Смутное время и утраченные возможности. Лжедмитрии I

Конец XVI и начало XVII в. ознаменованы в русской истории смутой. Смута, захватила все слои московского общества и поставила государство на край гибели.

Смута продолжалась более четверти века (1584 - 1613). Продолжительность и интенсивность смуты ясно говорят о том, что она явилась не извне и не случайно, что корни ее таились глубоко в государственном организме. Но в, то, же время Смутное время поражает своей неясностью, неопределенностью. Это - не политическая революция, «Наша смута - это брожение больного государственного организма, стремившегося выйти из тех противоречий, к которым привел его предшествующий ход истории и которые не могли быть разрешены мирным, обычным путем»

Главных противоречий, которые вызвали Смутное время, было два. Первое из них было политическое, которое можно определить словами профессора Ключевского: «московский государь, которого ход истории вел к демократическому полновластию, должен был действовать посредством очень аристократической администрации»; обе эти силы, выросшие вместе благодаря государственному объединению Руси и вместе работавшие над ним, прониклись взаимным недоверием и враждой.

Второе противоречие можно назвать социальным: московское правительство вынуждено было напрягать все свои силы для лучшего устройства высшей обороны государства и «под давлением этих высших потребностей приносить в жертву интересы промышленного и землевладельческого классов. Первое противоречие явилось результатом собирания уделов Москвой. Таким образом, вокруг московского государя образовался замкнутый круг князей-бояр, Присоединение уделов не носило характера насильственной, истребительной войны. Московское правительство оставляло удел в управлении его прежнего князя и довольствовалось тем, что последний признавал власть московского государя, становился его слугой.

Первый понял это противоречие Иоанн Грозный. Московские бояре были сильны главным образом своими земельными родовыми владениями. Иоанн Грозный задумал провести полную мобилизацию боярского землевладения, отняв у бояр их насиженные родовые удельные гнезда, предоставив им взамен другие земли, чтобы порвать их связь с землей, лишить их прежнего значения. Боярство было разбито; на смену ему выдвинулся нижний придворный строй. Простые боярские роды, как Годуновы и Захарьины, захватили первенство при дворе. Уцелевшие остатки боярства озлоблялись и готовились к смуте.

С другой стороны, XVI в. был эпохой внешних войн, окончившийся приобретением громадных пространств на востоке, юго-востоке и западе. Для завоевания их и для закрепления новых приобретений потребовалось громадное количество военных сил, которых правительство набирало отовсюду, в трудных случаях не брезгуя услугами холопов. Служилый класс в Московском государстве получал в виде жалованья землю в поместье. Поэтому правительство вынуждено было передать в служилые руки громадное количество земель в центральной и южной частях государства. Дворцовая и черная крестьянские волости теряли свою самостоятельность и переходили под управление служилых людей.. В развитии смуты в Московском государстве исследователи различают обычно три периода: династический, во время которого происходит борьба за московский престол между различными претендентами (до 19 мая 1606 г.); социальный - время классовой борьбы, осложненной вмешательством в русские дела других государств (до июля 1610 г.); национальный - борьба с иноземными элементами и выбор национального государя (до 21 февраля 1613 г.).

Со смертью Грозного (18 марта 1584 г.) сразу открылось поприще для смуты. Не было власти, которая могла бы остановить, сдержать надвигающееся бедствие.. На сцену выдвигалось боярство второстепенное - Юрьевы, Годуновы.

Дворцовая смута привела Годунова к регентству, к которому он так стремился. Но, конечно, Годунов не мог разрешить противоречий, к которым привел Россию весь предшествующий ход истории. Он не мог и не желал являться успокоителем знати в политическом кризисе: это было не в его интересах. В феврале 1598 г. был созван собор. Царем был избран Борис; но уже вскоре после избрания бояре затеяли интригу.

Первые три года царствования Годунова прошли спокойно, но с 1601 пошли неудачи. Наступил страшный голод, продолжавшийся до 1604 г. и во время которого погибло много народу. Стали ходить слухи, что царевич Дмитрий жив.

Все историки согласны в том, что в появлении Лжедмитрия I главная роль принадлежала московскому боярству.

Старое боярство понемногу оправлялось от гонений Грозного и становилось во враждебные отношения к царю неродовитому.

После смерти Бориса бояре-князья в Москве стали против Годуновых, Лжедмитрий I с торжеством направился к Москве. Самозванец не понял своего положения, не понял роли боярства, и оно сразу же стало действовать против него. 17 мая 1606 г. около 200 бояр и дворян ворвалось в Кремль, и самозванец был убит.

Теперь во главе правления оказалась старая боярская партия, которая и выбрала в цари Василия Шуйского. «После своего избрания на престол Василий Шуйский счел необходимым разъяснить народу, почему избран он, а не кто-нибудь другой. Мотивировал он причину своего избрания происхождением от Рюрика; то есть тем, что старшинство происхождения дает право на старшинство власти. Это - принцип старинного боярства. Восстанавливая старые боярские традиции, Шуйский должен был формально подтвердить права боярства и по возможности обеспечить их. Он это и сделал в своей крестоцеловальной записи, Запись удовлетворила князей-бояр, да и то не всех, но она не могла удовлетворить второстепенное боярство, мелкий служилый люд и массу население. Смута продолжалась.

25 мая Шуйскому пришлось уже успокаивать чернь, которую, как тогда говорили, поднял против него, П.Н. Шереметев.

Поднялась Северская земля, за ней заокские, рязанские и украинские места; движение перешло на Вятку, Пермь, захватило Астрахань. Волнение вспыхнуло также в новгородских, псковских и тверских местах. Это движение, объединявшее такое громадное пространство, носило по разным местам разный характер, преследовало разные цели, но несомненно, что оно было опасно для В. Шуйского.

Центром движения стал Путивль, а во главе были князь Григорий Петрович Шаховской и его «большой воевода» Болотников. Болотников звал к себе народ, подавая надежду на социальные перемены.

Положение Шуйского стало крайне опасным. Почти половина государства поднялась против него, мятежные силы осаждали Москву, а у него не было войск не только для подавления мятежа, но и для защиты Москвы. К тому же мятежники отрезали поставки хлеба, и в Москве начался голод.

В августе 1607 г появился второй Лжедмитрий, которого народ очень метко окрестил Вором. Скоро вокруг него образовалась сборная дружина из поляков, казачества и разных проходимцев. Это не была земская дружина, собравшаяся вокруг Лжедмитрия I, это была просто шайка «воров», которая не верила в царское происхождение нового самозванца и шла за ним в надежде на добычу. Положение Шуйского было тяжелое. Юг не мог ему помочь, собственных сил у него не было. Оставалась надежда на север, сравнительно более спокойный и мало пострадавший от смуты.

В 1608 г. В. Шуйский послал своего племянника Михаила Васильевича Скопина-Шуйского за помощью к шведам. Когда Сигизмунд узнал о союзе России со Швецией, он объявил ей войну и осадил Смоленск. В Тушино были посланы послы к тамошним польским отрядам с требованием присоединиться к королю. Среди поляков начался раскол: одни повиновались приказу короля, другие - нет.

Положение Вора и прежде было трудное: с ним никто не церемонился, его оскорбляли, чуть ли не били; теперь оно стало невыносимым. Вокруг Вора во время его стоянки в Тушино собрался двор из московских людей, не хотевших служить Шуйскому. Среди них были представители очень высоких слоев московской знати, были и люди незнатные, стремившиеся выслужиться, получить вес в государстве Они вошли между собой и поляками в соглашение не переходить на службу к Шуйскому и начали переговоры с Сигизмундом о том, чтобы он прислал на московское царство своего сына Владислава.

В свержении Шуйского с престола главную роль сыграл служилый класс и дворцовая знать. После нескольких неудачных попыток противники Шуйского собрались у Серпуховских ворот, объявили себя советом всей земли и «ссадили» царя.

Москва очутилась без правительства, как раз тогда, когда оно ей было нужно больше всего: с двух сторон наступали враги.

Правление было передано в руки боярской думы, состоявшей из семи членов. «Седьмочисленные бояре» не сумели взять власть в свои руки. Они сделали попытку собрать Земский собор, но она не удалась. 27 августа Москва присягнула Владиславу.

В то же время в Москве «седьмочисленные бояре» потеряли всякое значение, так как власть перешла в руки поляков и новообразовавшегося правительственного кружка, члены которого были сторонниками Сигизмунда. Польская оккупация Москвы затягивалась, Правление поляков и польских клевретов в Москве возбуждало все большее неудовольствие,

Первым поднялся из Рязанской земли Прокопий Ляпунов. Он стал собирать войско, и в январе 1611 г. двинулся к Москве. К Ляпунову со всех сторон присоединялись земские дружины, даже тушинское казачество под предводительством князя Д.Т. Трубецкого и Заруцкого пошло на выручку Москвы.

Земские и казацкие обложили Кремль, однако между ними сразу же возникли разногласия. Вследствие усилившейся розни между земцами и казачеством решено было в июне 1611 г. составить общее постановление. «Приговор» представителей казачества и служилых людей, составлявших ядро земского войска, был очень обширен: он должен был устраивать не только войско, но и государство. Высшая власть должна принадлежать всему войску, которое называло себя «всей землей». Воеводы только исполнительные органы этого совета, сохраняющего право их смещения, если они будут плохо вести дела. Суд принадлежит воеводам, но казнить они могут только с одобрения совета всей земли, иначе им грозит смерть. Далее идут постановления о возвращении беглых холопов, которые называли себя казаками (новые казаки), прежним их господам; в значительной мере стеснялось своеволие казаков. Наконец было учреждено приказное управление по московскому образцу. Из этого документа ясно, что собравшаяся под Москву рать считала себя представительством всей земли и что на совете главная роль принадлежала земским служилым людям, а не казакам. Надежды русских на ополчение не оправдались: Москва осталась в руках поляков, Смоленск был взят Сигизмундом, Новгород - шведами, вокруг Москвы расположились казаки, которые бесчинствовали, грабили народ и готовили новую смуту, Государство гибло, но поднялось народное движение на всем севере и северо-востоке Руси.

На этот раз оно отделилось от казачества и стало действовать самостоятельно. Исходным пунктом и центром движения стал Нижний Новгород во главе с его знаменитым земским старостою Кузьмою Мининым, который в сентябре 1611 г. выступил в нижегородской земской избе с горячими призывами помочь Московскому государству, не жалея никаких средств. Начальником земского ополчения был приглашен "стольник и воевода" Дмитрий Михайлович Пожарский, способный военачальник и человек с незапятнанной репутацией; хозяйственную и финансовую часть взял на себя "выборный человек всей землею" Кузьма Минин. В ноябре движение, начатое Нижним, охватило уже значительный приволжский район, а в январе ополчение двинулось из Нижнего сначала к Костроме, а потом к Ярославлю, встречая по пути живейшее сочувствие и поддержку со стороны населения, Туда же направились казаки, встав открыто во враждебное отношение к новому ополчению. Земское ополчение оставалось в Ярославле около 4-х месяцев; это время прошло в напряженной работе над восстановлением порядка в стране, над созданием центральных правительственных учреждений, над собиранием сил и средств для самого ополчения. В самом Ярославле образовался земский собор, или совет всей земли, из представителей с мест и представителей от служебных людей, составлявших ополчение; этот совет и был временной верховной властью в стране.

