Противоестественные грехи. Епископ Варнава (Беляев)

Родился в семье слесаря ткацкой фабрики и дочери диакона. Родители, с религиозным благоговением относясь к знаниям, сделали все, чтобы сын мог получить серьёзное светское образование. Николай Беляев, внук крепостного, поступил после сельского училища в гимназию и окончил её с золотой медалью. Учился в школе с. Раменское, затем в Третьей московской гимназии, окончил её в 1908 году с золотой медалью. Окончил Московскую духовную академию (1911—1915 годы).

11 (24) июня 1911 года принял монашество в Зосимовой пустыни. Постриг совершил ректор Московской духовной академии епископ Феодор (Поздеевский) . Летом 1911 года — рукоположен во иеродиакона, а в 1913 году — во иеромонаха. Иеромонах Варнава

Летом 1914 года совершил путешествие на Святую землю и Афон. В 1915 году получил степень кандидата богословия, дипломная работа: «Святой Варсонофий Великий. Его жизнь и учение». Назначен преподавателем гомилетики в Нижегородскую духовную семинарию (1915—1918 годы). Возведён в сан архимандрита. Был настоятелем Старо-Голутвинского монастыря Московской епархии.

Указом Священного синода от 13 февраля 1920 года архимандриту Варнаве было определено быть епископом Васильсурским викарием Нижегородской епархии. 29 февраля 1920 года состоялась его епископская хиротония. В начале августа 1920 года назначен старшим викарием епархии и переведён в Печерский Вознесенский монастырь.

Летом 1922 года вместе с правящим архиереем Нижегородской епархии архиепископом Евдокимом (Мещерским) подписал резолюцию о признании обновленческого Высшего церковного управления. Однако вскоре раскаялся и, объясняя свой поступок малодушием, поехал принести покаяние архиепископу Феодору (Поздеевскому), проживавшему в московском Даниловом монастыре, но не был им принят. В сентябре 1922 года посещает старцев Зосимовой пустыни. Иеросхимонах Алексий (Соловьёв) наложил на него епитимию за переход в обновленчество и благословил Варнаву на подвиг юродства. В 1928 году переезжает в Кзыл-Орду, создаёт там тайный монастырь, начинает писать аскетические сочинения. Там в 1928 году заканчивает своё главное сочинение — «Основы искусства святости (Опыт изложения православной аскетики)». В нём епископ Варнава попытался осмыслить знания, полученные в Духовной академии и от самостоятельного чтения аскетической литературы. В своей работе он цитирует святоотеческие сочинения, а собственные рассуждения и комментарии Варнавы касаются в основном явлений светской культуры. Епископ Варнава (фотография из следственного дела, 1933 г.)

Осенью 1931 года переезжает в Москву. 16 марта 1933 года арестован ОГПУ за создание тайного монастыря и «антисоветскую пропаганду» среди молодёжи, содержался в Бутырской тюрьме. 10 мая того же года осуждён особым совещанием при Коллегии ОГПУ по ст. ст. 58.10, 58.11 УК РСФСР и заключён в исправительно-трудовой лагерь сроком на 3 года. Наказание отбывал в Ойротской автономной области в селе Топучая. В лагере отказался от работ, был переведён на штрафной паёк. Ни с кем не разговаривал, целыми днями ходил вдоль стен лагеря. Из-за юродства был признан лагерными врачами сумасшедшим и переведён в Мариинские лагеря. Освобождён в 1936 году.

После освобождения жил в Томске, а в 1948 году переехал в Киев, где получил прописку за взятку. В Киеве Варнава вел тихую, внешне ничем не примечательную жизнь. Для соседей епископ был просто «дядей Колей». Богослужений не совершал за исключением великого освящения воды на Богоявление. В Киеве ходил молиться у местных святынь, присутствовал на богослужениях, не открывая своего сана и не участвуя в таинствах. С октября 1950 года он начинает вести записные книжки. До последних лет жизни продолжал работать над новыми произведениями.

Скончался 6 мая 1963 года. Похоронен на Байковом кладбище Киева, отпевание совершил священник Алексей Глаголев.

