Вильгельм Райх - известный учёный, открывший множество новых способов влияния на человеческий организм при помощи вибраций оргонной энергии. На основных его изобретениях, таких как Камера Райха, либо комплекс упражнений Райха следует остановиться подробнее. Ведь именно в них можно увидеть блеск его впечатляющей мысли.

В статье:

Кто такой Вильгельм Райх

Мне хорошо известно о том, что человечество на протяжении многих столетий знает о существовании универсальной жизненной энергии. Однако для наук естествознания основная задача заключается в том, чтобы научиться эту энергию использовать. В этом заключается основное отличие между моей работой и всем предыдущим знанием.

Это цитата Вильгельма Райха, которая очень точно описывает его мировоззрение, а также то, чем он занимался всю свою жизнь. Именно из-за этого мировая общественность относилась к нему как к сумасшедшему учёному, а многие не знают о нём и сейчас. Это - частая дилемма человечества, которое угнетает или даже гнобит людей, работающих ему во благо. И никто не сможет точно сказать, в чём причина такого отношения. Возможно в том, что большинство людей консерваторы. Они предпочитают оставаться в старом положении. Ведь всё новое несёт неприятное чувство, когда нужно приспосабливаться. В чём же заключалась основная мысль этого великого деятеля?

Вильгельм Райх

Райх был весьма известным психологом и изобретателем первой половины двадцатого века. Именно его выкладки легли в основу радиозондов. Также в сферу его разработок входило устройство, которое могло влиять на погоду. Но главным изобретением Вильгельма Райха был накопитель оргонной энергии. Или жизненной энергии, если пользоваться другой терминологией. С помощью такого накопителя он мог вылечить многие болезни. Некоторые источники говорят даже о лечении онкологических заболеваний. Аккумулятор Райха способствует улучшению физического состояния, воздействуя непосредственно на живые ткани организма. Как же великий учёный пришёл к такому изобретению?

Существует множество свидетельств того, что Райх часто задумывался о том, что же двигает нашим организмом. Не о мысли, а о тех энергиях, которые управляют мышцами, костями, органами. Научно подтверждено, что каждый из наших органов вибрирует на своей частоте . Подобные исследования проводила и наша соотечественница . Таковой факт не раз изучен, и некоторые учёные даже занимаются разработкой оружия, которое будет влиять именно на подобные вибрации. Но тайна их до сих пор остаётся нераскрытой. Райх утверждал, что она - косвенный признак такой жизненной энергии. А раз она есть, то на неё можно влиять. Её можно накапливать, перенаправлять туда, куда нужно.

Кроме создания технических устройств, будучи учеником Фрейда, Райх посвятил немало времени и изучению различных других аспектов человеческой жизни. Особое внимание он также уделял и интересовался теорией . Также ученый разрабатывал и полезные физиотерапевтические упражнения.

Камера Райха - что она собой представляет

Камера Райха - это итог множества часов исследования жизненной энергии учёным. Она позитивно влияет на здоровье, гармонизируя внутренние вибрации и избавляя человека не от симптомов, а от изначальных причин большинства болезней внутренних органов. Изначально это была тяжёлая, громоздкая машина. Но со временем, когда наука развивалась, были найдены способы сильно облегчить конструкцию. И, в конце концов, камеру Райха своими руками может сделать любой человек. Но какой принцип её работы? Прежде, чем начинать работу с таким устройством, лучше знать, каковы её точки влияния на нашу жизнь.

Каждое заболевание, по теории Райха, это признак, что в вибрации определённого органа наступили сбои. Сильные или слабые, но факт остаётся фактом - раз появился дисбаланс, то его нужно вернуть в устойчивое состояние. Вернуть в состояние покоя. Камера Райха занимается именно этим. Она сконструирована таким образом, что, собирая энергию вибрации органов, начинает перераспределять её равномерно.

Этот агрегат сглаживает проблемы в балансе, восстанавливает его, чем и обеспечивает выздоровление. Её оздоровительные свойства подтверждены многими наблюдениями и клиническими исследованиями. Но как так получается, что это устройство забыто широкой наукой, а более дорогие и не такие эффективные приборы нет? Почему они здравствуют, а камера Райха остаётся в забытье? Всё дело в той репутации, которую создали вокруг Райха при его жизни. Кто всерьёз будет рассматривать изобретения человека, имеющего репутацию сумасшедшего? Тем более, что у Райха было много противников, которые обладали широким влиянием на научные круги. Возможно, именно они так повлияли на мировую общественность, чтобы оставить это устройство на заднем плане и продвинуть какие-то свои теории. И всё это было сделано ради прибыли.