В конце июля ополчение Пожарского двинулось из Ярославля к Москве. 22-го октября был взят Китай-город, а через несколько дней сдались, обессиленные голодом, поляки, сидевшие в Кремле, и оба ополчения торжественно вступили в освобожденную Москву. После взятия Москвы временное правительство Трубецкого и Пожарского созвало выборных представителей из всех городов для выбора царя. После долгих и безрезультатных споров 7 февраля 1613 г. выборные люди согласились на кандидатуре 16-летнего Михаила Федоровича Романова.

С избранием царя кончилась смута, так как теперь была власть, которую признавали все, и на которую можно было опереться. Но последствия смуты продолжались долго: ими, можно сказать, был наполнен весь XVII в.

ВЛАДИМИР КОБРИН,

доктор исторических наук

Смута

Принятый в дореволюционной исто­ риографии термин «смутное время», относившийся к бурным событиям на­ чала XVII века, был решительно отвергнут в советской науке как «дво- рянско-буржуазный» и заменен длин­ным и даже несколько бюрократиче­ским названием: «Крестьянская война и иностранная, интервенция в России». Сегодня термин «смутное время» по­ степенно возвращается: видимо, пото­ му, что он не только соответствует словоупотреблению эпохи, но и доста­ точно точно отражает историческую действительность.

Среди значений слова «смутное», при­водимых В. И. Далем, мы встречаем «восстанье, мятеж.., общее неповино­вение, раздор меж народом и властью. Однако в современном языке в прилага­тельном «смутный» ощущается иное значение - неясный, неотчетливый. И в самом деле, начало XVII века - смутное время: все в движении, все ко­ леблется, размыты контуры людей и событий, с невероятной быстротой меняются цари, нередко в разных ча­ стях страны и даже в соседних городах признают в одно и то же время власть разных государей, люди подчас молние­ носно меняют политическую ориента­ цию...

Естественно, такой динамичный пе­риод был на редкость богат не только яркими событиями, но и разнообраз­ ными альтернативами развития. В дни всенародных потрясений случайности могут сыграть существенную роль в направлении хода истории. Увы, смутное время оказалось временем утраченных возможностей, когда не осуществились те альтернативы, ко­ торые сулили более благоприятный для страны ход событий. Обратимся к фактам

В 1584 году умер Иван Грозный, закончилось продол­жавшееся полвека царствование одного из самых от­вратительных деспотов в русской истории. В наследство своим преемникам царь Иван оставил разоренную опричниной и безудержной эксплуатацией страну, прои­гравшую к тому же длившуюся четверть века изнури­тельную Ливонскую войну. С Иваном IV фактически сходила на нет династия потомков Ивана Калиты. Старший сын царя, похожий на отца и жестокостью, и начитанностью - Иван Иванович, погиб от удара отцовского посоха. Престол переходил в руки второго сына - Федора Ивановича, слабоумного карлика с яв­ными чертами вырождения. Придворное летописание создало благочестивую легенду о не слишком хорошо разбирающемся в земных делах, но зато высоконра­вственном царе - молитвеннике за Русскую землю. Эту легенду блестяще воплотил А. К. Толстой в своей ве­ликолепной драме «Царь Федор Иоаннович».

Но сам поэт прекрасно понимал, что реальный царь Федор был несколько иным. В своей сатирической поэме «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» А. К. Толстой так характеризовал его:

Был разумом не бодор,

Трезвонить лишь горазд, -

что больше соответствовало оценке современников. Ведь шведский король говорил, что «русские на своем языке называют его durak».

Таким образом, беспредельная самодержавная власть над огромной страной оказалась в руках челове­ка, который править был просто не в состоянии. Есте­ственно, при царе Федоре был создан правительствен­ный кружок из нескольких бояр, своего рода регент­ский совет. Однако скоро реальную власть сконцентри­ровал один из участников этого совета - боярин Борис Федорович Годунов, царский шурин - брат его жены царицы Ирины.

Положение Годунова упрочилось быстро. Летом 1585 года, всего через год с небольшим после вступления Федора Ивановича на престол, русский дипломат Л. Но­восильцев разговорился с главой польской церкви, гнезненским архиепископом Карнковским. Желая ска зать своему гостю что-то приятное, архиепископ заме­тил, что у прежнего государя был мудрый советник Алексей Адашев, «а ныне на Москве Бог дал вам такого ж человека просужаго V Этот комплимент Го­дунову Новосильцев счел недостаточным: подтвердив, что Адашев был разумен, русский посланник о Годуно­ве заявил, что он «не Алексеева верста»: ведь «то великой человек - боярин и конюший, а се государю нашему шурин, а государыне нашей брат родной, а ра­зумом его Бог исполнил и о земле великий печальник».

Обратим внимание на последнее слово: оно означало покровителя, опекуна. Недаром английские наблюдате­ли, переводя это выражение на английский, называли Годунова «лордом-протектором». Вспомним, что через 60 с лишним лет этим самым титулом пользовался всесильный диктатор Англии Оливер Кромвель...

Федор Иванович занимал царский престол четырна­дцать лет, но из них по меньшей мере 12, а то и 13 фактически правителем страны был Борис Годунов.

В 1598 году, после смерти Федора, Земский собор избрал Бориса царем. Иначе и быть не могло. За годы своего правления Годунову удалось собрать вокруг себя - ив Боярской думе, и среди придворных чи­нов - «своих людей».

Можно по-разному относиться к личным качествам Бориса Годунова, но даже самые строгие его критики не могут отказать ему в государственном уме, а самые рьяные апологеты не в состоянии отрицать, что Борис Федорович не только не руководствовался в своей по­литической деятельно"ста"^моральными нормами, но и нарушал их для собственной выгоды постоянно. И все же он был прежде всего талантливым политиче­ским деятелем, несомненным реформатором. И судьба его трагична, как судьба большинства реформаторов.

Удивительный парадокс: Иван Грозный привел стра­ну даже не к краю пропасти, а просто в пропасть. И все же в народной памяти он остался порой внушающим ужас, отвращение, но ярким и сильным человеком. Борис же Годунов пытался вытащить страну из пропа­сти. И поскольку ему это не удалось, он оказался устраненным из фольклора, а в массовом сознании сохранился лишь своим лукавством, изворотливостью и неискренностью.

Методы Годунова резко отличались от методов царя Ивана. Борис был беззастенчив и жесток в устранении своих политических противников, но только реальных, а не выдуманных. Он не любил устраивать казни на площадях, торжественно и громогласно проклинать из­менников. Его врагов тихо арестовывали, тихо отправ­ляли в ссылку или в монастырскую тюрьму, а там они тихо, но обычно быстро умирали - кто от яда, кто от петли, а кто неизвестно от чего. /т^У*-/ Вместе с тем Годунов стремился к сплочению, к кон­ солидации" всего J555.Cдетву"юшего__жласса. Это была единствённсПправильная политика в условиях всеобще­го разорения страны.

Однако именно на время правления Бориса Годунова приходится и утверждение крепостного права в России. Первый шаг был сделан еще при Иване Грозном, когда временно запретили переход крестьян от одного вла­дельца к другому в Юрьев день. Но в царствование Федора Ивановича были приняты новые крепостниче­ские указы. По гипотезе В. И. Корецкого, около 1592-1593 годов правительство издало указ7~запрещав-шйй крестьянский «выход» по всей стране и навсегда. Это предположение разделяют далеко не все исследо­ватели, но, вероятно, в эти годы были, все же осуще­ствлены какие-то крепостнические мероприятия: через пять лет появился указ об «урочных летах» - о пяти­летнем сроке исковой давности для челобитных о воз­вращении беглых крестьян. Этот указ не делает разни- цы между теми, кто ушел в Юрьев и не в Юрьев день, в заповедные и не в заповедные лета, он исходит уже из прикрепления крестьянина к земле. А отсчет исковой дадщ£п^ведет£я_какраз от 1592 года.

jBопрос о причинах^ перехода к ^епостничеству,

о то1*7~ТШЛголЕктгтгрь"ёзна была айбтёрйатйва"иного варианта развития феодальных отношений - без кре- || постного права, npimjfl^^rr^KjmcjyHejтотько_еще^ не| ![решешшх^_жм*_явн^те Сё-".

Годая^мюкно с уверенностью сказать, _ чЧ: о~господство-вавщая некогда в__науке «товарно-барщинная» концеп­ция "ГВ"."ДТ Греков а 1г^хн^ла~11од~напоррм^"факто"гГ По If мыслйгГрекова^ развитие"товарно-денежных отношений $ в России второй половины XVI века было настолько велико, что хлебная торговля превратилась в выгод­ную статью дохода. Эти обстоятельства толкали фео­далов к барщинному хозяйству, которое невозможно без закрепощения крестьян.

Сейчас ясно, HTOli развитие товарно-денежных отно­шений преувеличено историком, что хлебная торговля была совсем не велика ^городское население составля­ло вряд ли больше 2-<-3%, aj/экспорт хлеба еще не начался. Не наблюдается в XVI веке и резкого роста барщины, да и обрабатывали барскую запашку боль­шей частью не крестьяне, а пашенные холопы - «страдники», поэтому развитие барщины не было свя­зано с возникновением крепостничества.

Правительства и Ивана Грозного, и Бориса Годунова шли на прикрепл^ние-^сресдъякмк^_земле, руководству-. ясь праШатйчё"сйими, сиюминутными соображениями, " стремлйшШТгшсвидировать и предотвратитьТйТбуду-" щее запустение центральных уездов. Но это были в дей­ствительности лишь йовЩьП^а н_е_причины перехода к крепостничеству. Хозяйственный кризис после опричных лет был следствием более общих социальных процессов. В это время, быть может, ярче, чем когда бы то ни было, прослеживается,^тенденция к усилению эксплуатации крестьянства иД/Ьтдельными феодалами, ^иТОСударством. Для того были /два) рода причин! Во-ф первых, численно сть феодалов росла быстрее, чём чис­ленность крестьян: в условиях длительной войны пра­вительство постоянно рекрутировало в состав «детей боярских» выходцек из плебейскихслоев, раздавая им за "службу поместья с крестьянами. Уменьшение сред-;"них размеров феодальных владений при сохранении феодалом жизненного уровня прошлых лет приводило к тому, что повинности крестьян неуклонно возраста­ли. ф Во-вторых, многие феодалы не ограничивались сох­ранением жизненного уровня, а стремились к его ро­сту. Если сосед принимал тебя, угощая с серебряной посуды, то тебе неловко выставить на стол «суды оло-вяные». Низкорослая, хотя и выносливая доморощен­ная лошаденка становится непрестижной: ногайский кровный жеребец казался остро необходимым. А если сосед выходил в поход в импортной кольчуге из Ирана или с Кавказа, то своя, родимая, хотя и сделанная недурным мастером и прекрасно защищающая от са­бельных ударов, превращалась в признак нищеты.

Однако право крестьянского перехода - пусть с уп­латой «пожилого» и только раз в году - ограничивало аппетиты феодалов, служило естественным регулято­ром уровня эксплуатации: слишком алчный феодал мог, как щедринский дикий помещик, остаться без крестьян. Писцовые книги упоминают «порозжие по­местья», из которых разошлись крестьяне, после чего помещики их «пометали» (бросили).

"^-,»-Внут£енняя политика Г одунова была направлена^.на стабилизацию положения в стране. При нем идет - #втроительстВо~ НОВШг городов, особенно в Поволжье. Именно тогда возникли Самара, Саратов, Царицын, Уфа.гЮблегчилось положение посадского населения:

крупные феодалы больше не имели права держать в своих «белых», не обложенных податями слободах ремесленников и торговцев уйвсе, кто занимался про­мыслами и торговлей, должны были отныне входить в посадские общины и вместе со всеми платить государ­ственные налоги - «тянуть тягло».

