, когда везли на Семен<овский> плац, я видел бездну народа».

Среди площади стоял эшафот, обтянутый «черным трауром».

Ахшарумов: «Внимание наше обратилось на серые столбы, врытые с одной стороны эшафота; их было, сколько мне помнится, много… Мы шли, переговариваясь: „Что с нами будут делать?“ – „Для чего ведут нас по снегу?“ – „Для чего столбы у эшафота?“ – „Привязывать будут, военный суд – казнь расстрелянием.“ – „Неизвестно, что будет, вероятно, всех на каторгу…“

Такого рода мнения высказывались громко, то спереди, то сзади от меня, и мы медленно пробирались по снежному пути и подошли к эшафоту. Войдя на него, мы столпились все вместе и опять обменялись несколькими словами. С нами вместе взошли и нас сопровождавшие солдаты и разместились за нами».

Около получаса длилось чтение приговора, причем все участники кружка Петрашевского изрядно озябли: они были в весенней одежде, в которой их арестовали. Приговор прозвучал для петрашевцев как гром среди ясного неба. «Мы все стояли в изумлении; чиновник сошел с эшафота. Затем нам поданы были белые балахоны и колпаки, саваны, и солдаты, стоявшие сзади нас, одевали нас в предсмертное одеяние», – вспоминал Ахшарумов.

Все уже было готово к свершению смертной казни; первых трех осужденных привязали к столбам. Достоевский (как свидетельствует немало общавшаяся с ним Софья Ковалевская) вспоминал, что это были Буташевич-Петрашевский, Момбелли и Григорьев, однако Дмитрий Ахшарумов приводит иной список: Петрашевский, Момбелли и Спешнев. Это подтверждается и текстом приговора, где как раз Петрашевский, Спешнев и Момбелли составили первую тройку обвиняемых.

И вот команда к заряду! На хрестоматийно известном рисунке Бориса Покровского, изображающем приготовления к расстрелу петрашевцев, видны выкопанные рядом со столбами могильные ямы: по мысли художника, видимо, царское правительство собиралось закопать приговоренных прямо в центре столицы. Недостоверность рисунка очевидна, он полностью опровергается и воспоминаниями, и документами.

Ключевой момент запомнился Дмитрию Ахшарумову особо: «Сердце замерло в ожидании, и страшный момент этот продолжался с полминуты. При этом не было мысли о том, что и мне предстоит то же самое, но все внимание было поглощено наступающею кровавою картиною. Возмущенное состояние мое возросло еще более, когда я услышал барабанный бой, значение которого я тогда еще, как не служивший в военной службе, не понимал. „Вот конец всему!..“ Но вслед за тем увидел я, что ружья, прицеленные, вдруг все были подняты стволами вверх. От сердца отлегло сразу, как бы свалился тесно сдавивший его камень! Затем стали отвязывать привязанных Петрашевского, Спешнева и Момбелли и привели снова на прежние места их на эшафоте. Приехал какой-то экипаж – оттуда вышел офицер – флигель-адъютант – и привез какую-то бумагу, поданную немедленно к прочтению. В ней возвещалось нам дарование государем императором жизни и взамен смертной казни каждому, по виновности, особое наказание».

Рассказ Достоевского о тех минутах позже записала мемуаристка: «Мне показалось, что он никого из нас не видел, не слышал перешептывания; он смотрел куда-то вдаль и точно переживал до мелочей все, что перенес в то страшное морозное утро.

– Не верил, не понимал, пока не увидал креста… Священник… Мы отказались исповедоваться, но крест поцеловали… Не могли же они шутить даже с крестом!.. Не могли играть такую трагикомедию… Это я совершенно ясно сознавал… Смерть неминуема. Только бы скорее… И вдруг напало полное равнодушие… Да, да, да! Именно равнодушие. Не жаль жизни и никого не жаль… Все показалось ничтожным перед последней страшной минутой перехода куда-то… в неизвестное, в темноту… Я простился с Алексеем Николаевичем, еще с кем-то… Сосед указал мне на телегу, прикрытую рогожей. „Гробы!“ – шепнул он мне… Помню, как привязывали к столбам еще двоих… И я, должно быть, уже спокойно смотрел на них… Помню какое-то тупое сознание неизбежности смерти… Именно тупое… И весть о приостановлении казни воспринялась тоже тупо… Не было радости, не было счастья возвращения к жизни… Кругом шумели, кричали… А мне было все равно – я уже пережил самое страшное…»