Как сделать камеру Райха своими руками

Итак, теперь следует приступить к вопросу - как сделать ящик Райха своими руками. Сложно найти человека, который не хотел бы иметь у себя в квартире устройство, способное помочь с любой проблемой, если она связана со здоровьем. А построить его сможет действительно каждый. Не нужно сложных устройств, и хитроумных приспособлений. Простота - сестра таланта.

Для создания такой машины своими руками, вам потребуется следующие материалы: дерево, металлические опилки, органическое волокно (например шерсть или мех). Из дерева нужно собрать широкий, прямоугольный ящик, под рост человека. Теперь возьмите органическое волокно и перемешайте его с металлическими опилками. Можно просто плотным слоем насыпать сверху. Далее закрепить получившуюся смесь на стенах, зашив всё деревянными листами. И камера готова!

Жизненная или оргонная энергия будет формироваться внутри волокна, а металл начнёт работать, как резонатор. Таким образом машина способна увеличивать подобную пульсацию внутри организма человека. Райх советовал проводить в машине каждый день, по 15-30 минут, даже если вы не болеете. Это очень мощная профилактика, способная не только улучшить иммунитет, но и повысить работоспособность.

Губка Райха состоит из пяти стадий. Первая стадия длится от 5 до 10 минут (в зависимости от вашего физического состояния). Займите лежачее положение, но на спине, а потом коснитесь кулаками пяток, подняв пятки. А в месте с ними - таз и живот. Тяните таз так высоко, как у вас это получается. Хорошим положением наступает тогда, когда лобок станет самой высокой точкой. Старайтесь не просто держать положение, а постоянно тянуться выше. Ведь если вы будете сохранять одну позу, то скоро начнёте опускаться вниз.

Вторая стадия длится также от 5 до 10 минут. Опустите пятки, но продолжайте поднимать таз вверх. Третья стадия длится от 10 до 20 минут. Теперь нужно начать пульсацию. Представьте, что под тазом находится резиновый шарик, который толкает вас вверх. Совершайте поступательные движения вверх-вниз. Четвёртая стадия занимает тоже от 5 до 10 минут. Вам нужно собрать в кулак всю свою концентрацию, и начать представлять белый свет. Он должен загореться в паху, а его лучи должны распространяться вокруг. Опускайте таз на пол и в такой позе начинайте сводить и разводить коленки. Пятая стадия - заключительная, она длится всего 5 минут. Просто лежите в удобной позе, пока не наступит полное расслабление.

Суммируя всё вышесказанное, можно сделать вывод, что Райх - великий и незаслуженно забытый учёный двадцатого века, который занимался тонкими проблемами человеческого организма. Он разработал целую систему, начинающуюся от механизмов, и заканчивающуюся всевозможными упражнениями. Она служит для того, чтобы тонко настраивать вибрации нашего организма.

Мсье Гурджиев Повель Луи

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Рассказывает доктор Янг. Первые упражнения. Преодоление трудностей. Строительство зала для занятий. Физический труд и физическая усталость. Пример интеллектуального упражнения. Жертвы гипноза. Гурджиев и автомобиль. Гурджиев и медицина. Не дьявол ли Гурджиев? Путь к власти. Доктор Янг

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Рассказывает доктор Янг. Первые упражнения. Преодоление трудностей. Строительство зала для занятий. Физический труд и физическая усталость. Пример интеллектуального упражнения. Жертвы гипноза. Гурджиев и автомобиль. Гурджиев и медицина. Не дьявол ли Гурджиев? Путь к власти. Доктор Янг возвращается к «механическому существованию».