Во внешней пол итике Борис Годунов стремился к по-бедам~не столько на поле брани, сколько за столом переговор6в.<7Несколько раз удалось продлить переми­рие" с Речью Посполитой; Хорошо развивались отноше­ния с государствами Средней Азиий/Укреплялась обо­рона южных границ. Единственная дойна, начатая Рос­сией в правление Бориса Годунова, была направлена против Швеции. В результате Ливонской в6йньтей"дЪ-ста1юсь^поберёжье__<Е>инского залива. После трех лет военных действий в Д595 году был подписан Тявзинский мирный договор, вернувший России Ивангород, Ям, Копорье и волость Корелу.

Борис Годунов сделал первую до Петра попытку пикгаитгоовять к^пьтурну^гР^ Ттстялость^ Западной ЁвршгыТв страну приезжает - много, значи­тельно больше, чем раньше, иностранных специали­стов - военных и врачей, разведчиков полезных иско­паемых («рудознатцев») и мастеров. Бориса Годунова даже обвиняли (как через сто лет Петра I) в излишнем пристрастии к «немцам» (как называли в России запад­ноевропейцев), «.©первые «для науки разных языков и грамотам» было отправлено в Англию, Францию, Германию несколько молодых двор ян. В смутное вре­мя они не решились вернуться на родину и «задавнели» за границей; один из них в Англии перешел в англикан­ство, стал священником и даже богословом.

Вероятно, если бы в распоряжении Годунова оказа­лось еще несколько спокойных лет, Россия более мир­но, чем при Петре, и на сто лет раньше пошла бы по пути модернизации. Но этих спокойных летне было. Улучшение экономического^ол сдгётая^голько намеча­лось, гГпоскольку^ к выходу^гс^рйзТгса"ТйЖТфёпостни-ческим путем, то в крестьянстве - "зрело - гЩовотгьство. Так7~в"Т593-1595 годах боролись с монастырскими властями крестьяне Иосифо-Волоколамского мона­стыря. Кто знает, может быть, глухое недовольство не переросло бы во взрыв, если бы лето 1601 года не было таким дождливым. К уборке ур6жая~~никак не удава­лось приступить. А затем без перерыва^сразу ударили ранние-морозы, «поби мраз сильный всяк труд дел человеческих в полех». Слею^ощий^од бьи снова неу­рожайным, да к тому же недоставало семян, и качество Йзс было низким. Три годав стране бушевал страшный голод. уфе/-/М>Т~"

I "Разумеется, (причиной/ его бьгла не только погода.

" Расшатанное тяжелыми налогами и сильной феодаль-

?, ной эксплуатацией крестьянское хозяйство потеряло

i устойчивость, не имело резервов. Но все же голода

можно было бы избежать, если бы погода была хоть

немного лучше.

Не только погода и неустойчивость крестьянского хозяйства привели к голоду. У многих бо^у>з_монасты--?, рей лежали запасы_зерна. По словам современника, их " хватило бы всему~н"асеЗйнйю страны на четыре года. Но феодалы прятади_запасы, надеясь на дальнейшее по­вышение цен. А они выросли примерно в стсГраз. Люди ели сено и траву, доходило до людоедств[аТ~

Отдадим должное Борису Годунову: Он боролся с го­лодом как мог.{/Б едным раздавали д¥ньгй?/организовали для них платные строительные работы. Но полученные деньги мгновенно обесценивались: ведь хлеба на рынке от этого не прибавлялось.^Гогда Борис распорядился раздавать бесплатно хлеб из государственных храни-лищГТш^надеялся подать" тем добрый пример феода­лам, но житницы бояр, монастырей и даже патриарха оставались закрытыми. А тем временем к бесплатному хлебу со всех сторон в Москву и в крупные города

устремились голодающие. Хлеба не хватало на всех, тем более что им спекулировали раздатчики. Рассказы­вали, что некоторые богачи lie стеснялись переодевать­ся в лохмотья и получать бесплатный хлеб, чтобы продать его втридорога. Люди, мечтавшие о спасении, умирали от голода прямо на улицах. Только в Москве было похоронено 127 тысяч человек, а хоронить удава­лось не~тзеех:~€^в"р"е^ШШй«Г говорит, что в те годы самыми сытыми были собаки и воронье: они поедали непохороиёжшыеТРру^йгВока^кртбгБяне в городах уми­рали в напрасном ожидании еды, их поля оставались необработанными и незасеянными. Так закладывались основы для продолжения голода.

В чем причины провала все х попыток Бориса Годуно­ва преодолеть голод, несмотря на искреннее стремле­ние помочь людям? ^Прежде всего в том, что царь боролся с симптомами^ а_не лечид болезн ь. Причины голода коренились в крепостничестве, но даже" мысль о восстановлении" права крестьян "на переход не прихо­дила в голову царя. Единственной мерой, на которую он решился, было разрешение в 1601-1602 годах вре­менного ограниченного перехода некоторых категорий крестьян. Эти указы не принесли облегчения народу.

Голод погубил Бориса. Волнения охватывали все большие территории. Царь катастрофически терял авто­ритет. Те возможности, которые открывало перед стра­ной правление этого талантливого государственного дея­теля, оказались упущены. Победа самозванца была обеспечена, по словам Пушкина, «мнением народным».

О Лжедмитрии I накопилось ив литературе, и в мас­совом сознании много ложных стереотипов. В нем ви­дят обычно агента, марионетку польского короля и па­нов, стремившихся при его помощи захватить Россию. Совершенно естественно, что именно такую трактовку личности Лжедмитрия усиленно внедряло правитель­ство Василия Шуйского, севшего на престол после свержения и убийства «царя Дмитрия». Но сего­дняшний историк может более беспристрастно отне­стись к деятельности молодого человека, год просидев­шего на русском престоле.

Судя по воспоминаниям современников, Лжедми­трии I был умен и сообразителен. Его приближенные поражались, как легко и быстро он решил запутанные вопросы. Похоже, он верил в свое царское происхожде­ние. Современники единодушно отмечают поразитель­ную, напоминающую петровскую смелость, с какой молодой царь нарушал сложившийся при дворе этикет. Он не вышагивал степенно по комнатам, поддерживае­мый под руки приближенными боярами, а стремитель­но переходил из одной в другую, так что даже его личные телохранители порой не знали, где его найти. Толпы он не боялся, не раз в сопровождении одного-двух человек скакал по московским улицам. Он даже не спал после обеда. Царю прилично было быть спокой­ным и неторопливым, истовым и важным, этот действо­вал с темпераментом своего названого отца, но без его жестокости. Все это подозрительно для расчетливого самозванца. Знай Лжедмитрии, что он не царский сын, он уж наверняка сумел бы заранее освоить этикет московского двора, чтобы все сразу могли сказать о нем: «Да, это настоящий царь». К тому же «царь Дмитрий» помиловал самого опасного свидетеля - князя Василия Шуйского, который руководил в Угли­че расследованием дела о гибели подлинного царевича и своими глазами видел его мертвое тело. Шуйского, уличенного в заговоре, Собор приговорил к смерти, «царь Дмитрий» помиловал.

Не готовили ли несчастного молодого человека с дет­ства к роли претендента на престол, не воспитали ли его в убеждении, что он законный наследник москов­ской короны? Недаром, когда первые вести о появле нии самозванца в Польше дошли до Москвы, Борис Годунов, как говорят, сразу сказал боярам, что это их рук дело.

Важнейшими соперниками Годунова на пути к власти были бояре Романовы-Юрьевы. Старший из них Ники­та Романович, брат матери царя Федора - царицы Анастасии, считался союзником Годунова. Именно ему, Никите Романову, завещал покровительствовать своим детям - «Никитичам». Этот «завещательный иМрюз дружбы» продолжался недолго, а вскоре после С вступления Бориса на престол пятеро братьев Никити­чей были арестованы по лживому обвинению в попытке -Шравить*царя^И 1 сосланы вместе со своими родственни­ками. Старший из братьев, охотник и щеголь Федор НшШ¥ич7"оь1л пострижен в монахи под именем Филаре­та и отправлен на Север, в Антониево-Сийский мона­стырь. Еще в 1602 году любимый слуга Филарета сооб­щал приставу, что его господин со всем смирился и мыслит лишь о спасении души и своей бедствующей семье. Летом 1604 года в Польше появился Лжедми-трий, а уже в феврале 1605 года резко меняются донесения пристава при «старце Филарете». Перед нами уже не смиренный монах, а политический борец, заслышавший звуки боевой трубы. По словам пристава, старец Филарет живет «не по монастырскому чину, всегда смеется, неведомо чему, и говорит про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в мире жил». Другим же монахам Филарет гордо заявил, что «увидят они, каков он впредь будет». И в самом деле увидели. Меньше чем через полгода после того, как пристав отправил свой донос, Филарет из ссыльного монаха превратился в митрополита ростовского: в этот сан.его возвелТГТго приказанию^ «царя Дмитрия». Все дело в с!вязях_самозванц а с романовской семьей. Как только Щжещдггрйй] появился в Польше, правйтель-ство Годунова заявило, что он самозванец,_Юшка_ (а в монашестве - Григорий) Богданов сын Отрепьев, дьякон-расстриг а Чудова монастыря, ШстШвшш : при [гютрцархеТИове («для письма». Вероятно, так и было: правительствсГТТыло заинтересовано в том, чтобы на­звать подлинное имя самозванца, а выяснить правду тогда было легче, чем сейчас, через без малого четыре века. Отрельев_^се до пострижения был холопом Рома -Н£вых1и постригся.В. монахи^ видимо, после их ссылки. Не они ли подготовили юношу к роли самозванца? "Во всяком случае, само появление Лжедмитрия никак не связано с иноземными интригами. Прав был /В. О. Ключевский, когда писал о Лжедмитрии, что «он [ был только испечен в польской печке, а заквашен " в.Москве».

Польше не^только не принадлежала инициатива аван-торы"ЛжеДмитрия, но, напротив, когхщ, Сигизмунд III Ваза долго колебался, стоит ли поддерживать пре­тендента. Он лишь разрешил польским шляхтичам, \если пожелают 7 , "вступать в вой ско Лжедмитрия. Их "[набралось чуть больше (полутора тысяч | К ним присое­динились несколько соте н, русских дворян-эмигра нтов!j да еще донские и зaпopoжcкиe Jкaзaки, видевшие в похо-" де хорошую возможность для военной добычи. Претен­дент на престол располагал, таким образом, всегд лишь горсткой, «жменей» воинов-(Около четырёх тысячЗ С ними он и перешел через ДнейрТ" -

Лжедмитрия уже ждали, но возле Смоленска: оттуда открывался более прямой и короткий путь на Москву. Он же предпочел путь подлиннее: через Днепр переб­рался возле Чернигова. Зато войскам Лжедмитрия предстояло идти через Северскую землю, где накопи­лось много горючего материала: недовольные свои м положениемА/мелкие служилью люди,5тюдвергающиеся особо сильнбй эксплуатации в небольших поместьях крестьяне,Достатки разгромленных войсками Годунова казаков, поднявших под руководством атамшГа1Хдопка восстание, нак6нёц,г> множестао~бёглых7~"собравшихся здесь в голодные годы. Именно эти недовольные массы, а не польская помощь, помогли Лжедмитрию дойти до Москвы и воцариться там.