Федор Михайлович вообще-то не слишком любил вспоминать про тот день; все, что мы знаем о его тогдашних ощущениях и мыслях, – это буквально обрывки, прежде всего из его письма к брату: «Сегодня, 22 декабря, нас отвезли на Семеновский плац. Там всем нам прочли смертный приговор, дали приложиться к кресту, переломили над головою шпаги и устроили наш предсмертный туалет (белые рубахи). Затем троих поставили к столбу для исполнения казни. Я стоял шестым, вызывали по трое, след<овательно>, я был во второй очереди и жить мне оставалось не более минуты. Я вспомнил тебя, брат, всех твоих; в последнюю минуту ты, только один ты, был в уме моем, я тут только узнал, как люблю тебя, брат мой милый! Я успел тоже обнять Плещеева, Дурова, которые были возле, и проститься с ними. Наконец ударили отбой, привязанных к столбу привели назад, и нам прочли, что его императорское величество дарует нам жизнь».

После помилования началась процедура гражданской казни. Над головами дворян палачи ломали шпаги, приговоренных переодевали в арестантскую одежду: «…дали каждому арестантскую шапку, овчинные, грязной шерсти, тулупы и такие же сапоги». Петрашевского отправили в Сибирь прямо с эшафота – и Ахшарумову особенно запомнилось, как Михаил Васильевич, в раздражении от неловкости кузнецов, заковывавших его в кандалы, сам присел на помост и стал себя заковывать.

…Завершим эту главу историей, зафиксированной в дневнике Леонтия Васильевича Дубельта за 1851 год: «НОЯБРЬ 1. Отставной коллежский секретарь Панов ударил на Благовещенском мосту часового и за то был отдан под суд. Его приговорили к смерти и сегодня привели его на Семеновский плац для совершения казни, но Государь Император помиловал его».

Тоже ведь повторил отставной чиновник судьбу петрашевцев. Пострадал буквально ни за что, был приговорен к смерти, томился, ждал неизбежного, но в конечном итоге остался жив.

Шпицрутены. Военное наказание - проведение через строй
(Spiessrutenlauf. Die Militärstrafe Gassenlaufen)

Художник:
Ходовецкий, Даниэль Николай
(польск. Daniel Nikolaus Chodowiecki)
1726—1801
18 х 26см
гравюра

В 1816 году рядовой л.-гв. Уланского полка, Василий Пивоваров, за побег и кражу живности у проезжающих, предан военному суду при варшавском ордонанс-гаузе. Конфирмация Цеса-ревича: «прогнать его, Пивоварова, сквозь 1000 человек 5 раз и, возобновя на верность присягу, определить на службу в один из армейских полков».

«Л.-гв. Литовского полка рядовой Галка опоздал несколько минут на ученье, за что унтер-офицер Чарнецкий, положив его на землю и привязав крестообразно к палке, немилосердно наказал, а после, оставя его связанными пошел на ученье. Тем временем рядовой Галка развязался, взял с собою веревки и палку, к коей был привязан, и хотел идти жаловаться к генерал-адъютанту графу Красинскому, но поблизости казарм был пойман и наказан: вчера пятидесятью, ныне пятидесятью палочными ударами, а также завтра имеет получить 50 палок. Сей рядовой находится на службе 12 лет» (Донесение 20 мая 1830 г).

К сожалению, в своих последующих донесениях агент тайной полиции не упоминает, сколько дней несчастный Галка получал свою палочную порцию.

Этот скорбный лист примеров можно было бы продлить до бесконечности; но достаточно и сказанного.

Телесные наказания производились очень часто и отнимали много времени, так как для наказания шпицрутенами одного человека часто выводился в поле целый полк или, по крайней мере, батальон, а самый процесс наказания длился иногда несколько часов. Наказанный шпицрутенами каждый раз был отправляем в госпиталь на излечение. Очень часто наказание производилось не сразу, а в несколько приемов — два, три и даже более. Так например, рядовой л.-гв. Литовского полка Ковтуненко, присужденный к 6000 шпицрутенов, выдерживает в один раз только четыре тысячи и, пробыв в госпитале две недели, проходить через остальные две тысячи.