в селе Раменское Бронницкого уезда Московской губской губернии. Из семьи слесаря ткацкой фабрики, религиозным воспитанием обязан матери - дочери диакона погоста Дорки Загорновской волости Бронницкого уезда, в детстве и отрочестве любил читать книги духовного содержания, особенно жития святых.
В 1910 году Беляев познакомился со старцами Смоленской Зосимовой пустыни игуменом Германом (Гомзиным) и иеромонахом Алексием (Соловьёвым), стал духовным сыном последнего.
В 1908 году Беляев окончил с золотой медалью 3-ю московскую гимназию, по благословению архимандрита Оптиной пустыни преподобного Варсонофия (Плиханкова) в 1911 году поступил в Московскую Духовную Академию.
11 июня 1911 года в Зосимовой пустыни ректором Московской Духовной Академии епископом Феодором (Поздеевским) был пострижен в монашество с наречением имени в честь апостола Варнавы, вскоре рукоположен во иеродиакона, в 1913 году - во иеромонаха. Во время учебы в академии Варнава часто посещал монастыри и скиты, расположенные вокруг лавры, знакомился с насельниками и образом их жизни. В 1915 году он окончил академию со степенью кандидата богословия за сочинение «Св. Варсонофий Великий. Его жизнь и учение» и был назначен преподавателем гомилетики в Нижегородскую Духовную Семинарию, где прослужил до ее закрытия летом 1918 года.
Указом Священного Синода от 13 февраля 1920 года Варнава был определён к епископской хиротонии на Васильсурское викариатство Нижегородской епархии, хиротония состоялась 29 февраля того же года. В начале августа того же года Варнава был назначен епископом Печерским. Летом 1922 года духовенство Нижнего Новгорода во главе с архиепископами Евдокимом (Мещерским)и Серафимом (Мещеряковым), а также Нижегородскими викариями, в том числе Варнавой, приняло резолюцию о признании обновленческого Высшего церковного управления. Впоследствии, объясняя свой поступок, Варнава писал, что это был «плод малодушия и послушания».
Через некоторое время Варнава поехал в московский Даниловский монастырь к архиепископу Феодору (Поздеевскому), чтобы принести покаяние, но тот его не принял, и Варнава отправился в Зосимову пустынь, где иеросхимонах Алексий (Соловьёв) наложил на него епитимью. Чтобы избежать дальнейших столкновений с обновленцами, Варнава решил принять на себя подвиг юродства, на этот поступок его благословил иеросхимонах Алексий. Взяв в московской психиатрической клинике доктора Ганнушкина справку о том, что был на консультации по поводу «истероневрастении», Варнава вернулся в конце октября 1922 года в Нижний Новгород. 1 ноября он представился умалишенным, 3 дня пробыл в психиатрической лечебнице, затем поселился в семье своего духовного сына Р. А. Карелина.
Живя почти затворнически, Варнава написал свой первый труд - «Основы искусства святости (Опыт изложения православной аскетики)». Книга явилась плодом осмысления знаний, приобретенных Варнавой за годы учебы в Духовной Академии и позднее благодаря чтению аскетической литературы. В книге цитируются произведения святых отцов, комментарии автора в основном касаются явлений светской культуры. Не имея в то время еще достаточного духовного опыта, Варнава плохо ориентировался в действительности, судил о ней во многом умозрительно, руководствуясь сиюминутным настроением, не выверенным житейским опытом. Эта духовная незрелость была, с одной стороны, причиной смятения Варнавы перед обновленцами, вызванного неумением отличить послушание от беспринципности, с другой стороны, наложила печать на сочинение епископа. Впоследствии Варнава предполагал исправить текст книги, но этот замысел остался неисполненным.
В 1931 году Варнава переехал в Москву, поселился в квартире брата своей келейницы В. Долгановой. 16 марта 1933 года епископ был арестован вместе с Долгановой, ее сестрой Фаиной и иеромонахом Киприаном (Нелидовым), заключен в Бутырскую тюрьму. Епископа обвинили в создании тайного монастыря, «куда вербовалась молодежь и обрабатывалась в контрреволюционном духе», последнее обвинение он категорически отверг. 10 мая 1933 года особое совещание при Коллегии ОГПУ приговорило Варнаву и иеромонаха Киприана к 3 годам ИТЛ, Долгановы были сосланы на тот же срок в Северный край. 12 июня 1933 года Варнава прибыл в Алтайский край в 7-е Чуйское отделение 3-го лагерного пункта Сиблага ОГПУ, где заключенные занимались строительством дороги. От работы епископ отказался, получал штрафной паек. Его поселили в худшем бараке, среди отъявленной шпаны; чтобы не слышать сквернословия, Варнава целый день ходил вдоль стены лагеря. Владыка ни с кем не разговаривал, а если что говорил, то непонятное. Врач лагерной больницы М. К. Шитова, сжалившись над архиереем, выписала ему направление в Томскую психиатрическую больницу с диагнозом «шизофрения»; через 2 месяца Варнаву вернули в лагерь, но вскоре его снова отправили в психиатрическую больницу в Томск.
В 1936 году, по окончании срока заключения, епископ и его келейница В. Ловзанская поселились в Томске. Владыка уже не юродствовал, много времени уделял составлению «Записных книжек». В 1948 году Варнава и его келейница переехали в Киев. После освобождения из лагеря Варнава не совершал богослужений, кроме великого водоосвящения на Богоявление, занимался в основном Иисусовой молитвой и чтением святых отцов. По воскресным дням он ходил молиться к киевским святыням, присутствовал на богослужениях, не открывая своего сана и не участвуя в таинствах. В Киеве Варнава создал жизнеописание старца схиархимандрита Гавриила (Зырянова), начал составлять жизнеописания преподобного Серафима Саровского, некоторых подвижников XIX века (Иоанна Босого) и древности (преподобной Синклитикии и святителя Григория Акрагантийского).
После смерти И. В. Сталина епископу стало казаться, что близки перемены в стране и он сможет уехать на Запад и там издать свои сочинения. К концу 1961 года Варнава все сильнее начал чувствовать приступы слабости и болезни, он сообщил духовным чадам, что больше по внешним вопросам ответов давать не будет, а по духовным отказать не может. За 40 дней ему был открыт день кончины, 17 апреля 1963 года он позвал к себе духовных дочерей на прощальную беседу. Варнава погребён на Байковом кладбище в Киеве, чин погребения совершил священник Алексий Глаголев.

И Гавриила Спасоелеазаровского, исповедник веры, один из тех, кого сейчас называют «новомучениками», завершил свой монументальный труд «Основы искусства святости. Опыт изложения православной аскетики», первый том которого выходит из печати на исходе XX столетия.

Двадцатые годы, годы создания книги, – это и беспощадные Соловки, и бессудные расстрелы, варварское разрушение храмов и одновременно элементы политического и экономического послабления, допущенные кремлевским режимом. Почти физически в обществе ощущалось приближение еще большей катастрофы, беспросветного мрака. И вот в это-то время среди гонений, обрушившихся на , епископ Варнава пишет книгу, обращенную к будущему – тому будущему, в котором российский человек начнет строить жизнь на началах самоограничения и покаяния.

«Основы искусства святости» способствуют выработке православного миросозерцания, возвращают к духовному реализму святых отцов, помогают приобретению навыков внутренней культуры. И поэтому именно сейчас, как никогда, эта многогранная полифоническая книга нужна новой, возрождающейся России.

В XIX веке в России трудились выдающиеся аскетические писатели, святители Игнатий (Брянчанинов) и Феофан Затворник, но их книги были посвящены отдельным аскетическим темам, не давая систематического изложения принципов аскетики. Лишь в начале XX столетия ректор Московской духовной академии епископ Феодор (Поздеевский) создает курс лекций, представляющих собой, по сути, введение в Аскетику как науку о духовной антропологии. «Основы искусства святости» и являются изложением самой этой науки.

У истоков издаваемой книги стоит благословение старца Алексея (Соловьева) (того самого, кто наитием свыше вытянул в Семнадцатом году жребий патриаршества, указавший на св. Тихона).

Книга не смогла бы выйти в свет без самоотверженной помощи тех, кто ее хранил, прятал, переписывал. Особая заслуга в ее сохранении принадлежит инокине Серафиме (Ловзанской). Приношу благодарность за многолетние труды по подготовке рукописи к изданию Дьяковой И. З., а также Чапковскому И. М. за организационную помощь, и, конечно же, нижегородскому православному Братству во имя святого благоверного князя Александра Невского, которое взяло на себя труды по ее изданию.

К читателю. О цели христианской жизни

С чего начать?

Передо мной «неисчерпаемое чудес море», как поется в Акафисте святителю Николаю Чудотворцу... Это не то море, которое я видел плещущимся лазурными волнами у берегов его митрополии – Мир Ликийских, и не то, холодное и угрюмое, которое расстилалось подо мною свинцовой скатертью чуть не на сотни верст, когда я смотрел на него с вершины Секирной горы на Соловках...

Это даже не то житейское море, которое грешник, зря (видя) воздвизаемое бурею напастей, стремится переплыть безбедно, о чем молится Спасу умиленными словами:

Возведи от тли живот мой, Многомилостиве!

А может быть, и оно, когда по обильной слезной молитве сего грешника вдруг услышит страшный, всемогущий глас: Молчи, престани... и претворяется тишина велия (). Тучи страстей тогда отходят с умного неба плачущего о грехах, и на горизонте сердца впервые появляются ослепительные лучи восходящего Солнца-Правды, Христа. Свирепое море грешной жизни обращается в благодатное море святого жития...

Но кто в силах исчерпать его бездонную глубину? И стоит перед ним человек зачарованный, смотрится в чистое зеркало его хрустальных вод (), и вот.....оно все делается пламенным, как бы из растопленного золота, и одной из брызг его достаточно было бы, чтобы человеку любоваться ею всю свою жизнь.

Я невольно отдаюсь во власть воспоминаний.

С давних пор, со дней отрочества, занимали меня чудеса и дивности Божии. Благоговение и изумление пред тайнами природы и жизни смутно и радостно волновали мое сердце, заставляя его изнывать в сладостной любви к Создателю. Хотелось всегда у Него, а не у кого другого, почерпнуть ответ, в чем моя и чужая жизнь и как мир стоит. Но я, впрочем, везде искал разгадки.