В Москве Лжедмитрии тоже не превратился в по­льского ставленника." Онне торопился выполнять свои обещания:/; Православие" оставалось государственной религией; более того, царь не разрешил строить в Рос­сии католические церкви.г,Ни Смоленск, ни Северскую землю он не отдал королю и предлагал только запла­тить за них выкупД< Он даже вступил в конфликт с Ре­чью Посполитой. Дело в том, что в Варшаве не призна­вали за русскими государями царского титула и имено­вали их только великими князьями. А Лжедмитрии стал называть себя даже цесарем, то есть императо­ром. Во время торжественной аудиенции Лжедмитрии долго отказывался даже взять из рук польского посла грамоту, адресованную великому князю. В Польше были явно недовольны Лжедмитрием, позволявшим себе самостоятельность.

Раздумывая над возможной перспективой утвержде­ния Лжедмитрия на престоле, нет смысла учитывать его самозванство: монархическая легитимность не мо­жет быть критерием для определения сути политиче­ской линии. Думается, личность Лжедмитрия была хорошим шансом для страны: смелый и решительный, образованный в духе русской средневековой культуры и вместе с тем прикоснувшийся к кругу западноевро­пейскому, не поддающийся попыткам подчинить Рос­сию Речи Посполитой. И вместе с тем этой возможно­сти тоже не дано было осуществиться. Беда Лжедми­трия в том, что он был авантю ристом. В это понятие у нас обычно вкладывается только отрицательный смысл. А может, и зря? Ведь авантюрист - человек, который ставит перед собой [ДёдиЛ превышающие те средства, которыми он располагает для их достиже­ния. Вез доли авантюризма нельзя достичь успеха ||в политике. Просто того авантюриста, который добил-;;ся успеха, мы обычно называем выдающимся полити­ком.

Средства же, которыми располагал Лжедмитрии, были в самом деле неадекватны его целям. Надежды, возлагавшиеся на него разными силами, противоречили одна другой. Мы уже видели, что он не оправдал тех надежд, которые возлагали на него в Речи Посполитой. йЧтобы заручиться.поддержк ой (двг^рянгтвя^, царь щедро раздавал земли и деньги. Но и то, и другое не бесконеч-ноТДёньги Лжедмитрии занимал у монастырей. Вместе с просочившейся информацией о католичестве царя зай\№1_гревожили духовенство и вызывали его ропот. ^/^Её£ЕЙН? надеялись, что добрый царь Дмитрий вос-," становит право перехода в Юрьев день, отнятое у них Годуновым. Но, не вступив в конфликт с дворянством, Лжедмитрии не мог этого сделать. Поэтому крепостное право было подтверждено и лишь дано разрешение крестьянам, ушедшим от своих господ в голодные годы, оставаться на новых местах. Эта мизерная уступ­ка не удовлетворила крестьян, Но вместе с тем вызвала недовольство у части дворян. Короче: ни один социаль -нйоУ"слой внуЦта-х трщ^-ня одна сила_з^е^_£убежами н£_имели оснований поддерживать царя. Потому-то так лёгксГи был свергнут он с престолаТ~

На импровизированном] земскомсоборе/ (из случайно находившихся ~ТГ~Москвё людей) царем был избран («выкликнут», ка к говорили презрительно тогда)[князь7 щасилий HB^nora4_JIIyjHcjaffl] Трудно найти добрые сло-ва~ДЛя~Этого человека. Бесчестный интриган, всегда готовый солгать и даже подкрепить ложь клятвой на кресте,- таков^ьш^«л^садыйцаредворец» (Пушкин), вступивший в(1б06 гаду на престол? Но независимо от личных качеств^царя Василия его царствование тоже могло стать началом хороших перемен в политическом строе Русского государства. Дело в тех обязательствах, которые он вшцжден..был дать при вступлении на престол.

О Шуйский впервые в истории Росс ии присягаул под­данным: дал «запись», соблюдение которой закрепил целованием, креста. Эту «крестоцеловальную запись» иногда трактуют как ограничение царской власти в по­льзу бояр и на этом основании видят в Шуйском «боярского царя». В самом ограничении самодержа­вия, хотя бы и в пользу бояр, нет ничего дурного: ведь именно с вольностей английских баронов начинался английский парламентаризм. Вряд ли необузданный деспотизм лучше, чем правление царя совместно с ари­стократией. Но в «крестоцеловальной записи» вовсе не былореального ограничения власти царя. Вчитаемся в" нее.

Прежде всего Шуйский обещал «всякого человека, } не осудя истинным ^Хй£м)с_боярь1 своими, смерти не J; предати». Таким образом создавались законодательные гарантии против_бессудных опал и казней времени опричнины.^ТДалее новый царь клялся неотшщзхь имущества у>наследников и родственников осужденных, если «они в той вине невинны», такие же гарантии давались купцам и всем «черным людям». В заключе-ниеЗАцарь Василий^* обязывался не слушать ложных доносов («доводов») и решать дела только после тща­тельного расследования («сыскивати всякими сыски накрепко и ставити с очей на очи»).

Историческое зна чение «крестоцеловальной записи» Шуйского Оне только в ограничении произвола само - державия, дажеike столько в том, что впервые был провозглашён пщнцдп_щщаданияjronbjKojgoсуду (что, несомненно, тоже важно)з/а в том, что это^ был пер­ вый договор царя со своими подданными. Вспомним, что для Ивана Грозного все" его подданные были лишь рабами, которых он волен жаловать и казнить. Даже мысли, что не его «холопы» ему, а он им будет присягать, «целовать крест», не могло возникнуть у Ивана IV. Ключевский был прав, когда писал, что «Василий Шуйский превращался из государя холопов в правомерного царя подданных, правящего по зако­ нам». Запись Шуйского была первым робким и неуве­ ренным, но шагом к правовому государству. Разумеет­ ся, к феодальному ~~

О Лжедмитрии I накопилось и в литературе, и в массовом сознании много ложных стереотипов. В нем видят обычного агента, марионетку польского короля и панов, стремящихся при его помощи захватить Россию. Совершенно естественно, что именно такую трактовку личности Лжедмитрия усиленно внедряло правительство Василия Шуйского, севшего на престол после свержения и убийства « царевича Дмитрия» .Но сегодняшний историк может более беспристрастно отнестись к деятельности молодого человека, год просидевшего на русском престоле. Судя по воспоминаниям современников, I был умен и сообразителен. Его приближенные поражались, как легко и быстро он решил запутанные вопросы. Похоже, он верил, в свое царское происхождение. Современники единодушно отмечают поразительную, напоминающую петровскую смелость, с какой молодой царь нарушал сложившийся при дворе этикет. Он не вышагивал степенно по комнатам, поддерживаемый под руки приближенными боярами, а стремительно переходил из одной в другую, так что даже его личные телохранители порой не знали, где его найти. Толпы он не боялся, не раз в сопровождении одного-двух человек скакал по московским улицам. Он даже не спал после обеда. Царю прилично было быть спокойным и неторопливым, истовым и важным, этот действовал с темпераментом своего названного отца, но без жестокости. Все это подозрительно для расчетливого самозванца. Знай Лжедмитрий, что он не царский сын, он уж наверняка сумел бы заранее освоить этикет московского двора, чтобы все сразу могли сказать о нем: « Да, это настоящий царь» . К тому же « царь Дмитрий» помиловал самого опасного свидетеля – князя Василия Шуйского, который руководил в Угличе расследованием дела о гибели подлинного царевича и своими глазами видел его мертвое тело. Шуйского, уличенного в заговоре, Собор приговорил к смерти, « царь Дмитрий» помиловал.

Не готовили ли несчастного молодого человека с детства к роли претендента на престол, не воспитали ли его в убеждении, что он законный наследник московской короны? Недаром, когда первые вести о появлении самозванца в Польше дошли до Москвы, Борис Годунов , как говорят, сразу сказал боярам, что это их рук дело.

Важнейшими соперниками Годунова на пути к власти были бояре Романовы-Юрьевы. Старший из них Никита Романович, брат матери царя Федора – царицы Анастасии, считался союзником Годунова. Именно ему, Никите Романову, завещал покровительствовать своим детям – « Никитичам» . Этот « завещательный союз дружбы» продолжался недолго, а вскоре после выступления Бориса на престол пятеро братьев Никитичей были арестованы по лживому обвинению в попытке отравить царя и сосланы вместе со своими родственниками. Старший из братьев, охотник и щеголь Федор Никитич, был пострижен в монахи под именем Филарета и отправлен на Север, в Антониево-Сийский монастырь. Еще в 1602 году любимый слуга Филарета сообщал приставу, что его господин со всем смирился и мыслит лишь о спасении [стр. 19] души и своей бедствующей семье. Летом 1604 года в Польше появился Лжедмитрий, а уже в феврале 1605 года резко меняются донесения пристава при « старце Филарете» . Перед нами уже не смиренный монах, а политический борец, заслышавший звуки боевой трубы. По словам пристава, старец Филарет живет « не по монастырскому чину, всегда смеется, неведомо чему, и говорит про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в мире жил» . Другим же монахам Филарет гордо заявил, что « увидят они, каков он впредь будет» . И в самом деле увидели. Меньше чем через полгода после того, как пристав отправил свой донос, Филарет из ссыльного монаха превратился в митрополита Ростовского: в этот сан его возвели по приказанию « царя Дмитрия» . Все дело в связях самозванца с романовской семьей. Как только Лжедмитрий появился в Польше, правительство Годунова заявило, что он самозванец Юшка (а в монашестве – Григорий) Богданов сын Отрепьев, дьякон-расстрига Чудова монастыря, состоявший при патриархе Иове « для письма» .Вероятно, так и было: правительство было заинтересовано в том, чтобы назвать подлинное имя самозванца, а выяснить правду тогда было легче, чем сейчас, через без малого четыре века. Отрепьев же до пострижения был холопом Романовых и постригся в монахи, видимо, после их ссылки. Не они ли подготовили юношу к роли самозванца? Во всяком случае, само появление Лжедмитрия никак не связано с иноземными интригами. Прав был В.О. Ключевский, когда писал, что « он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве» .

Польше не только не принадлежала инициатива авантюры Лжедмитрия, но, напротив, король Сигизмунд III Ваза долго колебался, стоит ли поддерживать претендента. Он лишь разрешил польским шляхтичам, если пожелают, вступать в войско Лжедмитрия. Их набралось чуть больше полутора тысяч. К ним присоединились несколько сотен русских дворян-эмигрантов да еще донские и запорожские казаки, видевшие в походе хорошую возможность для военной добычи. Претендент на престол располагал, таким образом, всего лишь горсткой, « жменей» воинов – около четырех тысяч. С ними он и перешел через Днепр.

Лжедмитрия уже ждали, но возле Смоленска: оттуда открывался более прямой и короткий путь на Москву. Он же предпочел путь подлиннее: через Днепр перебрался возле Чернигова. Зато войскам Лжедмитрия предстояло идти через Северскую землю, где накопилось много горючего материала: недовольные своим положением мелкие служилые люди, подвергающиеся особо сильной эксплуатации в небольших поместьях крестьяне, остатки разгромленных войсками Годунова казаков, поднявших под руководством атамана Хлопка восстание, наконец, множество беглых, собравшихся здесь в голодные годы. Именно эти недовольные массы, а не польская помощь помогли Лжедмитрию дойти до Москвы и воцариться там.