В 1817 году рядовой Семен Машук, приговоренный военно-судной комиссией к двенадцати тысячами шпицрутенов, пройдя через 1000 человек четыре раза, оказался настолько слабым, что не мог, по свидетельству врача, продолжать дальнейшую прогулку по «зеленой улице» и был отправлен в госпиталь. Через две недели он вынес еще несколько тысяч и опять отправился в госпиталь... (и так продолжалось до тех пор, пока Машук не прошел через все 12000).

После 1830 года такие поразительные случаи жестокости наказании в полках почти не встречаются, потому что в январе этого года, одновременно с уничтожением кнута, последовало Высочайшее повеление: заменять кнут шпицрутенами, но не более шести pass через тысячу человек.

Наказание шпицрутенами обставлялось некоторою торжественностью; офицеры, присутствовавшие при исполнении наказания, должны были являться на это зрелище в полной парадной форме, а по окончании его подписывали экзекуционный лист, который отправлялся потом в ордонанс-гауз.

Розги в полках употреблялись в таком большом количестве, что существовал особый род земской повинности: войскам отводились места для резки прутьев. Литовскому полку, например, было отведено с этою целью комиссиею Мазовецкого воеводства место на берегу Вислы, поросшее ивовым кустарником, куда отправлялись команды резать прутья. Для наказания розгами и палками в каждой роте и эскадроне полагались по штату профосы, т. е. люди, вся обязанность которых только и заключалась в том, чтобы сечь. В каждом полку, как в казармах, так и в лагерях, существовали палочные пикеты и палочные караулы, самое название которых объясняет их назначение..... Словом, это была целая система, усовершенствованная и строго организованная.

В июле 1829 года варшавская секретная полиция доносит, что в польской армии и русском гвардейском отряде наказание нижних чинов вошло в такое употребление, что после вечерней зори во всех лагерных сараях слышно стенание, ибо почти в каждой роте рядовые в оных сараях немилосердно наказываются палками.

Выстраивается тысяча бравых русских солдат в две шпалеры, лицом к лицу; каждому дается в руки хлыст - шпицрутен; живая зеленая улица, только без листьев, весело движется и помахивает в воздухе, как веточки в непогоду.
Выводят преступника, обнаженного до пояса и привязанного за руки к двум ружейным прикладам; впереди двое солдат, которые позволяют ему продвигаться вперед только медленно, так чтобы каждый шпицрутен имел время оставить след свой на «солдатской шкуре»; сзади вывозиться на дровнях гроб.
Приговор прочтен: раздается зловещая трескотня барабанов,
раз, два!.. и пошла хлестать зеленая улица справа и слева.
В несколько минут солдатское тело спереди и сзади покрывается широкими рубцами, краснеет, багровеет, летят кровавые брызги, попадая на лица и одежду экзикуторов...
...«Братцы, пощадите!..» - прорывается стон сквозь глухую трескотню барабанов; но щадить - самому тут же быть пороту, - и ещё усерднее хлыщет березовая улица.
Скоро бока, спина и грудь представляют одну сплошную рану; местами кожа сваливается клочьями, - и медленно движется на прикладах живой мертвец, обвешанный мясными лоскутьями, безумно выкатив глаза свои.
Вот он свалился, а бить осталось ещё много, - живой труп или просто труп кладут на дровни и снова возят взад и вперед, промеж шпалер, с которых сыплются удары шпицрутенов, и рубят кровавую кашу.
Смолкли стоны, слышно только какое-то шлепанье, точно кто по грязи палкой шалит, да неумолкно трещат зловещии барабаны.

Д. А. Ровинский. «Русские народные картинки». СПБ, 1881 г. , книга IV,
стр. 323 - 324