Помню, как юным гимназистом я один – всегда один, хотя бы и среди вынужденных встреч и знакомых, – бродил по полям, по лугам, по лесам, по озерам. У каждой шелестящей травки и былинки, у певчей пташки и стрекочущего кузнечика, у рокочущего родника и тихого ветерка, не исключая людей, пыльных городов и даже скучных гостиных, спрашивал я у всех, как невеста в «Песни песней» Соломона:

Не видали ль вы Того, Которого любит душа моя?.. ()

Но никто из них не дал мне желанного ответа.

Однако, и когда я узнал последний – что благодатию Божиею случилось рано, – я продолжал уже студентом перелистывать бесчисленное множество пыльных книг лучших библиотек родины, отчасти и заграницы. Старинные громадные фолианты в тяжелых деревянных переплетах, трехсотлетние уникумы готической печати, отделанные в свиную кожу, окостеневшую от времени и превратившуюся как бы в пластинки целлулоида или слоновой кости, перемежались у меня современными русскими и иностранными книгами в аляповатых, разукрашенных сусальным золотом, как ярмарочный пряник, обложках и творениями церковной письменности и богослужебными книгами в желтых и пунцовых кожаных переплетах с медными застежками. Перелистывая полуистлевшие, пожелтевшие листы древних изданий (я особенно интересовался такими) с изъеденными личинками корешками, я все старался разгадать духовную природу человека, в частности их авторов и тех лиц, которые на протяжении нескольких столетий существования этих волюмов старались унести с их страниц тайну противоречивого, лживого, страстного человеческого существа и его загадочной внутренней жизни. Заметки этих лиц на полях мне громко говорили о том, как волновались когда-то сердцем их обладатели, от костей которых теперь не осталось и праха...

С течением времени предмет не пропал из моих глаз, но пределы горизонта раздвигались шире. Из тесных рамок окружающей действительности и настоящего времени мысль часто стала уноситься вглубь давно прошедших времен и на первых страницах всемирной истории старалась отыскать Божественные следы Промысла. Подняв высоко над головой свой крохотный, но зажженный от веры и знания, основанного на Священном Писании и Священном Предании скудельный светильник, я пробирался, иногда рискуя сломать себе голову и раня себя чуть не до смерти, через груды наломанного кирпича научных построек и гипотез в истории культуры, через болота стоячей философской мысли отошедших от святого Евангелия народов, через леса непроходимого мрака общественных мнений к первоначальным истокам общечеловеческой семьи, потом снова возвращался назад по стремнинам и кручам общечеловеческих страстей к новым временам, временам христианства, старался разглядеть все достопримечательное – и в конце концов приходил в величайшее изумление, блаженство, восхищение от дивных путей и деяний Творческой десницы !.. Видимы они и не видимы – видимы верою и облагодатствованным разумом и незримы для слепцов и гордых мира сего, как письмена, начертанные на воде. В отношении этих-то гордецов и пел пророк Давид:

В мори путие Твои,

И стези Твоя в водах многих,

И следы Твои не познаются.

И что же я увидел при этих хождениях по черепкам, обломкам, листкам и обрывкам всемирной истории человечества? Я видел только одно: люди во все времена и эпохи, во всяком звании и состоянии ищут опять-таки только одного – потерянного рая счастья, богатства, любви, свободы, блаженства, света, богов, Бога – все равно, как бы ни назвать то состояние, которое, думается им (правильно или неправильно – кому как), возвращает человеку потерянную при грехопадении целостность природы и благоволение Божие, дает ему мир и покой духа...

Ах, сколько бессонных ночей провели люди, стараясь подойти своими щуплыми мыслями вплотную к граням недоступной им Высшей Действительности! Сколько было деятельных попыток проникнуть в тайны этого покоя души и разглядеть зримый как бы в тумане образ Неизобразимого!..

Сами пророки проводили бессонные ночи за молитвой и размышлениями над смыслом жизни.

Рука моя простерта ночью, – говорит Давид, – и не опускается... Ты не даешь мне сомкнуть очей моих... Размышляю о днях древних, о летах веков минувших; припоминаю песни мои в ночи, беседую с сердцем моим, и дух мой испытывает... ()

Но мало всегда было людей, обретших Дверь жизни (; ), а больше, в тысячи, миллионы раз было больше таких, которые шли от Нее вспять, назад, в бездонную пропасть мрака и гибели.

Вот ночь или, вернее, раннее утро. Не та священная, таинственная ночь, в которую свершилось исполнение желания праотца, но другая, за несколько тысячелетий до Рождества Христова. Тогда патриарх Иаков один ночевал в поле при потоке Иавок. И приходит к нему «Некто», איש и борется с ним до зари. И спрашивает Иаков Боровшегося, когда узнал, Кто Он: «Скажи мне имя Твое?» Ибо душа его истаевала в сладости богообщения и любви к Иегове. Но полного обладания Любимым еще не было, и Он был далек и неродствен еще человеку...

Но вот – другая ночь, и снова раннее утро. Язычник Пилат, потерявший смысл жизни и веру во все, спрашивает насмешливо-кощунственно Того же Некоего: «Что есть истина – τι εστιν αληθεια ? » – и, не став дожидаться ответа, выходит. Этот уже не жил верою Иакова и не видел, что перед ним стояла сама Истина, η αληθεια ().

Видел я в зеркале времен истории еще пески Ливийской, Нитрийской и других пустынь с темно-синим над ними бархатным куполом неба, со звездами наподобие громадных, подвешенных к нему разноцветных лампад, и среди этих песков ночные хоры подвижников, славословивших Бога и духовным оком проницавших сущность окружающей твари. Но с другой стороны, мысленно зрились мне и бесчисленные толпы людей, поклонявшихся сатане, тянувших свои руки к нему в поисках счастья, бросавших в огонь, ему в жертву, своих любимых детей ради достижения этого счастья и земного благополучия, выплывали из тумана веков многочисленные посвященные мистериальных культов, представители черной и белой магии, жрецы и астрологи Халдеи и Вавилона, со своих высоких вышек – зиггураспов – пытавшиеся проникнуть в тайны неба и тесно связывавшие их с тайнами человеческой личной и общественной жизни... И по тем табличкам с клинообразными надписями, которые теперь хранятся в музеях Европы не понимающими и не ощущающими их мистической и магической силы учеными, видно, что маги эти глубоко проникли в загадки жизни и владели такими тайными науками, ключ от которых остался теперь только у индийских йогов высших степеней и у их собратьев. Но это было знание запретное, знание, сообщенное демонами, и потому в существе своем ложное.

Помню я свои наблюдения и над окружающими людьми, над современным человечеством. И здесь – все то же, одно и то же, и как может быть иначе?!. И здесь вечная ненасытная жажда «чего-то», хотя бы оно выражалось просто в низменных удовольствиях чрева и подчревности. Но, приглядываясь, я заметил и нечто худшее. Древнее человечество в массе искало свои идеалы вне себя, имело хоть какую-то веру и чтило хоть каких-то богов. Нынешнее же человечество стремится изгнать всякую веру во все чудесное, хотя бы и бесовское. Но оно не стыдится привлекать всех к вере в самого человека и в «чудеса» науки.