ВО ВРЕМЯ своих лондонских лекций Успенский рассказал о некоей примечательной личности по фамилии Гурджиев, который создал нечто вроде собственной системы танца. Успенский знал его еще по Москве, потом встретил в Константинополе, уже после революции. По свидетельству Успенского, Гурджиев много путешествовал по Востоку: побывал в Туркестане, Монголии, на Тибете, в Индии, изучив эти местности в совершенстве. Особенно его интересовал быт восточных монахов. Он знал множество практикуемых монахами физических упражнений и религиозных танцев. Глубоко исследовав воздействие подобных движений на человеческую психику, Гурджиев собирался применить свои познания на практике, создав школу, где бы одновременно преподавались монашеский тренинг и то самое учение, которому посвятил свои лекции Успенский. Последний заверил, что Гурджиев, в данный момент проживающий в Дрездене, уже успел подготовить группу инструкторов, способных обучить и теории, и практике гурджиевского учения. Успенский уверял, что в окружении Гурджиева много выдающихся артистов, врачей, философов, в основном из русской эмиграции.

Гурджиев и сам побывал в Лондоне, если не ошибаюсь, два раза. Чувствовалось, что это противоречивая личность, но в Целом он производил благоприятное впечатление, хотя некоторых, особо робких, привела в ужас его гладко выбритая голова, одного этого хватило. Поначалу планировалось организовать «Институт» в Лондоне, что оказалось неосуществимым из-за трудностей с визами. Помог парижский Институт Далькроза, предоставивший для занятий свое помещение на улице Вожирар, правда, временно, на срок летних каникул. Именно тогда, точнее в августе 1922 года, к Гурджиеву присоединилась большая группа англичан, включая и меня.

И вот занятия начались. Ни разу мне не приходилось видеть таких странных упражнений. Но иными они и не могли казаться, ведь главная их цель сломать инерцию, разрушить телесные привычки. Да к тому же мы предались им, возможно, даже с излишним пылом, потому и затрачивали чрезмерное количество сил и энергии. Чтобы понять суть этих упражнений, достаточно вспомнить одну игру, в которую всем нам наверняка приходилось играть в детстве. Вспомните: надо было ухитриться одной рукой, круговым движением поглаживать себя по животу и одновременно другой слегка похлопывать по макушке. Для многих это почти непосильная задача: движения неуверенные, постоянно путаются поглаживания с похлопываньями, а под конец становятся и вовсе хаотичными. Чтобы научиться производить столь различные движения одновременно, требуется незаурядная воля. Именно такого рода были наши задания, да некоторые еще и не из двух движений, а из четырех, причем каждое в своем ритме. Любое из них требовало исключительного напряжения, долго их было не выдержать, что и доказывало, сколь инертно наше тело. А значит, преодоление этой инерции важнейшее условие «пробуждения».

Пока занятия проходили в Париже, еще одним нашим делом, важнейшим после упражнений, было изготовление костюмов для публичных показов: когда «Институт» будет создан, мы собирались выступать с упражнениями и танцами. Гурджиев оказался превосходным закройщиком. Он раскраивал ткань, а ученик должен был ее расписать и сшить вручную. Но это еще не все тщательно изготовлялись металлические украшения, застежки, кушаки и прочий разнообразный реквизит. К примеру, балетные туфли или русские сапоги. Короче говоря, от учеников требовалось множество умений. А не умеешь научись. И приходилось не только приобретать необходимую сноровку, но, что греха таить, преодолевать собственную леность, а то даже и отвращение к данному занятию. Ведь овладение «ремеслом» тут было не целью, а поводом. Главное же, как и в упражнениях, борьба с самим собой. Вот этому тяжкому труду мы и посвящали тринадцать-четырнадцать часов в сутки. Перед нами стояла единственная задача преодолевать трудности, совершать усилия. Завтракали мы наскоро, зато обеды были обильными. Полагаю, вы поверите, что подобная совместная работа с людьми, говорящими на самых разных языках, порождала исключительную потребность в таких вещах, как «возврат к самому себе», «не-идентификация», «безучастность».