Л.А. Серяков
рассказывает о жизни в военных поселениях:
Наказание шпицрутенами происходило на другом плацу, за оврагом. На эту казнь я бегал по нескольку раз в течение двух недель; холодно, устану - сбегаю домой, отогреюсь и опять прибегу. Музыка, видите ли, играла там целый день - барабан да флейта, - это и привлекало толпу ребятишек.
На этом плацу, за оврагом, два батальона солдат, всего тысячи в полторы, построены были в два параллельных друг другу круга, шеренгами лицом к лицу. Каждый из солдат держал в левой руке ружье у ноги, а в правой -шпицрутен. Начальство находилось посередине и по списку выкликало, кому когда выходить и сколько пройти кругов, или, что то же, получить ударов. Вызывали человек по 15 осужденных, сначала тех, которым следовало каждому по 2000 ударов. Тотчас спускали у них рубашки до пояса, голову оставляли открытой. Затем каждого ставили один за другим, гуськом, таким образом: руки преступника привязывали к примкнутому штыку так, что штык приходился против живота, причем, очевидно, вперед бежать было невозможно, нельзя также и остановиться или попятиться назад, потому что спереди тянут за приклад два унтер-офицера. Когда осужденных устанавливали, то под звуки барабана и флейты они начинали двигаться друг за другом. Каждый солдат делал из шеренги правой ногой шаг вперед, наносил удар и опять становился на свое место. Наказываемый получал удары с обеих сторон, поэтому каждый раз голова его, судорожно откидываясь, поворачивалась в ту сторону, с которой следовал удар. Во время шествия кругом, по зеленой улице, слышны были только крики несчастных: «Братцы! Помилосердствуйте, братцы, помилосердствуйте!»
Если кто при обходе кругом падал и даже не мог идти, то подъезжали сани, розвальни, которые везли солдаты, клали на них обессиленного, помертвевшего и везли вдоль шеренги; удары продолжали раздаваться до тех пор, пока несчастный ни охнуть, ни дохнуть не мог.В таком случае подходил доктор и давал нюхать спирту. Мертвых выволакивали вон, за фронт.
Начальство зорко наблюдало за солдатами, чтобы из них кто-нибудь не сжалился и не ударил бы легче, чем следовало.
При этой казни, сколько помню, женщинам не позволялось присутствовать, а, по приказанию начальства, собраны были только мужчины, в числе которых находились отцы, братья и другие родственники наказываемых. Всем зрителям довелось пережить страшные, едва ли не более мучительные часы, чем казнимым. Но мало того. Были случаи, что между осужденными и солдатами, их наказывающими, существовали близкие родственные связи: брат бичевал брата, сын истязал отца… Наказанных развозили по домам обывателей на санях, конвоируемых несколькими казаками. Надобно заметить, что, так как всех 300 человек, наказанных в одном только нашем округе, в лазарете поместить было нельзя, то для них отведены были некоторые избы поселян. Сюда уже беспрепятственно ходили все родные, приносили больным съестные припасы и водку для обмывания ран: водка предохраняла раны от гниения.
Ни одному из наказанных шпицрутенами не было назначено, как мне потом рассказывали, менее 1000 ударов; большей же частью – давали по 2, даже по 3 тысячи ударов; братьям Ларичам, как распространителям мятежа, дано по 4000 ударов каждому, оба на другой день после казни умерли. Перемерло, впрочем, много из казненных, этому способствовали недостаток докторов, отсутствие медицинских средств, неимение хороших помещений, недостаток надлежащего ухода за больными и проч. В народе во все время казней и всех их последствий не замечалось никакого озлобления, ни малейшего ропота против начальства, говорили только: «Господь наказывает нас за грехи».
Ни до, ни после николаевского царствования это чудовищное наказание не применялось с такой угрюмой последовательностью, и ни один император не подписывал столь бестрепетно эти приговоры к мучительной смерти.

« . . . Тогда в солдаты провожали все равно как в могилу, а я не робел; я даже
и не думал, что не дослужусь до офицера... Непременно, думал я, офицером буду!
Однако вышло другое. Ногу мою очень скоро там разнесло совсем, и положили меня
в больницу. А в больнице-то я пролежал ни много ни мало, как целых два года,
ногу-то мне там и отрезали. И как раз тут воля вышла! Обкорнали мне крылья да
на волю и выпустили! Ни кола ни двора, полетай куда знаешь - это пролетарий
называется по-книжному-то! Двадцать девять лет мне было тогда, да только никто
не верил, все за старика считали: переделали мне в больнице рыло-то! За два
года-то лежанья много я, Копка, книг прочитал: если бы все их собрать, то можно
было бы ими набить вот всю нашу комнату до потолка! И арифметике я выучился
в больнице, у одного барина, а до тех пор арифметики я не знал, так что оно,
пожалуй, и лучше вышло, что в больницу-то попал. Солдатская служба была такая,
что волосы дыбом становятся, как вспомнишь! Я бы непременно в беглые попал,
а беглых тогда "сквозь строй" прогоняли: поставят роту солдат в два ряда,
каждому палку дадут, а беглому руки к ружью привяжут и за ружье ведут, и бьют
его с двух сторон в голую спину палкой изо всей силы, так что, когда до тебя,
бывало, дойдет очередь бить, то уж не по спине бьешь, а по кровяной говядине,
говядина-то клочьями висит, а в ней от палок занозы. Упадет он - его водой
отольют, поднимут и опять дальше сквозь строй ведут! Случалось, что так и не
дойдет до конца: помрет под палками. Тихо-то ударить нельзя: сзади строя ундера
идут и мелком на спине крестики ставят тем, которые не изо всей мочи ударили.
Кончится "сквозь строй", тут начнут этих "меченых" пороть: только и слышно
кругом "ува! ува!" - как младенцы, под розгами визжат!.. »