В мире много сил великих,

Но сильнее человека

Нет на свете ничего,

повторяет оно с гордостью изречение Софокла. Или, как у Горького: «Человек – это звучит гордо». Не задумываясь нисколько уже над смыслом жизни, люди видят его в осуществлении идеи «сверхчеловека», великого «культуртрегера», «завоевателя и владыки вселенной», и так дойдут до антихриста, думая найти в нем разрешение всех загадок жизни.

– Но я презираю, – говорил я «цивилизованным» людям, – все ваши культурные дивности и «чудеса». Как древние мученики обличали современных им язычников за то, что они почитают тленных идолов – каменных, медных, деревянных, так и я должен указать вам на ваше безумие, когда вы видите весь смысл своей жизни в устройстве машин и дворцов из камня, меди, железа и дерева, разрушающихся от ветра, молний, наводнения... А главное – что это за «боги», которые оглушают шумом уши, но не дают спокойствия духу, нежат глаз и тело, но не освобождают от тоски мятущейся души?.. Что мне ваша культура, когда ничто в мире, кроме таинственно подаваемой Богом благодати, не веселит мою душу? Вы мне говорите, что Бога нет, а я опытно – хотя и мала моя мера – чувствую, как выражается праведный Иов, Дух Его в ноздрех моих (). Какая же это истина, которую вы мне предлагаете в научных книжках по естествознанию, когда от нее слепнут очи мои, затемняется (от противоречий бесчисленных гипотез) мысль моя и слабеет воля моя пред бессмысленностью человеческого труда? Когда «боги» ваши – воспользуюсь опять аргументом св. мучеников – не могут защитить от тления и гибели себя самих, как могут они помочь другим? Когда ваши «титаники» идут ко дну, как скорлупки, воздушные корабли разносятся ветром, как пушинки, дома в десятки этажей, которые вы кощунственно прозвали «небесными щетками», разрушаются в груду обломков при малейшем колебании почвы во время землетрясений, как можно говорить о каком-то «могуществе» культурного человека?!.

И говорил я себе: «Жалкий, несчастный, убогий, ничтожный человек! К чему он меня зовет? И это в то время, когда задолго еще до хваленого «расцвета» культурного гения святые люди переплывали на камне моря и океаны (преп. Антоний Римлянин), переходили, как по суху, реки (преп. Мария Египетская), воскрешали мертвых, заключали небо и землю (пророк Илия)...»

И искал я таких или подобных им людей, искал везде: в городах и деревнях, в монастырях и миру, в лесах и пустынях, – ибо везде они есть, но их надо найти. И не оставил моих трудов тщетными – нашел я их.

Но в общем ведь, грустны, читатель, мои воспоминания? Да, с тех пор как люди согрешили и удалились от Бога, они впали в состояние, достойное не только грусти, но и плача; они стали мучиться вопросами о том, что видели и знали прародители и во что им приходится только верить. И эти вопросы жгли и жгут сердца и умы людей всех времен, если только человек не заглушит окончательно своей совести страстями и пороками и не потушит в себе того божественного огня (), о котором знали и язычники, когда создавали свой миф о Прометее. Вопросы эти стали для грешных людей, по их же собственному определению, «проклятыми». Напрасно они хотели забыть их, избавиться от них, не быть «самими собою»; душа их тяготела, влеклась туда, где всегда было и есть ее место, к Тому, Кто ее создал. Разум и плоть тянули всегда к земле, к похоти; душа же, обессиленная, измученная, истерзанная, тяготела к небесному, чистому. И человек от гордости, в лучшем случае от невежества своего, не понимал и не понимает самого себя и продолжает биться над вопросами, когда-то ясными для него, а теперь непонятными. Зрит он их чрез закопченный страстями хрусталь души своей – и не видит, силится разрешить их – и не отгадывает. И в отчаянии стонет:

Кто разрешит мне, что тайна от века,

В чем состоит существо человека?

Кто он? Откуда? Куда он идет?

Кто там вверху, над звездами живет?..

Но не всегда и не всякий получает ответ:

Головы в иероглифных кидарах,

Головы в черных беретах, чалмах,

Головы в шлемах и папских тиарах

Бились над этим вопросом в слезах.

(Гейне)

Однако так и умерли, не разрешив «загадки» жизни... Теперь перейду к вопросу в его научно-теоретической постановке.

Откровение, да и сама наука, не признающая его, согласно свидетельствуют, что вопросы о бытии мира и человека и их цели и назначении, в какой бы форме они ни выражались, исторически присущи были всякой эпохе и всякому народу. Начиная с так называемого «доисторического» человека и кончая утонченно образованным европейцем XX столетия, все так или иначе пытались разрешить вопрос о личном счастье или вообще о смысле жизни. Но с различной остротой эти вопросы ставились и переживались, и не с одинаковой определенностью они решались. Ответ на них зависел и зависит, с одной стороны, от самого человека, а с другой – от причин, вне его стоящих.

Во всяком случае, пока человечество находилось во тьме язычества, пока не видело света христианства, оно, как это ни странно, ближе было к разрешению «проклятых» вопросов, чем теперь, как-то целомудреннее, если можно так выразиться, относилось к ним. По крайней мере, не изрыгало такой хулы на Бога, как это оно делает в настоящее время .

Нодревний мир и мир классический не могли прийти к прямому истинному ответу на все «недоуменные» вопросы высшего порядка, несмотря на всю остроту и глубину ума его лучших представителей. Даже ветхозаветный мудрец, обладавший совершенной мудростью, – разумею Соломона – не мог сказать и при конце своей жизни, в чем же истинный ее смысл. Он только видел, что «все – суета и томление духа и нет пользы – יתרזן (итрон) – под солнцем» (). Абсолютного, истинного, постоянно пребывающего блага («итрон») нет здесь, на земле, – вот все, к чему он пришел в конце концов. Это и понятно. В то время только лишь предугадывалась возможность решения в будущем вопроса о сущности всех сущностей.

С появлением христианства все стало ясно и понятно. Сняты были покровы со всех тайн. Христос освятил все Своим пришествием и явлением Креста Своего. Аз есмъ свет миру, – сказал Он одни и те же слова в двух разных случаях (). Но, к сожалению, «люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы. Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы. А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны» (). Господни слова стали сбываться тут же, как были сказаны, и будут сбываться до общего для всех конца. Одни люди, жаждущие узреть свет истинный, несмотря ни на что, отреклись прежде всего от своего «я», от собственного суждения, мудрствования, вменили себя в ничто, в отребье, возненавидели все, чем гордится окружающий мир, и получили взамен видение своих грехов, а после этого и тайн Божиих. Другие же, думавшие, что они владеют каким-то глубоким и великим знанием, что они нечто значат в глазах своих собственных или чужих, что они в состоянии без Божественной помощи управиться, – погибли, объюродели, погрузились во тьму и, умирая, признавали, что они так ничего и не узнали. Обращаясь к примерам и к самой жизни, видим, что вопросы, с которыми связано спасение человека и его положение в мире, решались одинаково усердно людьми обеих указанных сторон, но решены были как должно только представителями первой. Не присяжные философы и мудрецы объюродевшего мира сего познали истину и сущность христианства, а простецы и делатели настоящей «философии», высшего любомудрия – подвижники, пустынники, освятившиеся и очистившие себя от всех страстей исполнением евангельских заповедей?