В Москве Лжедмитрий тоже не превратился в польского ставленника. Он не торопился выполнять свои обещания. Православие оставалось государственной религией; более того, царь не разрешил строить в России католические церкви. Ни Смоленск, ни Северскую землю он не отдал королю и предлагал только заплатить за них выкуп. Он даже вступил в конфликт с Речью Посполитой. Дело в том, что в Варшаве не признавали за русскими государями царского титула и именовали их только великими князьями. А Лжедмитрий стал называть себя даже цесарем, то есть императором. Во время торжественной аудиенции Лжедмитрий долго отказывался даже взять из рук польского посла грамоту, адресованную великому князю. В Польше были явно недовольны Лжедмитрием, позволявшим себе самостоятельность.

Раздумывая над возможной перспективой утверждения Лжедмитрия на престоле, нет смысла учитывать его самозванство: монархическая легитимность не может быть критерием для определения сути политической линии. Думается, личность Лжедмитрия была хорошим шансом для страны: смелый и решительный, образованный в духе русской средневековой культуры и вместе с тем прикоснувшийся к кругу западноевропейскому, не поддающийся попыткам подчинить Россию Речи Посполитой. И вместе с тем этой возможности тоже не дано было осуществиться. Беда Лжедмитрия в том, что он был авантюристом. В это понятие у нас обычно вкладывается только отрицательный смысл. А может, и зря? Ведь авантюрист – человек, который ставит перед собой цели, превышающие те средства, которыми он располагает для их достижения. Без воли авантюризма нельзя достичь успеха в политике. Просто того авантюриста, который добился успеха, мы обычно называем выдающимся политиком.

Средства же, которыми располагал Лжедмитрий, были в самом деле неадекватны его целям. Надежды, возлагавшиеся на него разными силами, противоречили одна другой. Мы уже видели, что он не оправдал тех надежд, которые возлагали на него в Речи Посполитой. Чтобы заручиться поддержкой дворянств, царь щедро раздавал земли и деньги. Но и то, и другое не бесконечно. Деньги Лжедмитрий занимал у монастырей. Вместе с просочившейся информацией о католичестве царя займы тревожили духовенство и вызывали его ропот. Крестьяне надеялись, что добрый царь Дмитрий восстановит право перехода в Юрьев день, отнятое у них Годуновым. Но, не вступив в конфликт с дворянством, Лжедмитрий не мог это сделать. Поэтому крепостное право было подтверждено и лишь дано разрешение крестьянам, ушедшим от своих господ в голодные годы, оставаться на новых местах. Эта мизерная уступка не удовлетворила крестьян, но вместе с тем вызвала недовольство у части дворян. Короче: ни один социальный слой внутри страны, ни одна сила за ее рубежами не имели оснований поддерживать царя. Потому-то так легко и был свергнут он с престола.

На импровизированном земском соборе (из случайно находившихся в Москве людей) [стр. 20] царем был избран (« выкликнут» , как говорили тогда) князь Василий Иванович Шуйский. Трудно найти добрые слова для этого человека. Бесчестный интриган, всегда готовый солгать и даже подкрепить ложь клятвой на кресте, – таков был « лукавый царедворец» (Пушкин), вступивший в 1606 году на престол.

Шуйский впервые в истории России присягнул подданным: дал « запись» ,соблюдение которой закрепил целованием креста. Эту « крестоцеловальную запись» иногда трактуют как ограничение царской власти в пользу бояр и на этом основании видят в Шуйском « боярского царя» . В самом ограничении самодержавия, хотя бы и в пользу бояр, нет ничего дурного: ведь именно с вольностей английских баронов начинался английский парламентаризм. Вряд ли необузданный деспотизм лучше, чем правление царя совместно с аристократией. Но в « крестоцеловальной записи» вовсе не было реального ограничения власти царя. Вчитаемся в нее.

Прежде всего Шуйский обещал « всякого человека, не осудя истинным судом с бояры своими, смерти не предати» . Таким образом создавались законодательные гарантии против бессудных опал и казней времени опричнины. Далее новый царь клялся не отнимать имущества у наследников и родственников осужденных, если « они в той вине невинны» , такие же гарантии давались купцам и всем « черным людям» . В заключение царь Василий обязывался не слушать ложных доносов (« доводов» ) и решать дела только после тщательного расследования (« сыскивати всякими сыски накрепко и ставити с очей на очи» ).

Историческое значение « крестоцеловальной записи» Шуйского не только в ограничении произвола самодержавия, даже не столько в том, что впервые был провозглашен принцип наказания только по суду (что, несомненно, тоже важно), а в том, что это был первый договор царя со своими подданными. Вспомним, что для Ивана Грозного все его подданные были лишь рабами, которых он волен жаловать и казнить. Даже мысли, что не его « холопы» ему, а он им будет присягать, « целовать крест» , не могло возникнуть у Ивана IV . Ключевский был прав, когда писал, что « Василий Шуйский превращался из государя холопов в правомерного царя подданных, правящего по законам» . Запись Шуйского была первым робким и неуверенным, но шагом к правовому государству. Разумеется, к феодальному.

Правда, Шуйский на практике редко считался со своей записью: судя по всему, он просто не знал, что такое святость присяги. Но уже само по себе торжественное провозглашение совершенно нового принципа отправления власти не могло пройти бесследно: недаром основные положения « крестоцеловальной записи» повторялись в двух договорах, заключенных русскими боярами с Сигизмундом III , о призвании на русский престол королевича Владислава.

Существенно еще одно обстоятельство. До 1598 года Россия не знала выборных монархов. Иван IV , противопоставляя себя избранному королю Речи Посполитой Стефану [стр. 21] Баторию, подчеркивал, что он – царь « по Божию изволению, а не по многомятежному человеческому хотению» . Теперь же один за другим на престоле появляются цари, призванные тем самым « многомятежным человеческим хотением» : Борис Годунов, избранный земским собором. Лжедмитрий, не избранный, но овладевший троном только по воле людей, Шуйский… А за ним уже маячат фигуры новых избранных государей – королевича Владислава, Михаила Романова. А ведь выборы монархов – это тоже своего рода договор между подданными и государем, а значит, шаг к правовому государству. Именно поэтому неудача Василия Шуйского, не сумевшего справиться с противоборствующими силами и с начавшейся интервенцией Речи Посполитой, его свержение с престола знаменовали собой, несмотря на всю антипатичность личности царя Василия, еще одну упущенную возможность.

Ко времени царствования Василия Шуйского относится восстание Ивана Болотникова. Неудачу этого движения, охватившего весьма широкие массы, трудно отнести к тем альтернативам, которые, осуществившись, могли бы принести хорошие плоды. И личность предводителя восстания, и характер самого движения в нашей популярной и учебной литературе значительно деформировалось. Начнем с самого Ивана Исаевича Болотникова. О нем пишут, что он был холопом князя Телятевского. Это правда, но у неискушенного читателя создается впечатление, что Иван Исаевич пахал землю или прислуживал своему хозяину. Однако среди холопов были совершенно разные социальные группы. Одну из них составляли так называемые послужильцы, или военные холопы. Это были профессиональные воины, выходившие на службу вместе со своим хозяином. В мирное время они зачастую исполняли административные функции в вотчинах и поместьях своих владельцев. Рекрутировались они в значительной степени из обедневших дворян. Тот факт, что нам известен в XVI – XVII веках дворянский род Болотниковых, заставляет предполагать в Болотникове разорившегося дворянина.

Мы плохо знаем программу Болотникова, до нас дошло только изложение ее в документах, исходящих из правительственного лагеря. Излагая призывы восставших, патриарх Гермоген писал, что они « велят боярским холопам побивати своих бояр» . Как будто звучит вполне антифеодально. Но прочитаем текст дальше: « … и жены их и вотчины и поместья им сулят» и обещают своим сторонникам « давати боярство и воеводство и окольничество и дъячество» . Таким образом, мы не находим здесь призыва к изменению феодального строя, а только намерение истребить нынешних бояр и самим занять их место. Вряд ли случайность, что « в воровских полках» казакам (так именовались все участники восстания) раздавали поместья. Некоторые из этих помещиков-болотниковцев продолжали владеть землями и в первой половине XVII века.

Вряд ли случайно отношение к Болотникову фольклора. Сколько песен и легенд изложено о Стеньке Разине! На Урале записаны предания о Пугачеве. Но о Болотникове фольклор молчит, хотя, если верить современной исторической науке, именно его должен был бы воспевать народ.

Разумеется, и под знаменами Болотникова, и под стягами других « воровских атаманов» , и, наконец, в лагере Тушинского вора, объявившего себя чудом спасшимся « царем Дмитрием» , было немало обездоленных, не принимавших жестокого феодального строя, чей протест выливался порой в не менее жестокие, а и разбойные формы. И все же, думается, ненависть к угнетателям была только одной из нескольких составляющих широкого движения в начале XVII века. [стр. 22]

доктор исторических наук Владимир Кобрин

Владимир Кобрин I //« Родина» № 11, 2005, С. 19-22.

СМУТНОЕ ВРЕМЯ - УТРАЧЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ

Принятый в дореволюционной историографии термин «Смутное время», относившийся к бурным событиям начала XVII в., был решительно отвергнут в советской науке как «дворянско-буржуазный» и заменен длинным и даже несколько бюрократическим названием: «Крестьянская война и иностранная интервенция в России». Сегодня термин «Смутное время» постепенно возвращается: видимо, потому, что он не только соответствует словоупотреблению эпохи, но и достаточно точно отражает историческую действительность.

Среди значений слова «смута», приводимых В. И. Далем, мы встречаем «восстанье, мятеж... общее неповиновение, раздор меж народом и властью». Недаром Пушкин писал: «Крамол и смут во дни кровавы». Однако в современном языке в прилагательном «смутный» ощущается иное значение - неясный, неотчетливый. И в самом деле, начало XVII в. и впрямь Смутное время: все в движении, все колеблется, размыты контуры людей и событий, с невероятной быстротой меняются цари, нередко в разных частях страны и даже в соседних городах признают в одно и то же время власть разных государей, люди подчас молниеносно меняют свою политическую ориентацию: то вчерашние союзники расходятся по враждебным лагерям, то вчерашние враги действуют сообща... Смутное время - сложнейшее переплетение разнообразных противоречий - сословных и национальных, внутриклассовых и межклассовых. И хотя была и иностранная интервенция, невозможно свести лишь к ней все многообразие событий этого бурного и поистине Смутного времени.

А крестьянская война? Да, разумеется, многочисленные крестьянские и казачьи волнения и восстания, приведенные в движение массы холопов - все это было. Но вправе ли мы бушевавшую в России начала XVII в. гражданскую войну свести к крестьянской? Трудно дать сегодня однозначный ответ на этот вопрос, но, во всяком случае, он все чаще возникает у историков. Поистине, Смутное время!

Естественно, такой динамичный период был на редкость богат не только яркими событиями, но и разнообразными альтернативами развития. В дни всенародных потрясений случайности могут сыграть существенную роль в направлении хода истории. Увы, Смутное время оказалось временем утраченных возможностей, когда не осуществились те альтернативы, которые сулили более благоприятный для страны ход событий. Обратимся к фактам.

В 1584 г. умер Иван Грозный, закончилось продолжавшееся полвека царствование одного из самых отвратительных деспотов в русской истории. В наследство своим преемникам царь Иван оставил разоренную опричниной и безудержной эксплуатацией страну, проигравшую к тому же длившуюся четверть века изнурительную Ливонскую войну. С Иваном IV фактически сходила на нет династия потомков Ивана Калиты. Старший сын царя, похожий на отца и жестокостью, и начитанностью,- Иван Иванович погиб от неудачного удара отцовского посоха. Престол переходил в руки второго сына - Федора Ивановича, слабоумного карлика с явными чертами вырождения. Придворное летописание создало благочестивую легенду о не слишком хорошо разбирающемся в земных делах, но зато высоконравственном царе - молитвеннике за Русскую землю. Эту легенду блестяще воплотил А. К. Толстой в своей великолепной драме «Царь Федор Иоаннович». Царь Федор А. К. Толстого говорит:

Какой я царь?