«Сквозь строй»

Печально известный факт, что до отмены телесных наказаний Александром II в 1863 году, они часто на практике оказывались заменителем смертной казни.

Решил собрать по источникам известные примеры.

О наказании III отделение в 1844 году доложило императору с обстоятельным комментарием.

Нравственно-политический отчёт за 1843 год // Россия под надзором: Отчёты III отделения 1827-1869. - М., 2006. - С. 337
http://rudocs.exdat.com/docs/index-23089.html?page=35
Насчёт генерал-адьютанта Арбузова слышно было всеобщее негодование, когда он присутствовал при наказании шпицрутенами Лейб-Гвардии Егерского полка фельдфебеля Тищенко, которому он даже не позволил помолить Богу перед наказанием, которого обременял самыми отвратительными ругательствами и за которым следовал шаг за шагом во время его наказания, поощряя и понуждая солдат к сильнейшим ударам.

При этом случае вообще слышны были суждения против шпицрутенов: мудрые, чадолюбивые правители России отменили смертную казнь, говорили в публике, но злость или раболепство заменило это благодетельное постановление шпицрутенами, которые в большом количестве делаются сторицею ужаснее смертной казни. При расстрелянии преступника или при отсечении ему головы на эшафоте он чувствует мгновенное страдание, тогда как, напротив, при назначении ему 6 тысяч ударов шпицрутенами тело его разрывается на куски, удары касаются костей, и он всегда или почти всегда умирает чрез несколько часов и иногда только чрез несколько дней в ужасных и невыразимых страданиях. Таким образом, смертная казнь заменена другою, далеко ужаснейшею, и, следовательно, человеколюбивая цель Государя не только не достигнута, но, напротив, усугублена самым варварским образом. Из этого рассуждения выводят ещё и то заключение, что рано или поздно целый батальон из сострадания и по причине отвратительности вида иссеченного, так сказать, изорванного преступника, откажется продолжать наказание и сделается ослушником воли высшего начальства, и тысяча человек будут виновны, тогда как по совести нельзя будет обвинять их. Ещё другое выводят суждение по этому случаю: говорят, что во время привода преступника на место наказания все присутствующие обыкновенно обременяют преступника ругательствами и, так сказать, радуются, что его преступление будет наказано; но потом, через несколько времени, когда увидят отлетающие куски его тела, начинают чувствовать к нему сострадание и, вооружаясь уже против законной власти, обвиняют оную в излишней жестокости. Так было при наказании убийцы князя Гагарина: когда он приведён был на площадь, все кричали: вот злодей, убийца! - но когда он упал, окровавленный, под ударами шпицрутенов, тогда выразилось явное участие к тому же убийце, и слышны были возгласы: зачем не убьют, зачем его мучат?

Естественно, что убийство фельдфебеля не сказалось на карьере ген. Арбузова.
http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D1%80%D0%B1%D1%83%D0%B7%D0%BE%D0%B2,_%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%B9_%D0%A4%D1%91%D0%B4%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87

7. Материалы для истории крепостного права в России: Извлечения из секретных отчётов Министерства внутренних дел за 1836 - 1856 гг. - М.: ГПИБ, 2010

Сведения, извлечённые из отчёта Департамента Полиции исполнительной за 1842 год
Дабы придать суду над зажигателями более быстроты и строгости, усилить самое наказание опасных преступников и тем содействовать к предупреждению дальнейшего распространения поджогов, Государь Император высочайше повелел, чтобы зажигателей судить военным судом без очереди и подвергать их наказанию шпицрутенами через 1000 человек 6 раз на самом месте преступления, а потом, заковав, отправлять на каторгу. (В 3 местах, где доселе было исполнено сие наказание, преступники вскоре после сего умерли)
(С. 72)