Как это случилось? Но для этого надо припомнить, что такое мирская философия, которая мнит, будто занимается этими вопросами.

Как это ни удивительно на первый взгляд, но в самом начале существования этой науки представители ее определеннее разбирались в том, что она такое, тогда как в настоящее время, после двух тысяч с лишком лет существования философии, приверженцы ее поставлены историческим ходом ее развития в такое положение, что не в состоянии не только единичными силами, но и всем скопом своим дать точное определение своей науке. «Все попытки дать такое определение общеобязательного понятия философии, говорит Освальд Кюльпе оказываются неудачными при сопоставлении их с фактами исторического развития этой науки... Ввиду этого не остается ничего иного, как вообще отказаться от общего определения...» Вот – слово. Но если человек не знает точно и определенно ни границ того дела, которое он совершает, ни его задач и цели, ни того, куда еще заведет его «философствование» чрез несколько десятков и больше лет, то, ясное дело, он находится не на прочном пути, но подвергается опасности потерять затраченный труд и время понапрасну. Такой мудрец – воспользуюсь грубым сравнением – находится не в лучшем положении, чем тот простак, который надеется выиграть двести тысяч рублей на билет, оставшийся от трамвайной поездки.

Конечно, вся беда здесь не в том, что философы не знают, куда посадить свою госпожу за общим столом человеческих знаний, а в том, что разговоры-то с этой дамой праздны и очень непоучительны; выработка научно обоснованного миросозерцания и исследование предпосылок любой науки, то есть закономерных форм, определяющих наблюдение и экспериментальный анализ, – всего того, чем хочет заниматься философия, есть продукт, в сущности, падшего познающего человеческого духа, предоставленного самому себе. Душевный же человек, ψυχικος (), «психик», не может разуметь Истины и Цели вещей, которые могут восприниматься только духовно, πνευματικως , являясь плодом длительного аскетического подвига и живого религиозного опыта . Но как раз философия до последнего времени не любила догматической точки зрения, а проводила и намерена, конечно, проводить со всей прямолинейностью критическую – другими словами, выражаясь в духе святоотеческого языка, находилась всегда в потемках. Но и этого мало. Философия, всегда имеющая дело с конечными причинами, подлинную сущность которых приоткрыть в силах только богословие, вместо того чтобы идти с ними рука об руку (боюсь уже выразиться, чтобы быть ancilla, «служанкой», его), отторглась от последнего и противостала ему. Утверждаясь на одном только своем разуме, который не может без благодати перейти поставленных для него Творцом границ, человек, претендующий познать и осмыслить понятия и вещи, находящиеся как раз за чертой дозволенного ему, неминуемо впадает или в кощунственное празднословие, или в отчаяние, или в хулу, или в безумие, что, впрочем, все одно и то же в смысле погибели. Поэтому-то апостол и предупреждал колосских христиан: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею» – и дальше объясняет, какая это философия, про которую он говорит: «...не увлек... пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу» (). И так, собственно, всегда было, как в древнее, так и в настоящее время. Разница только та, что в древности, как я сказал, как будто дело было правильнее, определеннее, разумнее – потому, конечно, что проще. Правильность же надо разуметь здесь в смысле плодотворности практических результатов, достигаемых «философствующим» человеком. «Быть мудрым значит быть добродетельным», – совершенно верно говорил Сократ, но ошибался, когда делал обратное заключение, что нравственный негодяй есть только невежда; потому что теория требует еще своего практически-принудительного применения в жизни.

Эта практическая основа древней философии, когда впоследствии переплелее теоретический уток христианского вероучения, дала роскошные «ковры» (στρωματα ) первохристианского любомудрия. Но новая, кантианская, христианству ничего не дала и дать не может .

Итак, что же остается делать убежденному христианину, желающему научиться истине и видящему несостоятельность мирской философии и у себя дома, и в тех местах, куда она изволит показываться? Ничего другого, конечно, как бросить ее и обратиться к законно носящему это наименование учению. Это и сделали первые наши отцы и учители Церкви. Отказавшись от основ и задач «ветхой» мудрости, они вместо этого «изыскали глубины духа» новой и «уяснили естество сущих», как поется в тропарях св. Григорию Богослову и его другу св. Василию Великому.

Для этих и подобных им людей философия была совсем не тем, чем для языческих и неверующих современных мудрецов, и путь к ней тоже был совсем другой, и в силу этого, наконец, и результат тоже стал новый и неожиданный – чудесный. Философия для христианского православного «гностика» – употреблю выражение Климента Александрийского – стала заключаться в чистом житии, в очищении себя при помощи благодати Божией от страстей и приобретении добродетелей – одним словом, сделалась подвигом.

«Если ты не ожидаешь себе ничего трудного, когда думаешь приступить к философии, – говорит св. Григорий , – то начало твое вовсе не философское, и я порицаю таких мечтателей. Если эта философия еще только ожидается, а не пришла на деле, то человеку бывает приятно; если же она пришла к тебе, то или терпи, страдая, или (в противном случае) будешь обманываться в ожидании».

Чрез подвиги же внутренние и внешние человек достигает дара познания вещей, в подлинном смысле уясняет естество сущих (την φυσιν των οντων ) Вот эти-то «философы» и открыли людям, в чем состоит смысл и цель жизни. Но, конечно, уже жизни не вообще, а христианской, и не просто христианской, а православной, хотя многие хотели бы сгладить или совсем стереть эти разграничения. Но слово Божие не вяжется ().

Итак, в чем же смысл этой жизни?

Вот мы подошли, наконец, к основному и самому главному вопросу этой главы, этой книги и самого спасения. На него мы должны ответить не гадательными измышлениями людей, мнящихся быть учеными, многознающими и мудрыми, не выводами их рассудка, затемненного страстями, а духоносными словами мужей, постническим и святым житием приведших в благоуханную ясность свои мысли и стяжавших озарение от Св. Духа. Тогда только мы будем спокойны за свое спасение.

А они говорят следующее. Приведу свидетельства двух отцов.

«Всякий человек, рожденный в мир сей, тем паче христианин, – глаголет богослов св. Церкви ее последних времен, преп. Симеон , – пусть не думает, будто родился для того, чтобы наслаждаться сим миром и вкушать его радости, потому что если б этот был конец и эта цель его рождения, то он не умирал бы. Но пусть содержит в мысли, что родился он, во-первых, для того, чтобы быть (начать существовать) из не сущего, каким был; во-вторых, для того, чтобы, подобно постепенному возрастанию телесному, возрастать мало-помалу и возрастом духовным и добрым подвигом восходить в то священное и боголепное состояние, о котором говорит блаженный Павел: дондеже достигнем ecu... в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (); в-третьих, для того, чтобы сделаться достойным обитать в небесных селениях и быть вчинену в сонм святых ангелов и петь с ними победную песнь Пресвятой Троице, Которая как одна дает ему бытие, одна же своею благодатию дарует и благобытие, т.е. то показанное священное боголепное состояние».