Меня во всех делах

И с толку сбить и обмануть нетрудно.

В одном лишь только я не обманусь:

Когда меж тем, что бело иль черно,

Избрать я должен - я не обманусь.

Но сам А. К. Толстой прекрасно понимал, что реальный царь Федор был несколько иным. В своей сатирической поэме «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» он так характеризовал царя Федора:

Был разумом не бодор,

Трезвонить лишь горазд

Что больше соответствовало оценке современников. Ведь шведский король говорил, что «русские на своем языке называют его durak».

Таким образом, беспредельная самодержавная власть над огромной страной оказалась в руках человека, который править был просто не в состоянии. Естественно, при царе Федоре был создан правительственный кружок из нескольких бояр, своего рода регентский совет. Однако скоро реальную власть сконцентрировал в своих руках один из участников этого совета - боярин Борис Федорович Годунов, царский шурин - брат его жены царицы Ирины.

Все помнят, как в первой же сцене пушкинского «Бориса Годунова» князь Василий Шуйский говорит о Борисе.

Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,

Зять палача и сам в душе палач,

Возьмет венец и бармы Мономаха...

«Вчерашний раб»... Да, враждебные Годунову летописные тексты часто называют его «лукавым рабом», но имеют при этом в виду вовсе не рабское происхождение Бориса, а то, что он, как и все подданные русских царей, считался холопом, т. е. рабом государя. С этой точки зрения и сам Шуйский, и беседующий с ним Воротынский были такими же «рабами».

«Татарин»... Думается, и в XVI в. татарское происхождение вряд ли было бы поставлено в вину русскому боярину: память о том, что ордынские ханы и мурзы распоряжались на Руси, была еще жива, а потому татарскость воспринималась скорее как достоинство. Родословная легенда рода Сабуровых, ответвлением которых были Годуновы, утверждала, что их родоначальником был татарский мурза Чет, крестившийся в 1330 г. Если эта легенда была хотя бы отчасти справедливой, то, естественно, за 250 лет в Годунове осталось бы татарского меньше, чем в Пушкине негритянского, а в Лермонтове шотландского. Но зятем опричного палача Малюты Скуратова Годунов действительно был. Эту сомнительную честь с ним разделяли породнившиеся с всесильным, хотя и незнатным временщиком отпрыски самых аристократических фамилий - князья Дмитрий Иванович Шуйский и Иван Михайлович Глинский.

Положение Годунова упрочилось быстро. Летом 1585 г., всего через год с небольшим после вступления Федора Ивановича на престол, русский дипломат Лука Новосильцев разговорился с главой польской церкви, гнезненским архиепископом Карнковским. Кто знает, о чем они говорили на самом деле,- Новосильцев доносил в Москву, разумеется, о тех своих словах, которые соответствовали официальной позиции. Желая сказать своему гостю что-то приятное, архиепископ заметил, что у прежнего государя был мудрый советник Алексей Адашев, «а ныне на Москве Бог дал вам такого ж человека просужаго (умного.- В. К.)». Этот комплимент Годунову Новосильцев счел недостаточным: подтвердив, что Адашев был разумен, русский посланник о Годунове заявил, что он «не Алексеева верста»: ведь «то великой человек - боярин и конюшей, а се государю нашему шурин, а государыне нашей брат родной, а разумом его Бог исполнил и о земле великий печальник».

Обратим внимание на последнее слово: оно означало покровителя, опекуна. Недаром английские наблюдатели, переводя это выражение на английский, называли Годунова «лордом-протектором». Вспомним, что через 60 с лишним лет этим самым титулом пользовался всесильный диктатор Англии Оливер Кромвель.

Федор Иванович занимал царский престол четырнадцать лет, но из них по меньшей мере 12, а то и 13 фактическим правителем страны был Борис Годунов. Поэтому нет смысла отделять царствование Федора от царствования Бориса.

Однако на пути к царскому престолу Борису Годунову пришлось преодолеть еще одно препятствие. Младший сын Ивана Грозного царевич Дмитрий жил в почетной ссылке в Угличе на правах удельного князя, со своей матерью Марией Федоровной из рода Нагих и своими дядьями. Если бы Федор умер бездетным (а так и произошло), то царевич был бы естественным наследником. Распространено утверждение, что Дмитрий не был помехой Годунову, поскольку брак Ивана IV с Марией Нагой, шестой или седьмой по счету, не был законным с канонической точки зрения. И все же у царского сына, пусть и не вполне законного, но официально пользующегося титулом царевича, прав было куда больше, чем у царского шурина. Когда назвавшийся именем Дмитрия человек предъявил права на престол, никто не задавался вопросом, сыном которой по счету жены грозного царя он был. Да, царевич Дмитрий загораживал Годунову дорогу к трону. Но восьми с половиной лет царевич таинственно погиб. Согласно официальной версии, современной событиям, это был несчастный случай: царевич сам себя «поколол» ножом во время эпилептического припадка. Официальная версия более позднего времени, начала XVII в., утверждает, что святой царевич был зарезан убийцами, подосланными «лукавым рабом» Борисом Годуновым. Вопрос о виновности Бориса Годунова в смерти царевича трудно разрешить однозначно. Так или иначе, но это препятствие было устранено.

В 1598 г., после смерти царя Федора, Земский собор избрал Бориса царем. Иначе и быть не могло. За годы своего правления Годунову удалось собрать вокруг себя - и в Боярской думе, и среди придворных чинов - «своих людей», тех, кто был обязан правителю своей карьерой и боялся тех перемен, которые могли наступить при смене власти.

Можно по-разному относиться к личным качествам Бориса Годунова, но даже самые строгие его критики не могут отказать ему в государственном уме, а самые рьяные апологеты не в состоянии отрицать, что Борис Федорович не только не руководствовался в своей политической деятельности моральными нормами, но и нарушал их для собственной выгоды постоянно. И все же он был прежде всего талантливым политическим деятелем, несомненным реформатором. И судьба его трагична, как судьба большинства реформаторов.

Удивительный парадокс: Иван Грозный привел страну не к краю пропасти, а просто в пропасть. И все же в народной памяти он остался порой внушающим ужас, отвращение, но ярким и сильным человеком. Борис же Годунов пытался вытащить страну из пропасти. И поскольку ему это не удалось, он оказался устраненным из фольклора, а в массовом сознании сохранился лишь своим лукавством, изворотливостью и неискренностью.

Методы Бориса Годунова резко отличались от методов царя Ивана (хотя сам Годунов и прошел школу опричнины). Годунов был беззастенчив и жесток в устранении своих политических противников, но только реальных, а не выдуманных противников. Он не любил устраивать казни на площадях, торжественно и громогласно проклинать изменников. Его противников тихо арестовывали, тихо отправляли в ссылку или в монастырскую тюрьму, и там они тихо, но обычно быстро умирали - кто от яда, кто от петли, а кто неизвестно от чего.

Вместе с тем Годунов стремился к сплочению, к консолидации всего господствующего класса. Это была единственно правильная политика в условиях всеобщего разорения страны.

Однако именно на время правления Бориса Годунова приходится утверждение крепостного права в России. Первый шаг был сделан еще при Иване Грозном, когда был временно запрещен переход крестьян от одного владельца к другому в Юрьев день. Но в царствование Федора Ивановича были приняты новые крепостнические указы. По гипотезе В. И. Корецкого, около 1592-1593 гг. правительство издало указ, запрещавший крестьянский «выход» по всей стране и навсегда. Это предположение разделяют далеко не все исследователи, но, вероятно, в эти годы были все же осуществлены какие-то крепостнические мероприятия: через пять лет появился указ об «урочных летах» - о пятилетнем сроке исковой давности для челобитных о возвращении беглых крестьян. Этот указ не делает разницы между теми, кто ушел в Юрьев день и не в Юрьев день, в заповедные лета и не в заповедные лета, он исходит уже из положения о прикреплении крестьянина к земле. А отсчет исковой давности ведется как раз от 1592 г.

Вопрос о причинах перехода к крепостничеству, о том, насколько серьезна была альтернатива иного варианта развития феодальных отношений, без крепостного права, принадлежит к числу не только еще не решенных, но и явно недостаточно исследованных. Сегодня можно с уверенностью сказать, что господствовавшая некогда в науке «товарно-барщинная» концепция Б. Д. Грекова рухнула под напором фактов. По мысли Б. Д. Грекова, развитие товарно-денежных отношений в России второй половины XVI в. было настолько велико, что хлебная торговля превратилась в выгодную статью дохода. Эти обстоятельства толкали феодалов к переходу к барщинному хозяйству, которое невозможно без закрепощения крестьян.

Сейчас ясно, что развитие товарно-денежных отношений было преувеличено, что хлебная торговля была совсем невелика: городское население составляло вряд ли больше 2-3%, а экспорт хлеба еще не начался. Не наблюдается в XVI в. и резкий рост барщины, да и обрабатывали барскую запашку большей частью не крестьяне, а пашенные холопы - «страдники»; поэтому развитие барщины не было связано с возникновением крепостничества.

И правительство Ивана Грозного, и правительство Бориса Годунова шли на прикрепление крестьян к земле, руководствуясь прагматическими, сиюминутными соображениями, стремлением ликвидировать и предотвратить на будущее запустение центральных уездов. Но это были в действительности лишь поводы, а не причины перехода к крепостничеству. Хозяйственный кризис послеопричных лет был следствием более общих социальных процессов. В это время, быть может, ярче, чем когда бы то ни было, прослеживается тенденция к усилению эксплуатации крестьянства и отдельными феодалами, и государством. Для того были два рода причин. Во-первых, численность феодалов росла быстрее, чем численность крестьян: дело не в уровне жизни, а в том, что в условиях длительной войны правительство постоянно рекрутировало в состав «детей боярских» выходцев из плебейских слоев, раздавая им за службу поместья с крестьянами. Уменьшение средних размеров феодальных владений при сохранении феодалом жизненного уровня прошлых лет приводило к тому, что повинности крестьян неуклонно возрастали.

Но многие феодалы не ограничивались сохранением жизненного уровня, а стремились к его росту. Если сосед принимал тебя, угощая с серебряной посуды, то тебе уже неловко выставить на стол «суды оловяные». Низкорослая, хотя и выносливая доморощенная лошаденка становится непрестижной: ногайский кровный жеребец казался остро необходимым. А если сосед выходил в поход в импортной кольчуге из Ирана или с Кавказа, то своя, родимая, хотя и сделанная недурным мастером и прекрасно защищающая от сабельных ударов, превращалась в признак нищеты.

Однако право крестьянского перехода - пусть и с уплатой «пожилого» и только раз в году - ограничивало аппетиты феодалов, служило естественным регулятором уровня эксплуатации: слишком алчный феодал мог, как щедринский дикий помещик, остаться без крестьян. Писцовые книги упоминают «порозжие поместья», из которых разошлись крестьяне, после чего помещики их «пометали» (бросили).

Внутренняя политика Годунова была направлена на стабилизацию положения в стране. При нем идет строительство новых городов, особенно в Поволжье. Именно тогда возникли Самара, Саратов, Царицын, Уфа. Облегчилось положение посадского населения: крупные феодалы больше не имели права держать в своих «белых» (не обложенных податями) слободах ремесленников и торговцев; все, кто занимался промыслами и торговлей, должны были отныне входить в посадские общины и вместе со всеми платить государственные налоги - «тянуть тягло».