Сотоварищи вызывали во мне противоречивое чувство. Вопреки утверждению Успенского познаний в психологии и философии они не обнаружили. Ну что ж, я успокаивал себя тем, что пока все они машины, поэтому и делают все «машинально». Что за разница, более совершенна машина или менее? И все-таки до конца я так и не избавился от сомнений. Они просто не могли не возникать, когда мне случалось прислушаться к беспрерывной болтовне иных дам, которые вели между собой уж чересчур «машинизированные» беседы. Но особенно пристально я приглядывался к врачам. Их было двое. Один из них смахивал на самодовольного козла. И я никак не мог поверить, что данная личность способна «пробудиться», достичь высших духовных состояний. Второй, огромного роста, с проницательным взором и монгольскими чертами лица, производил впечатление гениальности. Впоследствии мне пришлось убедиться и в его проницательности, и в его гениальности. Кроме них группа состояла из русских, армян, поляков, грузин, был даже один сириец. Также один русский барон с супругой и некто, именовавший себя офицером царской гвардии. Ныне он стал парижским шофером и немало преуспел на новом поприще. Повторяю, что о сотоварищах, как и о работе, у меня сложилось противоречивое мнение. Однако я постоянно себе твердил: выбор сделан, мое место здесь.

Наконец Гурджиев учредил «Институт» и приобрел подходящее здание замок в окрестностях Фонтенбло с огромным парком и чуть не ста гектарами леса, получивший название «Аббатство Нижних Лож». Раньше он принадлежал г-же Лабори, вдове г-на Лабори, адвоката Дрейфуса. Хотя в замке с начала войны никто не жил, в нем везде, за исключением служб, сохранилась мебель. Парк одичал. Четверо русских храбрецов и двое англичан, включая меня, поехали туда пораньше, чтобы все подготовить к приезду остальных. Поехала с нами и г-жа Успенская, взявшая на себя обязанности поварихи. Мы должны были прибраться в этом замке с привидениями, придать хотя бы чуть более пристойный вид его руинам. Мы расчистили сплошь заросшие сорняками аллеи, отмыли огромные рамы главной оранжереи, которой предстояло стать мастерской. Старались изо всех сил. Наконец приехала основная группа в сопровождении толпы новообращенных: все англичане. С одним из них, г-ном Ореджем, покойным издателем журнала «Ныо эйдж», мне пришлось делить спальню. Помещалась она в службах, куда определяли учеников, намеревавшихся задержаться в замке. Лучшие же спальни, предназначенные для почетных гостей, находились в части замка, прозванной «Риц», разумеется, теми, кто не принадлежал к их числу.

Гурджиев мгновенно развил бурную деятельность. Крепкий каменный дом тут же превратился в русскую баню, для чего пришлось углубить пол на десять футов и сделать его водонепроницаемым. Баком для воды послужила старая цистерна. Раз и превосходная умывальня готова. При деятельном участии самого Гурджиева, который почти в одиночку выложил пол плитами. Но это, если можно так выразиться, гарнир. Основное блюдо постройка помещения для занятий. Участок, где располагался средней руки аэродром, пришлось разровнять, используя только кирки и лопаты. Адская работа. Потом поставили на попа рухнувший каркас бывшего ангара. К счастью, обошлось без несчастных случаев. Степы мы обшили снаружи и изнутри, пустое пространство между ними заполнили сухими листьями, а потом покрыли их тем самым веществом, из которого древние иудеи делали кирпичи: они перемешивали глину с мелко нарезанной соломой. Всего и осталось разжечь печи стены тут же высохли и затвердели. Крышу покрыли просмоленным войлоком, прибив его деревянными рейками. Половину нижней части здания занимали окна. Когда стекла были вставлены, мы разукрасили их разнообразными узорами и рисунками, что создавало удивительный световой эффект. Земляной пол утрамбовали катками. А когда он подсох от жара печей, его устелили матами и уже на них развернули роскошные ковры. Стены обили восточными тканями. Соорудили сцену, собственно, обычную эстраду. По стенам в два ряда расставили кожаные кресла с подушечками на сиденьях. Первый ряд для учеников, второй для гостей. Между ними низенький барьерчик, нечто вроде магического круга, и узкий проход.

Я так подробно описываю данное сооружение, чтобы вы представили, как нам пришлось потрудиться, и что именно это был за труд. Использовались самые простые материалы, а значит, постоянно приходилось что-то выдумывать. От каждого требовалась исключительная изобретательность, а подчас и не меньшее терпение, так как большинство работ были невыносимо тягучими.