Для этих целей приходил на землю и Единородный Сын Божий, Господь . Вот как богословствует о сем тот же св. отец, отвечая тем, кто считает, что цели эти непостижимы для человека и невозможно их ему – по крайней мере теперь – достигнуть:

«...Перестанем с небрежностью относиться к делу спасения своего и обманывать самих себя, придумывая извинения себе в своих грехах и говоря, что никак невозможно быть сему, то есть достигнуть показанного совершенства в настоящем роде, и философствуя таким образом в ущерб спасению нашему и на пагубу наших душ. Ибо, если захотим, возможно, и так удобовозможно, что одного произволения нашего достаточно к тому, чтобы воззвать нас на такую высоту . Где готово произволение, там нет уже никакого препятствия. – И что же говоришь ты, человече?

Бог хощет соделать нас из людей богами (произвольно, однако же, а не принудительно), а мы время выставляем в предлог – и отвергаем благодеяние. Не безумие ли это и не крайнее ли невежество? – так сильно сего желает, что сошел на землю и воплотился именно для этого только. Почему, если только восхощем и мы, то совершенно ничто не может уже воспрепятствовать сему, – только прибегнем к Нему с теплым покаянием» .

И во многих местах рассуждает подобным же образом преподобный отец, чеканно проводя ту мысль, что цель жизни человека – сделаться святым и богом на земле, хотя и не в том смысле, в каком развивают свое учение «человекобожники» в мире, вроде Канта, Фейербаха и других.

Приведу еще несколько строк из его трудов.

«Как огонь, как только найдет дрова, зажигает их естественно, так и благодать Святого и поклоняемого Духа ищет возгореться в душах наших, чтобы сиять и просвещать сущих в мире.. да живут богоугодно все христиане и сияют как боги...»

«Какая цель воплощенного Домостроительства Бога Слова, которая во всем Божественном Писании проповедуется, но которой мы, читая сие Писание, не знаем? Не другая какая, как та, чтобы, приобщившись тому, что наше, соделать нас причастными того, что есть Его. Сын Божий для того соделался Сыном Человеческим, чтобы нас, человеков, соделать сынами Божиими , возводя род наш по благодати в то, что Сам Он есть по естеству, рождая нас свыше благодатию Св. Духа» .

Но особенно проста, наглядна, душеспасительна, благоуханна знаменитая беседа по этому же вопросу другого невестоводителя спасающихся душ, родного нам по крови и чуть ли не современника – духоносного аввы Серафима, Саровского чудотворца.

Эти духовные Маргариты перешли к нам в наследство благодаря записи их Николаем Александровичем Мотовиловым, «служкой Серафимовым», как он сам любил называть себя. Все в них драгоценно, важно, отлично, ничего бы не хотелось опускать. Но, стесняемый краткостью места и помня слово Писания – мед обрет яждъ умеренно, да не како пресыщен изблюеши (), – сокращаю слово и из длинной беседы приведу только ее начало.

«Это было в четверток (в конце ноября 1831 г. – Еп. Варнава), – начинает Мотовилов свою чудную повесть . – День был пасмурный. Снегу было на четверть на земле, а сверху порошила довольно густая снежная крупа, когда батюшка о. Серафим начал беседу со мной на ближней пажинке своей, возле той же его ближней пустыньки, против речки Саровки, у горы, подходящей близко к берегам ее .

Поместил он меня на пне только что им срубленного дерева, а сам стал против меня на корточках .

И, как видим из последовательности священного повествования, этот «делали правду» до того приятен Богу, что Корнилию-сотнику, боявшемуся Бога и делавшему правду, явился Ангел Господень во время молитвы его и сказал: Пошли в Иоппию к Симону усмарю, тамо обрящеши Петра, и той ти речет глаголы живота вечного, «в нихже спасешися ты и весь дом твой» (). Итак, Господь все Свои божественные средства употребляет, чтобы доставить такому человеку возможность за свои добрые дела не лишиться награды в жизни паки бытия. Но для этого надо начать жить правой верой в Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия, пришедшего в мир грешные спасти (), и приобретением себе благодати Духа Святого, вводящего в сердца наши Царствие Божие и прокладывающего нам дорогу к приобретению блаженства жизни будущего века. Но тем и ограничивается эта приятность Богу дел добрых, не ради Христа делаемых: Создатель наш дает средства на их осуществление. За человеком остается осуществить их или нет. Вот почему Господь сказал евреям: «Аще не бысте видели, греха не бысте имели. Ныне же глаголете – видим, и ваш пребывает на вас» (). Воспользуется человек, подобно Корнилию, приятностью Богу дела своего, не ради Христа сделанного, и уверует в Сына Его, то и такого рода дело вменится ему, как бы ради Христа сделанное и только за веру в Него. В противном же случае человек не в праве жаловаться, что добро его не пошло в дело. Этого не бывает никогда только при делании добра Христа ради, ибо добро, ради Христа сделанное, не только в жизни будущего века венец правды ходатайствует, но и в здешней жизни преисполняет человека благодатию Духа Святого, и при том, как сказано: «Не в меру бо дает Бог Духа Святаго. Отец бо любит Сына и вся даде в руце Его» ().

Так-то, ваше Боголюбие! Так в стяжании этого-то Духа Божьего и состоит истинная цель нашей жизни христианской, а ,бдение, пост, милостыня и другие ради Христа делаемые добродетели суть только средства к стяжанию Духа Божьего.

– Как же стяжание? – спросил я батюшку Серафима. – Я что-то этого не понимаю.

– Стяжание все равно что приобретение, – отвечал мне он.

– Ведь вы разумеете, что значит стяжание денег? Так все равно и стяжание Духа Божьего. Ведь вы, ваше Боголюбие, понимаете, что такое в мирском смысле стяжание? Цель жизни мирской обыкновенных людей есть стяжание, или наживание денег, а у дворян сверх того – получение почестей, отличий и других наград за государственные заслуги. Стяжание Духа Божьего есть тоже капитал, но только благодатный и вечный, и он, как и денежный, чиновный и временный, приобретается почти одними и теми же путями, очень сходственными друг с другом. Бог Слово, Господь наш, Богочеловек, уподобляет жизнь нашу торжищу и дело жизни нашей на земле именует куплею и говорит всем нам: «Куплю дейте, дóндеже прииду» (), «искупующе время, яко дние лукави суть» (), то есть выгадывайте время для получения небесных благ через земные товары. Земные товары – это добродетели, делаемые Христа ради, доставляющие нам благодать Все-святого Духа. В притче о мудрых и юродивых девах, когда у юродивых не доставало елея, сказано: «Шедше, купите на торжище» (). Но когда они купили, двери в чертог брачный уже были затворены, и они не могли войти в него. Некоторые говорят, что недостаток елея у юродивых дев знаменует недостаток у них прижизненных добрых дел. Такое разумение неправильно... Торжище – жизнь наша; двери чертога брачного, затворенные и не допустившие к Жениху, – человеческая; девы мудрые и юродивые -души христианские; елей – не дела, но получаемая чрез них вовнутрь естества нашего благодать Всесвятого Духа Божьего, претворяющая оное от сего в сие (), то есть от тления в нетление, от смерти душевной в жизнь духовную, от тьмы в свет, от вертепа существа нашего, где страсти привязаны, как скоты и звери, – в храм Божества, в пресветлый чертог вечного радования о Христе Иисусе Господе нашем, Творце и Избавителе и Вечном Женихе душ наших.