Во внешней политике Борис Годунов стремился к победам не столько на поле брани, сколько за столом переговоров. Несколько раз удалось продлить перемирие с Речью Посполитой. Хорошо развивались отношения с государствами Средней Азии. Укрепилась оборона южных границ. Единственная война, начатая Россией в правление Бориса Годунова, была направлена против Швеции. В результате Ливонской войны ей досталось побережье Финского залива. После трех лет военных действий в 1593 г. был подписан Тявзинский мирный договор, вернувший России Ивангород, Ям, Копорье и волость Корелу.

Борис Годунов сделал первую до Петра попытку ликвидировать культурную отсталость России от стран Западной Европы. В страну приезжает много, значительно больше, чем раньше, иностранных специалистов - военных и врачей, разведчиков полезных ископаемых («рудознатцев») и мастеров. Бориса Годунова даже обвиняли (как через сто лет Петра I) в излишнем пристрастии к «немцам» (так называли в России западноевропейцев). Впервые «для науки разных языков и грамотам» было отправлено в Англию, Францию, Германию несколько молодых дворян. В Смутное время они не решились вернуться на родину и «задавнели» за границей; один из них в Англии перешел в англиканство, стал священником и даже богословом.

Вероятно, если бы в распоряжении Годунова оказалось еще несколько спокойных лет, Россия более мирно, чем при Петре, и на сто лет раньше пошла бы по пути модернизации. Но этих спокойных лет не было. Улучшение экономического положения только намечалось, а поскольку к выходу из кризиса шли крепостническим путем, то в крестьянстве зрело недовольство. Так, в 1593- 1595 гг. боролись с монастырскими властями крестьяне Иосифо-Волоколамского монастыря. Кто знает, может, глухое недовольство не переросло бы во взрыв, если бы лето 1601 г. не было таким дождливым. К уборке урожая никак не удавалось приступить. А затем без перерыва сразу ударили ранние морозы, и «поби мраз сильный всяк труд дел человеческих в полех». Следующий год был снова неурожайным, да к тому же недоставало семян, и качество их было низким. Три года в стране бушевал страшный голод.

Разумеется, причиной его была не только погода. Расшатанное тяжелыми налогами и сильной феодальной эксплуатацией крестьянское хозяйство потеряло устойчивость, не имело резервов.

Но не только погода и неустойчивость крестьянского хозяйства привели к голоду. У многих бояр и монастырей лежали запасы зерна. По словам современника, их хватило бы всему населению страны на четыре года. Но феодалы прятали запасы, надеясь на дальнейшее повышение цен. А они выросли примерно в сто раз. Люди ели сено и траву, доходило до людоедства.

Отдадим должное Борису Годунову: он боролся с голодом как мог. Бедным раздавали деньги, организовывали для них платные строительные работы. Но полученные деньги мгновенно обесценивались: ведь хлеба на рынке от этого не прибавлялось. Тогда Борис распорядился раздавать бесплатно хлеб из государственных хранилищ. Он надеялся подать тем добрый пример феодалам, но житницы бояр, монастырей и даже патриарха оставались закрытыми. А тем временем к бесплатному хлебу со всех сторон в Москву и в крупные города устремились голодающие. А хлеба не хватало на всех, тем более что раздатчики сами спекулировали хлебом. Рассказывали, что некоторые богатые люди не стеснялись переодеваться в лохмотья и получать бесплатный хлеб, чтобы продать его втридорога. Люди, мечтавшие о спасении, умирали в городах прямо на улицах. Только в Москве было похоронено 127 тыс. человек, а хоронить удавалось не всех. Современник говорит, что в те годы самыми сытыми были собаки и воронье: они поедали непохороненные трупы. Пока крестьяне в городах умирали в напрасном ожидании еды, их поля оставались необработанными и незасеянными. Так закладывались основы для продолжения голода.

В чем причины провала всех попыток Бориса Годунова преодолеть голод, несмотря на искреннее стремление помочь людям? Прежде всего в том, что царь боролся с симптомами, а не лечил болезнь. Причины голода коренились в крепостничестве, но даже мысль о восстановлении права крестьян на переход не приходила в голову царю. Единственной мерой, на которую он решился, было разрешение в 1601-1602 гг. временного ограниченного перехода некоторых категорий крестьян. Эти указы не принесли облегчения крестьянам.

Голод погубил Бориса. Народные волнения охватывали все большие территории. Царь катастрофически терял авторитет. Те возможности, которые открывало перед страной правление этого талантливого государственного деятеля, оказались упущены. Победа Лжедмитрия была обеспечена, по словам Пушкина, «мнением народным».

О Лжедмитрии I накопилось и в литературе, и в массовом сознании много ложных стереотипов. В нем видят обычно агента польского короля и панов, стремившихся при его помощи захватить Россию, их марионетку. Совершенно естественно, что именно такую трактовку личности Лжедмитрия усиленно внедряло правительство Василия Шуйского, севшего на престол после свержения и убийства «царя Дмитрия». Но сегодняшний историк может более беспристрастно отнестись к деятельности молодого человека, год просидевшего на русском престоле.

Судя по воспоминаниям современников, Лжедмитрии I был умен и сообразителен. Его приближенные поражались, как легко и быстро он решал запутанные вопросы. Похоже, он верил в свое царское происхождение. Современники единодушно отмечают поразительную, напоминающую петровскую смелость, с какой молодой царь нарушал сложившийся при дворе этикет. Он не вышагивал степенно по комнатам, поддерживаемый под руки приближенными боярами, а стремительно переходил из одной в другую, так что даже его личные телохранители порой не знали, где его найти. Толпы он не боялся, не раз в сопровождении одного-двух человек скакал по московским улицам. Он даже не спал после обеда. Царю прилично было быть спокойным, неторопливым и важным, этот действовал с темпераментом названого отца, но без его жестокости. Все это подозрительно для расчетливого самозванца. Знай Лжедмитрии, что он не царский сын, он уж наверняка сумел бы заранее освоить этикет московского двора, чтобы все сразу могли сказать о нем: да, это настоящий царь. К тому же «царь Дмитрий» помиловал самого опасного свидетеля - князя Василия Шуйского. Уличенный в заговоре против царя, Василий Шуйский руководил в Угличе расследованием дела о гибели подлинного царевича и своими глазами видел его мертвое тело. Приговорил Шуйского к смерти собор, помиловал «царь Дмитрий».

Не готовили ли несчастного молодого человека с детства к роли претендента на престол, не воспитали ли его в убеждении, что он законный наследник московской короны? Недаром, когда первые вести о появлении самозванца в Польше дошли до Москвы, Борис Годунов, как говорят, сразу сказал боярам, что это их рук дело.

Важнейшими соперниками Годунова на пути к власти были бояре Романовы-Юрьевы. Старший из них - Никита Романович, брат матери царя Федора - царицы Анастасии, считался союзником Годунова. Именно ему Никита Романович завещал покровительствовать своим детям - «Никитичам». Этот «завещательный союз дружбы» продолжался недолго, а вскоре после вступления Бориса на престол пятеро братьев-Никитичей были арестованы по лживому обвинению в попытке отравить царя и сосланы вместе со своими родственниками. Старший из братьев, охотник и щеголь Федор Никитич был пострижен в монахи под именем Филарета и отправлен на север, в Антониево-Сийский монастырь. Еще в 1602 г. любимый слуга Филарета сообщал приставу, что его господин со всем смирился и мыслит лишь о спасении души и своей бедствующей семье. Летом 1604 г. в Польше появился Лжедмитрий, а уже в феврале 1605 г. резко меняются донесения пристава при «старце Филарете». Перед нами уже не смиренный монах, а политический борец, заслышавший звуки боевой трубы. По словам пристава, старец Филарет живет «не по монастырскому чину, всегда смеется, неведомо чему, и говорит про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в мире жил». Другим же монахам Филарет гордо заявлял, что «увидят они, каков он впредь будет». И в самом деле, увидели. Меньше чем через полгода после того, как пристав отправил свой донос, Филарет из ссыльного монаха превратился в митрополита Ростовского: в этот сан его возвели по приказанию «царя Дмитрия». Все дело в связях самозванца с романовской семьей. Как только Лжедмитрий появился в Польше, правительство Годунова заявило, что он самозванец Юшка (а в монашестве - Григорий) Богданов сын Отрепьева, дьякон-расстрига Чудова монастыря, состоявший при патриархе Иове «для письма». Вероятно, так и было: правительство было заинтересовано в том, чтобы назвать подлинное имя самозванца, а выяснить правду тогда было легче, чем сейчас, через без малого четыре века. Отрепьев же до пострижения был холопом Романовых и постригся в монахи, видимо, после их ссылки. Не они ли подготовили юношу к роли самозванца? Во всяком случае, само появление Лжедмитрия никак не связано с иноземными интригами. Прав был В. О. Ключевский, когда писал о Лжедмитрии, что «он был только испечен в польской печке, а заквашен в Москве».

Польше не только не принадлежала инициатива авантюры Лжедмитрия, но, напротив, король Сигизмунд III Ваза долго колебался, стоит ли поддерживать претендента. С одной стороны, было заманчиво иметь на московском престоле человека, обязанного королю. Тем более что молодой человек не скупился на обещания. Он тайно перешел в католичество и обещал папе римскому, что вся Россия последует его примеру. Королю он обещал Смоленск и Чернигово-Северскую землю, отцу своей невесты Марины, сандомирскому воеводе Юрию Мнишеку - Новгород, Псков и миллион золотых. И все же. Слишком невероятной казалась история чудесного спасения царевича. Сомнения в царственном происхождении «московского князька» высказывали почти все вельможи Речи Посполитой, к которым обратился за советом король. А при обсуждении в сейме коронный гетман Ян Замойский говорил, что вся история «царевича» напоминает ему комедии Плавта или Теренция. «Вероятное ли дело,- говорил Замойский,- велеть кого-то убить, а потом не посмотреть, тот ли убит, кого приказано убить?» К тому же синица в руках - заключенное в 1601 г. перемирие с Россией сроком на 20 лет на взаимовыгодных условиях - представлялась предпочтительнее, чем журавль в небе - союзник Речи Посполитой на московском троне. Сигизмунд III не мог решиться на открытый военный конфликт с Россией еще и потому, что Речь Посполитая вела изнурительную борьбу со Швецией за Прибалтику.

Именно поэтому король не решился оказать Лжедмитрию полную и безусловную поддержку: он лишь разрешил польским шляхтичам, если пожелают, вступать в его войско. Их набралось чуть больше полутора тысяч. К ним присоединились несколько сотен русских дворян-эмигрантов да еще донские и запорожские казаки, видевшие в походе Лжедмитрия хорошую возможность для военной добычи. Претендент на престол располагал, таким образом, всего лишь горсткой, «жменей» воинов - около четырех тысяч. С ними он и перешел через Днепр.

Лжедмитрия уже ждали, но ждали возле Смоленска: оттуда открывался более прямой и короткий путь на Москву. Он же предпочел путь подлиннее: через Днепр он перебрался возле Чернигова. Зато войскам Лжедмитрия предстояло идти через Северскую землю, где накопилось много горючего материала: недовольные своим положением мелкие служилые люди, подвергающиеся особо сильной эксплуатации в небольших поместьях крестьяне, остатки разгромленных войсками Годунова казаков, поднявших под руководством атамана Хлопка восстание, наконец, множество беглых, собравшихся здесь в голодные годы. Именно эти недовольные массы, а не польская помощь помогли Лжедмитрию дойти до Москвы и воцариться там.