Но и пока шло строительство, занятий мы не прерывали. Изрядно потрудившись от восхода до заката, мы собирались в гостиной замка и делали упражнения, заканчивая их, как правило, за полночь. Случалось, что после занятий Гурджиев опять отправлял нас на строительные работы и мы трудились до двух-трех часов утра при свете прожекторов, прикрепленных к балкам. Мы никогда заранее не знали, когда нас отпустят спать. Все было так устроено, вернее, так расстроено, чтобы постоянно ломать привычку. У нас появлялись все новые обязанности Гурджиев завел коров, коз, овец, домашнюю птицу, мула. Но стоило тому, кто ухаживал за живностью, втянуться и начать получать от своего занятия радость, как ему тут же давали другое задание. Только так, и ни минуты покоя.

Разумеется, все это прекрасно развивало приспособляемость и укрепляло волю. Случалось, что нам за неделю давали поспать всего три-четыре часа, а бывало, что и один. После того как целый день приходилось копать, рыхлить, катать тачку, пилить или рубить деревья, нередко наутро руки так деревенели, что пальцем не пошевельнешь. Попробуешь сжать кулак, а он сам распрямляется с сухим треском. Занимаясь медитацией во время ночных занятий, мы попросту засыпали. Однажды наше постоянное недосыпание чуть не привело к большому несчастью. В одну из ночей очень усердный русский, твердо решивший «пробудиться», занимался тем, что привинчивал болтами балки. Сам он сидел на пересечении горизонтальной балки с вертикальной, примерно в двадцати футах над землей. Вдруг вижу да он ухитрился там заснуть! Хорошо, что Гурджиев успел взлететь по лестнице и поддержать его. А иначе одно неверное движение, и он мог бы разбиться.

Среди интеллектуальных упражнений, которые мы выполняли на вечерних занятиях, были так называемые «примеры». Давались такого типа «равенства»:

2x1=6; 2x2 = 12; 2x3 = 22; 2x4 = 40; 2x5 = 74

Предлагалось найти закономерность, при помощи которой получались искомые результаты. В данном случае к первому произведению следовало прибавить 4, ко второму 8, к третьему 16 и так далее.

Или, к примеру, надо было мгновенно понять сообщение, переданное азбукой Морзе. Отстукивалось оно на фортепьяно. В результате все мы превосходно изучили азбуку Морзе. Или еще: читалась цепочка из двадцати слов, после чего надо было их повторить в том же порядке. Двое русских так хорошо натренировались, что могли повторить полсотни слов, не перепутав порядок. Самостоятельной ценности каждое из этих упражнений не имело, по все вместе они развивали внимание и способность сосредоточиться.

ПО МОЕМУ предыдущему описанию «Института» можно составить о нем лишь приблизительное и неполное представление, поскольку я еще не рассказал о его главном герое Гурджиеве. Хотя события развивались совсем не так, как я ожидал (уже сам зал для занятий был каким-то странным, иноприродным, что ли), тем не менее, в первые, полгода я старался подавить, умерить зревшее во мне чувство протеста и ничему не удивляться. Вот какими соображениями я руководствовался: во-первых, подобный протест я считал «машиналь- ной» реакцией на занятия, следовательно грош ему цена. Ну а потом, возможно, я ожидал, пока чаша моего терпения переполнится, тогда уж вспышка произойдет сама собой. Да и увлекательно было постоянно менять деятельность, всегда неожиданно, слепо повинуясь приказу Гурджиева. Правда, причины нашей готовности ему подчиняться я так и не мог понять до конца, и это меня тревожило. Мне казалось, что иногда ко мне, как и к другим, применяют некий род гипноза, оттого, видимо, мне и удавалось так легко справляться со своим критическим настроем. Воздействие гипноза на моих собратьев в глаза не бросалось. Да ведь Гурджиев и сам по себе был ярчайшей личностью человека столь своеобразного мне еще никогда не приходилось встречать. Безусловно, он обладал множеством самых разнообразных умений. Да, поистине замечательная личность. Для меня, как для психолога, встреча с ним была выдающимся событием в жизни. И я твердо решил разгадать загадку этого человека.

Пришел день и во мне все же зародилось противодействие его влиянию. Тут-то и пригодились все мои предыдущие наблюдения. А многие из них свидетельствовали, что каждый из посвященных в большей или меньшей степени подвергался гипнозу.