Сведения, извлечённые из отчёта Департамента Полиции исполнительной за 1843 год
В отношении доказанных поджигателей исполнялись в точности последовавшие ещё в 1842 г. высочайшие повеления, на основании коих преступники сии предавались военному суду и наказывались шпицрутенами (кроме, однако, малолетних), через 1000 человек шесть раз, - после такового наказания некоторые из них вскоре умерли
(С. 85)

Сведения, извлечённые из отчёта Департамента Полиции исполнительной за 1847 год
более всего заслуживает внимания убийство, совершённое в Могилёвской губ. 2 дворовыми людьми тамошнего помещика Лесневского. Злодеи сии, в порыве ожесточения и ярости, возбуждённых в них наказанием розгами их двоюродного брата и руководимые вообще издавна замеченным нерасположением и даже ненавистью к помещичьей власти, убили эконома, в присутствии коего производилось означенное наказание, покушались убить самого владельца, но сей последний был защищён. Потом немедля и безотчётно бросились в 2 соседственные имения, где и умертвили тамошних помещиков и жен их, сверх того ранили 8 человек дворянского сословия, живших в домах как своего, так и других 2 владельцев.
(С. 129)

Оба они, по приговору военного суда, подвергнуты наказанию шпицрутенами, и один во время наказания, а другой через несколько часов, умерли, и тела их оставлены были на эшафоте в продолжение суток
(С. 130)

Очевиден запугивающий смысл оставления тел забитых на эшафоте.

8. Н. Евреинов. История телесных наказаний в России: Дополненное статьями, запрещёнными старым правительством. - Пг., 1917. – С. 112-113, 114-115, 116

"Помню, день казни Матвея был тёплый, солнечный. Его привели тогда угнетённого, в арестантском одеянии на базарную площадь, где выстроены были улицей два ряда солдат по 50-ти человек на каждой стороне, с длинным, около 3-х аршин, в правой руке у каждого солдата прутом из тальника. Эта постановка солдат называлась в народе зелёной улицей. Вот по этой-то зелёной улице Матвею предстояло пройти с привязанными к прикладам двух ружей руками, с обнажённой спиной, впредь и обратно целых три ряда. А между тем, говорят, бывали случаи, что солдаты, по внушению начальства, забивали преступника на смерть только с 300 ударов…
По приводе Матвея на площадь, где кроме солдат собралась уже огромная толпа народа, был прочитан при полнейшей тишине приговор; затем с осуждённого был снят арестантский халат и рубашка. Доктор освидетельствовал состояние его здоровья… Офицер скомандовал «подать ружья и нагрудник». Нагрудником тотчас же повязали грудь Матвея. Полицмейстер приказал ему приготовиться и дать руки для привязки их к двум поданным, сложенным крест на крест двумя солдатами ружейным прикладам. Матвей перекрестился, поклонился на все четыре стороны народу и протянул руки к прикладам ружей…
Раздался барабанный бой, а вслед за ним стоны Матвея, шедшего, в сопровождении двух солдат, с привязанными к прикладам руками по зелёной улице. Время от времени Матвей вскрикивал «помилосердствуйте», вероятно, после сильного удара кого-либо из солдат». Вскоре после наказания он умер в госпитале от чахотки. Roen, Е. К. Савельев. Исторический Вестник» 1903 г. 7.

Порция в 4000 ударов, которую получил несчастный мужик, ещё считали очень умеренной; зачастую назначали больше, доходя до 6000, даже до 11 и 12 тысяч. Мало кто переносил такое наказание. Прогнанный в 50 годах в Москве сквозь строй мещанин Васильев умер на третьи сутки после экзекуции. Джаншиев. «Эпоха великих реформ» стр. 187»

«Известно, что и другие телесные наказания тоже сплошь и рядом оканчивались смертью преступников. Не мало, например, злодеев испустили своё последнее дыхание под ударами кнута, на кобыле. Так, между прочим, кончил свою бурную жизнь и разбойник Гусев. Он бежал из Сибири в Россию, ограбил в Саратове церковь и был приговорён к кнуту. Его привели на торговую площадь, палач хотел его привязать к кобыле, но разбойник в это время закричал на весь собравшийся народ: «Эй, кобылка, кобылка! Вывозила ты меня ни один раз, ну-ка вывези опять.» - «Нет, Иван Васильевич, заметил палач, теперь она тебя не вывезет! – Затем он положил Гусева на скамейку и с промежутками секунд на 6 начал с прискоком давать удары. Когда преступника сняли с кобылы, он был уже мёртв. По обычаю всё-таки наложили на него клейма, но натирать порохом их уже не имело смысла. Максимов. Сибирь и каторга . Стр. 245.