В Москве Лжедмитрий тоже не превратился в польского ставленника. Он не торопился выполнять свои обещания. Православие оставалось государственной религией; более того, царь не разрешил строить в России католические церкви. Ни Смоленск, ни Северскую землю он не отдал королю и предлагал только заплатить за них выкуп. Он даже вступил в конфликт с Речью Посполитой. Дело в том, что в Варшаве не признавали за русскими государями царского титула и именовали их только великими князьями. А Лжедмитрий стал называть себя даже цесарем, т. е. императором. Во время торжественной аудиенции Лжедмитрий долго отказывался даже взять из рук польского посла грамоту, адресованную великому князю. В Польше были явно недовольны Лжедмитрием, позволявшим себе действовать самостоятельно.

Раздумывая над возможной перспективой утверждения Лжедмитрия на престоле, нет смысла учитывать его самозванство: монархическая легитимность не может быть критерием для определения сути политической линии. Думается, личность Лжедмитрия была хорошим шансом для страны: смелый и решительный, образованный в духе русской средневековой культуры и вместе с тем прикоснувшийся к кругу западноевропейскому, не поддающийся попыткам подчинить Россию Речи Посполитой. Но этой возможности тоже не дано было осуществиться. Беда Лжедмитрия в том, что он был авантюристом. В это понятие у нас обычно вкладывается только отрицательный смысл. А может, и зря? Ведь авантюрист - человек, который ставит перед собой цели, превышающие те средства, которыми он располагает для их достижения. Без доли авантюризма нельзя достичь успеха в политике. Просто того авантюриста, который добился успеха, мы обычно называем выдающимся политиком.

Средства же, которыми располагал Лжедмитрий, были в самом деле не адекватны его целям. Надежды, которые возлагали на него разные силы, противоречили одна другой. Мы уже видели, что он не оправдал тех, которые возлагали на него в Речи Посполитой. Чтобы заручиться поддержкой дворянства, Лжедмитрий щедро раздавал земли и деньги. Но и то и другое не бесконечно. Деньги Лжедмитрий занимал у монастырей. Вместе с просочившейся информацией о католичестве царя займы тревожили духовенство и вызывали его ропот. Крестьяне надеялись, что добрый царь Дмитрий восстановит право перехода в Юрьев день, отнятое у них Годуновым. Но, не вступив в конфликт с дворянством, Лжедмитрий не мог этого сделать. Поэтому крепостное право было подтверждено и лишь дано разрешение крестьянам, ушедшим от своих господ в голодные годы, оставаться на новых местах. Эта мизерная уступка не удовлетворила крестьян, но вместе с тем вызвала недовольство у части дворян. Короче: ни один социальный слой внутри страны, ни одна сила за ее рубежами не имели оснований поддерживать царя. Потому-то он так легко и был свергнут с престола.

На импровизированном Земском соборе (из случайно находившихся в Москве людей) царем был избран («выкликнут», как говорили презрительно тогда) князь Василий Иванович Шуйский. Трудно найти добрые слова для этого человека. Бесчестный интриган, всегда готовый солгать и даже подкрепить ложь клятвой на кресте,- таков был «лукавый царедворец» (Пушкин), вступивший в 1606 г. на престол. Но независимо от личных качеств царя Василия его царствование тоже могло стать началом хороших перемен в политическом строе Русского государства. Дело в тех обязательствах, которые он вынужден был дать при вступлении на престол.

Шуйский впервые в истории России присягнул подданным: дал «запись», соблюдение которой закрепил целованием креста. Эту «крестоцеловальную запись» иногда трактуют как ограничение царской власти в пользу бояр и на этом основании видят в Шуйском «боярского царя». Начнем с того, что противоречия между «верхами» и «низами» господствующего класса были вовсе не так значительны, как представляется традиционно. В самом же ограничении самодержавия, хотя бы и в пользу бояр, нет ничего дурного: ведь именно с вольностей английских баронов начинался английский парламентаризм. Вряд ли необузданный деспотизм лучше, чем правление царя совместно с аристократией. Но в «крестоцеловальнои записи» вовсе не было реального ограничения власти царя. Вчитаемся в нее.

Прежде всего, Шуйский обещал «всякого человека, не осудя истинным судом с бояры своими, смерти не предати». Таким образом, создавались законодательные гарантии против бессудных опал и казней времени опричнины. Далее новый царь клялся не отнимать имущества у наследников и родственников осужденных, если «они в той вине невинны», такие же гарантии давались купцам и всем «черным людям». В заключение царь Василий обязывался не слушать ложных доносов («доводов») и решать дела только после тщательного расследования («сыскивати всякими сыски накрепко и ставити с очей на очи»).

Историческое значение «крестоцеловальнои записи» Шуйского не только в ограничении произвола самодержавия, даже не только в том, что впервые был провозглашен принцип наказания только по суду (что, несомненно, тоже важно), а в том, что это был первый договор царя со своими подданными. Вспомним, что для Ивана Грозного все его подданные были только рабами, которых он волен жаловать и казнить. Даже мысли, что не его «холопы» ему, а он своим «холопам» будет присягать, «целовать крест», не могло возникнуть у Ивана IV. В. О. Ключевский был прав, когда писал, что «Василий Шуйский превращался из государя холопов в правомерного царя подданных, правящего по законам». Запись Шуйского была первым, робким и неуверенным, но шагом к правовому государству. Разумеется, к феодальному.

Правда, Шуйский на практике редко считался со своей записью: судя по всему, он просто не знал, что такое святость присяги. Но уже само по себе торжественное провозглашение совершенно нового принципа отправления власти не могло пройти бесследно: недаром основные положения «крестоцеловальнои записи» повторялись в двух договорах, заключенных русскими боярами с Сигизмундом III, о призвании на русский престол королевича Владислава.

Существенно еще одно обстоятельство. До 1598 г. Россия не знала выборных монархов. Иван IV, противопоставляя себя избранному королю Речи Посполитой Стефану Баторию, подчеркивал, что он - царь «по Божию изволению, а не по многомятежному человеческому хотению». Теперь же один за другим на престоле появляются цари, призванные тем самым «многомятежным человеческим хотением»: Борис Годунов, избранный Земским собором, Лжедмитрий, не избранный, но овладевший троном только по воле людей, Шуйский... А за ним уже маячат фигуры новых избранных государей - королевича Владислава, Михаила Романова. А ведь выборы монарха - это тоже своего рода договор между подданными и государем, а значит, шаг к правовому государству. Именно поэтому неудача Василия Шуйского, не сумевшего справиться с противоборствующими силами и с начавшейся интервенцией Речи Посполитой, его свержение с престола знаменовали собой, несмотря на всю антипатичность личности царя Василия, еще одну упущенную возможность.

Ко времени царствования Василия Шуйского относится восстание Ивана Болотникова. Неудачу этого движения, охватившего весьма широкие массы, трудно отнести к тем альтернативам, которые, осуществившись, могли бы принести хорошие плоды. И личность предводителя восстания, и характер самого движения в нашей популярной и учебной литературе значительно деформировались. Начнем с самого Ивана Исаевича Болотникова. О нем пишут, что он был холопом князя Телятевского. Это правда, но у неискушенного читателя создается впечатление, что Иван Исаевич пахал землю или прислуживал своему хозяину. Однако среди холопов были совершенно разные социальные группы. Одну из них составляли так называемые послужильцы или военные холопы. Это были профессиональные воины, выходившие на службу вместе со своим хозяином. В мирное время они зачастую исполняли административные функции в вотчинах и поместьях своих владельцев. Рекрутировались они в значительной степени из обедневших дворян. Так, Никитичи-Романовы были арестованы по доносу своего холопа, происходившего из старинного (с XIV в.) дворянского рода Бортеневых. Григорий Отрепьев, тоже отпрыск дворянского рода, как отмечалось выше, служил холопом у тех же Романовых. Известен уход в холопы в середине XVI в. даже одного из белозерских князей. Тот факт, что нам известен в XVI-XVII вв. дворянский род Болотниковых, заставляет предполагать в Болотникове разорившегося дворянина. Вряд ли князь Андрей Телятевский стал бы воеводой под началом у своего бывшего холопа, если бы тот не был дворянином.

Всегда требовало объяснения большое количество дворян в войске вождя крестьянской войны, каким обычно рисовался Болотников. Во многих учебниках можно прочитать, что дворяне Пашков и Ляпунов со своими отрядами из эгоистических соображений сначала присоединились к Болотникову, а потом изменили ему, когда стала вырисовываться антифеодальная сущн

Цель: обобщить ранее полученные знания, определив альтернативы общественного развития России в 17 в., и в ходе дискуссии выяснить причины их победы или поражения.

• Образовательные: формирование представления о многовариантности исторического развития; понимание причин краха различных альтернатив общественного развития в 17 в.
• Развивающие:
продолжить формирование умений правильно вести дискуссию; аргументировать свою точку зрения; анализировать причинно-следственные связи.
• Воспитательные:
продолжить формирование уважительного отношения к чужому мнению, навыков работы в коллективе; продолжить формировать умение давать собственную оценку историческим событиям; продолжить воспитывать уважительное отношение к историческому прошлому своей страны.

В начале изучения темы класс был разбит на 5 группы в соответствии с альтернативами общественного развития, и каждая группа получила задание разработать ученические презентации, характеризующие определенную альтернативу.

Данная форма работы кажется мне наиболее предпочтительной при работе с учащимися старших классов, поскольку позволяет привлечь многих учащихся к поиску разнообразной информации и подготовке ученических презентаций, позволяет учащимся приобретать навыки работы в коллективе и применять на практике полученные, на уроках информатики знания и умения.

Проблемное задание на урок:

Вопросы для фронтального опроса:

Причины Смутного времени;

Были ли события Смутного времени неизбежностью?;

Какие проблемы подняла эпоха Смутного времени?;

Вывод после фронтального опроса:

Россия в начале 17 в. находилась в состоянии глубокого цивилизационного кризиса, который назрел в стране после правления Ивана Грозного и проявился в династическом, политическом и экономическом кризисах. Смутное время принесло стране несколько альтернатив развития и поставило новые вопросы: о легитимности власти, о самозванстве. После Смуты государство и государь уже не воспринимались как единое целое, государство это "люди Московского государства", а цари могут быть пришлыми.

Заслушиваем проекты каждой группы и параллельно заполняем таблицу и обсуждаем альтернативы.

Таблица: Альтернативы развития России в 17 в.

Общие выводы по уроку:

Земский собор 1613 года проголосовал за сохранение самодержавного строя и традиционных порядков. Династия Романовых взошла на престол под лозунгами старины и порядка. Безликость Михаила была на руку боярам. Некоторые историки оценивают ситуацию периода избрания Михаила как уникальную возможность повернуть развитие России в сторону более решительной модернизации, в сторону правового государства. Но данный путь не соответствовал ожиданиям большинства народа, для которого неограниченное самодержавие и усмирение боярства были гарантией от произвола феодалов. Массы желали равного бесправия всех. Страшило повторение Смуты, безвластие. Спасение виделось в старине и православии. Смута впервые в русской истории втянула в политическую жизнь более широкие слои населения.

Вопросы для письменной домашней работы:

Смутное время- время утраченных возможностей?

Почему проблема легитимности власти так остро воспринималась на Руси?

Как объяснить феномен самозванства?

Главная » Дети » Смутное время и утраченные возможности. Лжедмитрии I