Как-то Гурджиев собрался купить автомобиль. Для многих это был шок. У них возник бессознательный страх вторжения обыденности в тот особый, необыденный мир, который они только что обрели. К тому же они догадывались, что Гурджиев не умеет водить машину, что и подтвердилось. Значит, ему надо научиться. А учиться, как всем, недостойно Гурджиева. Некоторые посвященные, включая нескольких образованных англичанок, были уверены, что он должен повести машину, так сказать, по наитию. Гурджиев просто не имел права поколебать их наивную веру в его сверхчеловеческие, мистические возможности. Стоило послышаться жалобному скрежету шестеренок, они упорно твердили, что это учитель испытывает веру и преданность скептиков вроде меня. Кому под силу опровергнуть данный софизм, поколебать их наивную веру? Но я-то с внутренним удовлетворением и даже некоторым чувством превосходства убеждался, что Гурджиев радуется машине, как ребенок новой игрушке. Кстати, в первые же дни он ее чуть было не разбил, ну прямо как ребенок. Но, в сущности, его откровенная радость не могла не вызвать симпатию. Помню, как я радовался, когда впервые стал владельцем мотоцикла. Но одновременно мне оставалось лишь изумляться, какой власти может достигнуть человек, обретая магические атрибуты «Всемогущего Отца» или проецируя на окружающих свой, по терминологии Юнга, магический архетип. В результате подобного переноса люди теряют способность к критике, ибо и сами бессознательно стремятся подменить учителя отцом. «Гуру», как в Индии называют учителей, всегда прав. Он непогрешим. Каждый поступок мага имеет тайный, сокрытый от всех смысл. Все как раз о Гурджиеве.

Вот один пример: родители слабоумного ребенка вбили себе в голову, что Гурджиев может помочь их сыну, Приезжают из Англии, и через несколько дней у ребенка начинается понос, что, безусловно, связано с переменой питания. Казалось бы, дело житейское. Однако, к моему удивлению, эти вроде бы разумные люди заявляют, что просто Гурджиев приступил к лечению. То есть с помощью каких-то своих мистических способностей вызвал понос. Разубедить в подобных случаях невозможно. Самому бы не поддаться увлечению такого рода софистикой.

А тут еще мои друзья из «Института» вскоре стали меня донимать софизмами иного рода. Они денно и нощно убеждали меня, что мной овладела духовная гордыня и я, мол, этого не понимаю, потому что никогда по-настоящему, то есть в полной мере, не «работал» и т. д. Я уже чувствовал, что мой отъезд не за горами.

Однако загадка личности, породившей такого рода почитание, продолжала меня мучить. И, наконец я пришел к выводу, что могущество и загадочность Гурджиева происходят от того, что он с поразительным упорством стремится к собственной тайной цели. У меня не было никаких догадок о том, какова может быть эта цель, однако я пришел к несомненному выводу, что она не имеет ничего общего с провозглашенной. А также и с моей собственной помогать людям. Я чувствовал, что все это затеяно ради личных интересов. По крайней мере, в отношении Гурджиева я не заблуждался. Придя к такому выводу, я, прежде всего, поделился своей догадкой с многочисленными залетными пташками, на минутку запархивавшими в «Институт». Всерьез меня выслушал только один человек писатель, личность весьма примечательная. Между нами завязалась переписка. Копий своих писем я не оставлял, но по выдержкам из его ответов можно получить представление об основных выводах, к которым я пришел.

«За время после того, как мы расстались, мне удалось осмыслить свои многочисленные впечатления. Теперь я совершенно убежден, что все это не блеф. То есть что Гурджиев действительно обладает неким знанием, которое он готов передать двум-трем своим ученикам, которых сочтет достойными того».