Спрашивается, какая разница между такими наказаниями и смертной казнью? Возможно ли было сказать, что эта последняя в России не существовала?»

«Одного отставного cтарого солдата, не имевшего ни копейки денег, согнали с квартиры. На последние гроши он пошёл купить свечку, чтоб поставить перед иконой. Но, на грех, соблазнился фарфоровым яйцом и свечой и взял их себе. Яйцо у него выскользнуло. Его арестовали. Суд вынес приговор: лишить всех прав состояния, 20 ударов плетьми. Несчастный старик после второго удара умер. Русская старина, 1874 г., т. 9»

О последнем деле подробнее:

Рассказы из прежней судебной практики // Русская старина. 1874. Т. 9. С. 191, 193-194

(Помещаемые здесь рассказы переданы нам Николаем Павловичем Позняковым, бывшим сначала столоначальником с-петербургской уголовной палаты, а потом секретарем надворного уголовного суда. Г. Позняков сам производил дела и ручается за верность фактов)

По болезненному состоянию он не мог найти работы, а поэтому не в состоянии был платить за своё помещение. Когда квартирный хозяин очень поналёг на солдатика, требуя платы за угол, то последний, т. е. солдатик, в ожидании небесной помощи его безвыходному положению, отправился в Казанский собор, купил на последние деньги самую маленькую свечку и принялся ставить её на место. В это время у него явилась мысль воспользоваться стоявшею у образа фарфоровую свечою и таким же яичком, которое он думал продать, и вырученными деньгами заплатить хозяину за угол. Он осмотрелся кругом, и видит, что народа в церкви нет, а сторожа делают каждый своё дело в разных углах. Солдатик вынул свечу и отвязал яичко; первую спрятал под шинель, а второе - опустил в карман штанов. Но яичко выдало бедного солдатика: чрез дыру в кармане оно выпало и покатилось по полу. Виновного остановили, обыскали, нашли и свечу, и вместе с похищенным, по оценке на два рубля, арестовали. В полиции он рассказал повод к преступлению. Палата присудила его к лишению всех прав состояния, наказанию плетьми двадцатью ударами и к ссылке. Несчастный вынес только два удара: третий нашёл его уже мёртвым.

9. Полицейский разбой в Москве // Колокол. - Лист 5. - 1 ноября 1857 г.
http://smalt.karelia.ru/~filolog/herzen/texts/htm/herzen13.htm
«Какова же была отрада для Москвы, когда в одно прекрасное утро разнеслась весть, что с Беринга сорвали эполеты и дали ему несколько пощёчин. В городе только и говорили, что об этом счастливом происшествии: едва-ли кто станет отрицать, что за малыми исключениями удовольствие было всеобщее. Только одно неприятное чувство примешивалось к нему: знали, что человек, имевший мужество отпечатать свою ладонь на лице превосходительного Держиморды – был солдат и участь солдата в подобных случаях заставляет обливаться за себя сердце кровью (…) Несчастный был приговорён к 3000 ударам сквозь строй. Наказание было исполнено в Москве, в крутицких казармах: он прошёл только 2.000 и упал замертво. Его отвезли в больницу – но он к счастию не вылечился: на третий день после своей пытки он умер»

10. Н. Загоскин. Очерк истории смертной казни в России. - Казань, 1892. - С. 99
http://www.allpravo.ru/library/doc101p0/instrum2363/print2367.html
Наказание шпицрутенами, всегда производившееся «сквозь строй», весьма нередко было смертельным, в особенности в тех случаях, когда оно назначалось в количестве 6-ти и даже 12-ти тысяч ударов; часто, в таких случаях, экзекуция оканчивалась над полуживым телом наказываемого. Многие местные старожилы помнят ещё, как таким именно образом были на смерть загнаны в Казани, в 40-х годах, знаменитые волжские разбойники, Быков и Чайкин.

О Быкове и Чайкине сохранилось подробное описание очевидца.

Главная » Трудовое » Прогонять сквозь строй. Наказание шпицрутенами (“сквозь строй”)