Сколь велико сострадание Божие к нашему бедствию, то есть невниманию к Его о нас попечению, когда Бог говорит: «Се, стою при дверех и толку!..» – разумея под дверями течение нашей жизни, еще не затворенной (). О, как желал бы я, ваше Боголюбие, чтобы в здешней жизни вы всегда были в Духе Божием! «В чем застану, в том и сужу» (), – говорит Господь.

Горе, великое горе, если застанет Он нас отягощенными попечением и печалями житейскими, ибо кто стерпит гнев Его, против лица Его кто станет! (). Вот почему сказано: «Бдите и молитеся, да не внидете в напасть» (), то есть да не лишитеся Духа Божьего, ибо бдение и молитва приносят нам благодать Его. Конечно, всякая добродетель, творимая ради Христа, дает благодать Духа Святого, но более всего дает молитва, потому что она как бы всегда в руках наших, как орудие для стяжания благодати Духа. Захотели бы вы, например, в церковь сходить, да либо церкви нет, либо служба отошла; захотели бы нищему подать, да нищего нет, или нечего дать; захотели бы девство соблюсти, да по сложению вашему или по усилиям вражеских козней, которым вы по немощи человеческой противостоять не можете, сил нет этого исполнить; захотели бы и другую какую-либо добродетель ради Христа сделать, да тоже сил нет, или случая сыскать не можно. А до молитвы это уж никак не относится: на нее всякому и всегда есть возможность – и богатому, и бедному, и знатному, и простому, и слабому, и здоровому, и больному, и праведнику, и грешнику. Как велика сила молитвы даже и грешного человека, когда она от всей души возносится, судите по следующему примеру из Священного Писания : когда по просьбе отчаявшейся матери, лишившейся единородного сына, похищенного смертью, жена-блудница, попавшаяся ей на пути и даже еще от только что бывшего греха не очистившаяся, тронутая скорбью матери, возопила ко Господу: «Не мене ради грешницы окаянной, но слез ради матери, скорбящей о сыне своем и твердо уверенной в милосердии и всемогуществе Твоем, Христе Боже, воскреси, Господи, сына ее!..» и воскресил его Господь . Так-то, ваше Боголюбие, велика сила молитвы, и она более всего приносит Духа Божьего, и ее удобнее всего всякому исправлять. Блаженны будем, когда обрящет нас Господь Бог бдящими () в полноте даров Духа Его Святого! Тогда мы можем благо-дерзновенно надеяться быть восхищенными на облацех в сретение Господне на воздусе (), грядущеа с силою и славою многою () судити живым и мертвым и воздати комуждо по деянием его ().

Вот, ваше Боголюбие, за великое счастье считать изволите с убогим Серафимом беседовать, уверены будучи, что и он не лишен благодати Господней.

Что же речем о Самом Господе, Источнике приснонеоскудевающем всяким благостыни и небесныя и земныя?! А ведь молитвою мы с Ним Самим, Всеблагим и Животворящим Богом и Спасом нашим, беседовать удостоиваемся...

– Ну, а как же, батюшка, быть с другими добродетелями, творимыми ради Христа, для стяжания благодати Духа Святого? Ведь вы мне о молитве только говорить изволите?

– Стяжавайте благодать Духа Святого и всеми другими Христа ради добродетелями, торгуйте ими духовно, торгуйте теми из них, которые вам больший прибыток дают. Собирайте капитал благодатных избытков благости Божией, кладите их в ломбард вечный Божий из процентов невещественных и не по четыре или по шести на сто, но по сто на один рубль духовный, но даже еще того в бесчисленное число раз больше. Примерно: дает вам более благодати Божией и бдение, бдите и молитесь; много дает Духа Божьего пост, поститесь; более дает милостыня, милостыню творите, и таким образом о всякой добродетели, делаемой Христа ради, рассуждайте.

Вот я вам расскажу про себя, убогого Серафима. Родом я из курских купцов. Так, когда я не был еще в монастыре, мы, бывало, торговали товаром, который нам больше барыша дает. Так и вы, батюшка, поступайте, и, как в торговом деле, не в том сила, чтобы лишь только торговать, а в том, чтобы больше барыша получить, так и в жизни христианской не в том сила, чтобы только молиться или другое какое-либо доброе дело делать. Хотя апостол и говорит: «Непрестанно молитесь» (). Если рассудить правильно о заповедях Христовых и апостольских, так дело наше христианское состоит не в увеличении счета добрых дел, служащих к цели нашей христианской жизни только средствами, но в извлечении из них большей выгоды, т.е. вящем приобретении обильнейших даров Духа Святого.

Так желал бы я, ваше Боголюбие, чтобы и вы сами стяжали этот приснонеоскудевающий источник благодати Божией и всегда рассуждали себя, в Духе ли Божием вы обретаетесь или нет? И если в Духе, то благословен ,не о чем горевать – хоть сейчас на Страшный Суд Христов! Если же нет, то надобно разобрать, отчего и по какой причине Господь Бог Дух Святой изволил оставить нас, и снова искать и доискиваться Его и не отставать до тех пор, пока искомый Господь Бог Дух Святой не сыщется и снова будет с нами Своею благодатию. На отгоняющих же нас от Него врагов наших надобно так нападать, покуда и прах их возьмется, как сказал пророк Давид: «Пожену враги моя, и постигну я, и не возвращуся, дóндеже скончаются, оскорблю их, и не возмогут стати, падут под ногама моима» ().

Так-то, батюшка! Так и извольте торговать духовно добродетелью. Раздавайте дары благодати Духа Святого требующим, по примеру свещи возжженной, которая и сама светит, горя земным огнем, и другие свещи, не умаляя своего собственного огня, зажигает во светение всем в других местах. И если это так в отношении огня земного, то что скажем об огне благодати Всесвятого Духа Божьего?! Ибо, например, богатство земное, при раздавании его, оскудевает, богатство же небесное Божией благодати чем больше раздается, тем более приумножается у того, кто его раздает. Так и Сам Господь изволил сказать самарянке: «Пияй от воды сей возжаждет вновь, а пияй от воды, юже Аз ему дам, не возжаждет вовеки, но вода, юже Аз дам ему, будет в нем источник приснотекущий в живот вечный» ()» .

Итак, цель жизни нашей христианской состоит в том, чтобы прийти в такое состояние, при котором можно бы нам было получить Духа Святого. Не в том цель жизни христианина, чтобы творить добродетели, жить благочестиво и утешаться этим, а чтобы получить Духа Святого. А если от своих добродетелей мы не приходим в совершенство, в духоносное состояние, то к чему они?! Не и язычницы ли такожде творят? (.)

Этим отводится и не имеющий под собой никакой почвы, но всецело основанный на невежестве и непонимании духа св. Евангелия упрек тех людей, которые обвиняют монахов в изуверстве и никчемном «мучении» себя подвигами, когда благ и любвеобилен и Ему чуждо всякое страдание...