«Иначе говоря, Гурджиеву известен один из путей духовного развития. Только вопрос: какой именно? Существуют два пути: путь к Богу и путь к Власти (то, что индусы называют Сиддхи). Так вот, по моему мнению и так же думают мои друзья, с которыми я обсуждал этот вопрос, здесь речь идет о втором пути. Все методы и взгляды наставника, грубое обращение, пренебрежение любовью, милосердием, сочувствием и т. д. подталкивают на темный, дьявольский путь, которому обучают в некоторых монгольских монастырях. В каком-то из них наверняка и был посвящен Гурджиев. Когда избравший путь Власти (Сиддхи) достигнет цели (если достигнет), окажется, что его душа навсегда закрыта для Бога. Он не сможет принести на «свадебный пир» важнейшего и насущнейшего любви. Вы-то меня поймете, ведь то же самое и вы мне много раз твердили. Один мой знакомый глубоко изучил данный предмет, хотя и никогда не использовал свои познания. Он рассказывал, что во многих монгольских школах сознательно насаждают психологические издевательства, озлобление, грубость, брань (то, чего мы хлебнули у Гурджиева!). Но, кроме того, практиковалось избиение палкой, веревкой, кулаком. Допускаю, что в этом был прок, однако обреталось не Благо, а Могущество. Старуха Блаватская, учившаяся мудрости как раз в Монголии, славилась вспышками ярости, любила браниться и т. д. Путь, на который толкали подобные наставники, вел, или по крайней мере должен был привести, к власти над всей планетой. Если вам случится прочитать книгу Оссендовского «И звери, и люди, и боги», обратите внимание на последние главы, где описывается Царь мира, они очень показательны. Не исключено, конечно, что мои умозаключения и догадки относительно «Института» и его директора могут оказаться ложными. Возможно, меня подвели и разум, и интуиция, но и то и другое подсказало мне единый вывод, а на чем же еще основываться? Полное отсутствие любви и милосердия уже в самой учебной методике говорит о многом. Не приведет этот путь к Богу… Один из моих сотоварищей утверждал, что такие добродетели, как любовь и милосердие, ничто без «власти». То есть, если не имеешь власти, они бездейственны, это попросту сентиментальная болтовня. Если человек действительно обладает даром любви и милосердия, то гурджиевские упражнения не лишат его этого дара. Я готов поверить, что Гурджиев способен кое-чему научить, но убежден, что он или его инструкторы передадут свои знания только тому, кто их употребит в целях, преследуемых Гурджиевым, то есть дьявольских. А ведь большинство учеников до этого никогда не додумаются. Вот какова моя точка зрения. Я изложил ее вам с полной откровенностью, как у нас, помните, и водилось прежде».

На другое письмо мой друг ответил: «Ваше письмо было для меня исключительно интересным. Читал, перечитывал, потом долго о нем размышлял. Очень важное для меня письмо. Теперь я окончательно понял, что такое Гурджиев и его «Институт». Там тебе постоянно попадаются отметины копыт и рогов. С каждым проведенным там днем мои сомнения усиливались. Теперь я целиком и окончательно убедился в их обоснованности. Но всего до конца мы понять не сумеем. Гурджиев держится скрытно, и не без оснований. К нему не подступишься. Его мотивов мы никогда не узнаем. Но уверен, что они глубоко эгоистичны. Обещает он всегда больше, чем дает. Приближенные скорее боятся его, чем любят, это сразу бросается в глаза. Знаком ли вам один русский по фамилии П., он недавно побывал в «Институте»? Я с ним лично не знаком, но слышал, что они с другом посетили «Институт» в прошлом месяце. Мне рассказывали, что ему приходилось каждый вечер запираться в своей комнате, чтобы всласть высмеяться. Но и он подтвердил, что на него произвела очень тягостное впечатление та самая всеобщая «запуганность», ведь страх главное чувство, испытываемое учениками. «Все они рабы Гурджиева», заключил он. Что же касается К., то я все больше убеждаюсь, что он остается в «Институте», потому что уже «обратился». А может быть, от пресыщенности, отвращения к жизни. Слишком слабый, чтобы сражаться с повседневностью в одиночку, он надеялся обрести поддержку, но тщетно. Что подтверждает и его упорное стремление отыскать «магическое» объяснение самому незначительному поступку и высказыванию Гурджиева. Вернемся к более серьезным возражениям. Совершенно убежден, что добросовестный наставник никогда бы не пристрастился ко всей этой шумихе, да и не вызвал бы во мне такого стойкого и постоянно крепнущего недоверия. Мы сомневаемся во всем, но все эти гурджиевские фантазии, театрализованные действа, признаки мании величия уж очень сомнительны. И это очевидно каждому».