Очевидно, эти люди или приписывают монахам свое лживое понимание христианства и потом начинают критиковать его же (это часто бывает, что начинают вдруг обвинять в том, чему она совсем не учит), или же учение церковное смешивают с личным мнением каких-то встретившихся им лиц, назвавших себя этим славным и почетным именем и говоривших им нечто несуразное. А истинные монахи не только сами ни во что не ставят все свои – и сверхчеловеческие даже – подвиги, но и добродетелей у себя не видят. И если мирские и неверующие люди додумались до сей простой истины, что всякое мучение не составляет блаженства, то есть цели жизни, то неужели у монахов, святых мужей и жен, видящих и тайные мысли мирян, не хватило бы на это смысла? Думать так – значит соединяться заодно с врагами «Христа, еретиками и антихристами. Нет, не ради добродетелей настоящие монахи подвизаются, и тем более не ради самого подвига «мучают» себя, а совершают эти добродетели и подвиги и «мучают» себя ради получения Святого Духа. Этим: и объясняется, что хотя всякая добродетель дает благодать Св. Духа, разумные, однако же, совершают одну – в одно время, другую – в другое, а иную – и вовсе откладывают. Несмысленный (в духовном отношении), но очень сведущий и образованный, пожалуй, упрекнет такого – как и делают, когда увидят, например, что у человека есть талант говорить, а он вдруг подвиг молчания на себя накладывает; ему бы по милостивому сердцу и богатству заниматься весь век благотворительностью, а он отказывается и, будучи единственным наследником у отца, уходит в монастырь. Иногда мы видим также в житиях святых, что они бедных отгоняли от своих келий, а богатых принимали и сидели с ними часами (не по человекоугодию, конечно, как может подумать близорукий, страстный ум), или иногда месяцами ничего не ели и не пили, а потом вдруг выходили на рынок, на паперть (как будто нарочно для соблазна!), ели, когда не следует, колбасу и т.д. и т.п. А поступали так святые от великого разума, который для плотских людей кажется чистым безумием (κοινη , который в то время сделался в Римской империи распространенным. См.: Соболевский С. κοινη , «общий» греческий язык (по связи с библейским) / Православная Богословская Энциклопедия. Т. 9. СПб., 1908. Стб. 615. Греческое выражение передает, таким образом, буквальные слова Пилата, и для знающих этот язык отсутствие члена при αληθεια будет весьма знаменательным (сказуемое тут не играет роли. Ср.: ). Об истине и сомнении в исканиях человечества см.: Флоренский П., свящ. Столп и утверждение истины. Опыт православной феодицеи в 12 письмах. М., 1914.

Выражение, характерное для истинно великих древних отцов Египта и Палестины (ср., например, ответы Варсанофия Великого). Хорошо посему Мотовилов назвал преп. Серафима «Великим».

Далее идет самая интересная часть беседы – как узнать человеку, в Духе ли он, и опытное доказательство сего, явленное Мотовилову по молитве преп. Серафима пришествием и нисшествием на них Самого Святого Духа.

Варнава (Беляев), епископ Печерский, викарий Нижегородской епархии.

Родился 12 мая 1887 года. Отец его был слесарем ткацкой фабрики с. Раменского Бронницкого уезда, мать - дочь деревенского дьякона.

В 1908 г. окончил гимназию с золотой медалью.

Духовный переворот побуждает Николая отказаться от карьеры инженера, после чего он посещает Оптину пустынь, где сближается со знаменитым старцем архимандритом Варсонофием.

В 1911 поступил и в 1915 году окончил Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия. Пострижен в монашество ректором академии епископом Феодором (Поздеевским).

11 сентября 1915 года назначен преподавателем Нижегородской духовной семинарии по Гомилетике.

Возведен в сан архимандрита.

Был настоятелем Старо-Голутвинского монастыря Московской епархии.

В 1922 году уволен на покой по болезни.

Летом 1922 г., протрясенный тем, что правящий архиерей Нижегородской епархии архиепископ Евдоким (Мещеряков) присоединился к обновленчеству, решает уйти в затвор для всецелой отдачи писательскому творчеству. 19 октября ст. ст. 1922 г. он принимает подвиг юродства. Для властей он отныне — сумасшедший, а сам, по благословению старцев, в домашнем уединении пишет книги и ищет пути сохранения церковной культуры в условиях нарастающих гонений на религию.

С этого времени и по 1928 г. он создает свой главный труд “Основы искусства святости”.

В 1933 г. в Москве арестован ОГПУ и по ст. 58 приговорен к трем годам лагерей.

Срок отбывал в Бийских лагерях на Алтае, продолжая и здесь юродствовать. Лагерными врачами признан сумасшедшим, переведен в Мариинские лагеря, откуда - по разрешению из Москвы - освобожден в 1936 г.

До 1949 г. жил в Томске, затем переехал в Киев. До последних лет жизни продолжал работать над новыми произведениями.

Родился 11 февраля 1965 г. в Калуге в семье педагогов. В 1968 г. семья переехала в г. Жиздру Калужской обл.

В 1982 г. окончил общеобразовательную школу № 1 г. Жиздры, а в 1983 г. — СПТУ г. Жиздры. В 1983-1985 гг. служил в рядах Вооруженных сил.

В 1985-1991 гг. обучался на историко-филологическом факультете Горьковского государственного педагогического института. В 1991-1992 гг. преподавал в Нижегородской технической гимназии.

В 1985-1995 гг. состоял в браке. Крестился в 1990 г. в Свято-Покровском храме г. Жиздры.

В 1992 г. приглашен на работу в Православное братство им. св. блгв. кн. Александра Невского. Работал водителем, заведующим гаражем, пел и читал на клиросе.

24 апреля 1999 г. в день освящения Мариинского придела Александро-Невского собора г. Нижнего Новгорода митрополитом Нижегородским и Арзамасским Николаем рукоположен в сан диакона.

1 июня 1999 г. в Воскресенском храме г. Арзамаса Преосвященным Иерофеем, викарием , рукоположен во пресвитера.

С 20 июля 1999 г. по 28 ноября 2004 г. служил в Александро-Невском соборе г. Нижнего Новгорода.

В 2004 г. окончил Нижегородскую духовную семинарию.

28 ноября 2004 г. направлен на послушание в . 15 июля 2005 г. пострижен в монашество с именем Варнава.

1 сентября 2005 г. назначен и.о. наместника Успенского мужского монастыря Флорищева пустынь пос. Флорищи Володарского р-на Нижегородской обл.

Постановлением Священного Синода от 27 декабря 2005 г. () назначен наместником Успенской Флорищевой пустыни.

С 17 августа 2006 г. по 26 декабря 2006 г. — наместник Успенского мужского монастыря Саровская пустынь. С 15 февраля 2007 г. — наместник Успенской Флорищевой пустыни.

Во епископа 29 марта 2012 г. 22 апреля за Божественной литургией в Храме Христа Спасителя в Москве. Богослужения возглавил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл.

Решением Священного Синода от 4 октября 2012 г. () утвержден в должности настоятеля (священноархимандрита) Успенской Флорищевой пустыни.

1991 г. — Горьковский государственный педагогический институт.

2004 г. — Нижегородская духовная семинария.

Главная » Финансовое » Противоестественные грехи. Епископ Варнава (Беляев)